Иоанна Хмелевская - Колодцы предков (вариант перевода Аванта+)

Вдвоем с тетей Ядей мы сделали искусственного часового, использовав для этой цели Ьолому, тыкву и старую одежду Франека. Тыква очень хорошо маячила в ночной темноте, издали — прямо человеческое лицо. Мы вторично расчистили вход, чтобы нашему чучелу было что сторожить, и отправились спать.

Наутро нашим взорам предстала ужасающая картина. Чуть свет примчавшись за коровник, мы увидели лишь бренные останки нашего чучела, — растерзанное туловище, одежда разодрана, солома разбросана, тыква размазана по камням! Мерзавец глумился над несчастной жертвой, может быть, вымещая на ней злость из-за того, что не сразу разобрался в истинной природе часового, не сразу понял свою ошибку. Не знаю почему, но останки пугала произвели на нас гораздо большее впечатление, чем настоящие трупы до этого. Видимо, подключилось воображение, но такого ужаса, как теперь, мы раньше не испытывали. Разможженная тыква, порванные портки Франека и разбросанная солома вызвали в наших рядах настоящую панику.

Немного успокаивало лишь то обстоятельство, что завалить вход полностью негодяю не удалось, он завалил лишь немного. Так что наша идея себя в общем оправдала, похоже, противник долго выжидал, пока пугало скроется, а когда обнаружил свою ошибку, на работу уже не было времени. Да, идея хороша, но только на один раз!

— Ох, не дай Бог попасть такому в руки! — вздыхал Франек, разглядывая оторванный от старого пиджака рукав.

— Послушайте! — неожиданно сказала тетя Ядя. — А почему Пистолет не лаял? То есть, немного лаял, но совсем не зло, а так вроде даже ласково. Может, это кто знакомый?

— У Пистолета вся деревня — сплошные знакомые, — с горечью заметил Казик.

— И хорошо, что не лает, — сказала я, — а то еще и собаку бы убил или отравил.

— Собаку тебе жалко, а тех, убитых, не жалко? — возмутилась Тереса, на что Люцина логично пояснила:

— Собака знакомая, а те были совсем незнакомые.

— В любом случае надо что-то предпринять, — энергично заявил Михал Ольшевский, размахивая своей любимой алебардой, которую приволок из музея, как видно, вдохновленный намерением Казика затаиться на противника с вилами. — На тыкву во второй раз он не попадется. Давайте думать! Кстати, думать можно и за работой.

Мы послушно принялись в который уже раз расчищать вход в подвалы дома предков, одновременно обсуждая методы борьбы с работягой-противником. Наши труды прервало появление Марека.

Марек привез какие-то новости, которыми намерен был незамедлительно поделиться с нами. Потрясающе, без всяких просьб, без всяких отговорок, как он это обычно делал! И если самого этого намерения еще было недостаточно, чтобы нас заинтриговать, то уж полностью заинтриговало его требование говорить в закрытом помещении, где нас никто не услышит. А ведь до этого всегда, напротив, настаивал на проведении конференции только на свежем воздухе! Кухня Франека его устроила, хотя там было и жарко, и тесновато. Разгорелся спор из-за окна. «Закрыть его — значит, совсем задохнуться», — утверждали мы, а Марек хотел его во что бы то ни стало закрыть. Пошли на компромисс — окно оставили открытым, но снаружи у окна поставили на страже Казика, которому вменили в обязанности зорко следить за тем, что делается во дворе, не крадется ли кто, чтобы нас подслушать. После всех этих таинственных приготовлений, наше любопытство достигло высот, подогревая и без того горячую атмосферу кухни.

С каменным спокойствием дождался Марек полной тишины. Потом еще послушал, не слышно ли чего подозрительного. Какая-то курица, снеся яйцо, с громким скандальным криком выпорхнула из курятника. Больше ничего не было слышно.

— Больницкий оказался настоящим, — сказал Марек, словно только и ждал победного кудахтанья. — К нему приезжал незнакомый человек, судя по описанию — прилизанный Никсон. Наговорил ему с три короба о старом фамильном кладе. Больницкий заинтересовался, хотя и не очень поверил в клад. По просьбе Никсона приехал в эти края с целью разнюхать, что и как, и тут его сразу же, с места в карьер, столкнули в колодец. Это отбило у Больницкого охоту к дальнейшим изысканиям, хотя прилизанный и очень уговаривал заняться этим. Фамилии Никсона Больницкий не знает и понятия не имеет, кто это такой. Такова официальная версия.

— Чудесно! — откликнулась я. — А какова неофициальная?

Откликнулась не только я, вопросы посыпались градом.

Мамуля: — Выходит, это прилизанный Никсон убивает?

Михал: — А Никсон не сказал, откуда он узнал о семейных сокровищах?

Тереса: — Это Никсон столкнул Больницкого в колодец?

— Молчать! — рявкнула на нас Люцина. — Не видите что ли, он еще не все выложил?

Марек попытался ответить на вопросы, начав с конца:

— Кто его столкнул — Больницкий не знает. Предполагает, что Никсон мог это сделать, но не уверен. О колодце Никсон ни слова не сказал, велел только побродить в этих краях, порасспрашивать, поприглядеться… Нет, откуда Никсон узнал о сокровищах, Больницкий не имеет понятия. Досок с колодца не снимал, когда пришел к колодцу, доски были уже сняты, он чуть не упал в яму…

— Как это «чуть»? — возмутилась Люцина. — Еще как упал!

Теперь Тереса прикрикнула на Люцину:

— Тихо!

А Марек продолжал:

— Больницкий, стоя на коленях, наклонился над колодцем и пытался разглядеть, что там внизу, даже светил туда фонариком. И в этот момент его кто-то столкнул в колодец. Нет, я сомневаюсь, что Никсон — убийца, потому что в прошедшую ночь его здесь не было…

— Так ведь в прошедшую ночь никого не убили! — удивилась мамуля.

— Как же не убили? А наше чучелко? — возразила Люцина. — Он прав, это наверное тот же самый…

— Хватит о пустяках, говори главное — неофициальную версию! — потребовала я. — Уверена — именно здесь зарыта собака.

Марек взглянул на голову Казика в окне. Казик, слушавший с разинутым ртом, нервно вздрогнул, вспомнив о своих обязанностях, огляделся по сторонам, на всякий случай посмотрел и на небо, после чего дал знак — все в порядке, ничего подозрительного.

— А неофициальная версия такова — Больницкий и сам слышал о фамильных сокровищах. Он помнил, что его дедушка не раз в раздражении упоминал о том, как его обошли с наследством. Отец дедушки, то есть прадед Больницкого, в свое время чего-то там не получил. И туманно намекал, что этого вообще никто не получил, потому что спрятано неизвестно где и предназначено каким-то родственникам. Отец деда чувствовал себя несправедливо обойденным, дед тоже чувствовал себя обиженным, а о самом кладе говорилось весьма неопределенно. То он был хорошо припрятан в безопасном месте, где должен пролежать сто лет, то клад будто бы разворовали и ничего не осталось. В раздражении дед Больницкого называл фамилию своего главного врага, но Больницкий не мог ее вспомнить, поскольку ребенком не обращал внимания на дедовы нарекания, считая их старческим брюзжанием. Потом вспомнил. Выходило, сокровища прятали от этого главного врага, которого звали… Ну, угадайте, как его звали?

— Менюшко! — крикнула, не задумываясь, Люцина.

— Правильно, Менюшко. Были в свое время какие-то трения между родом Менюшко и родом Больницких…

— Что-то не так, — недовольно сказала Тереса. — Все перепутано. То прабабушка, то вот теперь этот Больницкий, а как же было все на самом деле?

— Ох, врет этот Больницкий, — поддержала сестру мамуля.

— Ничего он не врет, — сказал Марек. — Я передаю вам то, что он вспомнил. Причем вспомнил лишь уже после визита Никсона, а до этого вообще все позабыл, о чем в детстве слышал. А тогда, в детстве, считал все жалобы деда просто проявлением старческого маразма и не придавал им значения. Впрочем, теперь, после того, как побывал в вашем колодце, решительно не желает и слышать ни о каких кладах. Он считает — все это выдумки.

— А может, только прикидывается, чтобы нас обмануть? — подозрительно спросила я. — А вдруг этот Никсон его снова сагитирует…

— Не думаю. Вчера Больницкий отбыл в отпуск в Болгарию. Я сам видел. С рукой в гипсе.

— А из воспоминаний детства он не догадался, где сокровища могут быть спрятаны? — с надеждой спросил Михал Ольшевский. — На этот счет он никаких слухов, случайно, не помнит?

Марек лишь покачал головой, ответила же Тереса:

— Насчет места так мы сами знаем — здесь, у Франека! Могли бы немного пошевелить мозгами, подумать, где искать.

— Почему только мы? — обиделась мамуля. — А ты своими пошевелить не можешь?

— Я самая младшая и прабабушку не помню.

— Глядите, какая нашлась девчушка-резвушка! — фыркнула Люцина. — Ты столько же знаешь, что и мы. Ведь никто из нас прабабушку не знал.

— А, похоже, в ней все дело, — огорченно промолвила тетя Ядя. — Ведь, насколько я понимаю, именно она запрятала сундук? Вы ее родные правнучки, подумайте, где бы спрятали вы…