Елена Логунова - Кляча в белых тапочках
– Ну, с именинницей нас! – возвестил гармонист, первым опрокидывая стопку с самогонкой.
– Ты только посмотри, как ее скукожило! – толкнул меня локтем в бок Генка, уплетающий сочащийся красным вишневым соком домашний пирожок размером с лапоть.
– Кого? – не поняла я. – Капитолину?
– Капитолину – это само собой, – кивнул Генка. – Но я тебе про тетку Ваську говорю!
Я посмотрела в направлении, указанном надкушенным пирожком, и увидела толстую тетку, проводившую официальную часть мероприятия. Теперь, когда Генка назвал ее, я узнала редакторшу одного из городских телеканалов, Василису Никитишну, в узких кругах прозываемую просто теткой Васькой.
Эта тетка Васька – на редкость неумная особа с большими запросами и амбициями. Она полагает себя лучшей в мире ведущей телепередач и с поразительным апломбом выдает в эфир дикие глупости. Помню в День Победы с утра пораньше Васька вела в прямом эфире праздничную программу с ветеранами, двумя милыми старичками, одного из которых звали Иван Петрович, а другого Николай Васильевич. Простые вроде русские имена, отчего бы их не запомнить? Иван, Петр, Николай, Василий! В принципе эти четыре исходных имени безмозглая тетка запомнила, но зато умудрилась составить из них все возможные варианты сочетаний имени-отчества гостей: был у нее и Иван Николаевич, и Николай Иванович, и Петр Николаевич, и Василий Петрович, и еще бог знает кто. Тезке Гоголя повезло, тетка Васька хоть один раз за всю получасовую программу, но все же назвала его правильно, а бедняга Иван Петрович делал кислое лицо всякий раз, когда ведущая выдавала очередную версию его ФИО. В начале программы кроткий старичок еще пытался открыть рот и поправить Василису, но она не позволяла ему отклониться в сторону от намеченного ею самой курса, так что дедушка, наверное, решил следовать пословице – «Хоть горшком назови, только в печь не ставь!».
Выдержка изменила заслуженным старикам только один раз, в самом финале, когда идиотка Васька изрекла следующую фразу:
– Дорогие Петр Васильевич и Иван Николаевич! Не все ваши боевые товарищи дожили до этого дня, но у вас сегодня есть возможность лично поздравить их в прямом эфире с Праздником Победы!
– А вы разве и на тот свет вещаете? – потеряв терпение, зло съязвил тезка Гоголя.
Василиса потеряла дар речи, и этим немедленно воспользовался второй гость:
– Может, дождемся, когда погибшие товарищи нам по телефону в студию позвонят! – добил тетку Ваську Иван Петрович. – С ответным, так сказать, поздравлением!
– Вот ведь серость деревенская! – поймав мой взгляд и неправильно его истолковав, презрительно изрекла Василиса. – Налетели со своим салом и горилкой, испортили культурный праздник!
– Зато бабка жива осталась, – отозвался за меня Генка. – Вы ж со своим культурным праздником чуть ее заживо не похоронили!
– Кстати, а где же именинница? – Я отложила в сторону пирог с домашним сыром и огляделась.
Капитолины Митрофановны в кресле у порога хатки уже не было, очевидно, заботливые родственники увели утомленную шумным многолюдным сборищем старушку в дом. И двери за собой плотно прикрыли!
– Ну вот! – расстроилась я. – А как же интервью?
– Интервья не будет! – на скамейку рядом со мной шлепнулся потный Вадик. – На, подержи!
Он вручил мне видеокамеру, бесцеремонно придвинул к себе мою тарелку с аппетитными пирогами и полез вместительной деревянной ложкой в миску со сметаной.
– Почему же не будет интервью? – не заметив разбоя, озадаченно спросила я.
– Потому што штарушка ошень уштала, ей шпать пора, – неприлично жадно набивая рот, ответил Вадик. – Родштвенники ожабочены шоштоянием ее ждоровья, и вшем бешшеремонным журналиштам шкажано оштавить бабушку в покое.
– Еще немного– и эта старушка обретет вечный покой, – неодобрительно проворчала я, понимая, что до сих пор операторы всех телекомпаний снимали примерно одно и то же. Попробуй с таким материалом сделать что-нибудь необычное!
– Эксклюзивчику хочешь? – вкрадчиво спросил меня Генка.
– Спасибо, я уже наелась, – погруженная в свои мысли, машинально отозвалась я. Подумала, что мне предлагают попробовать очередное блюдо. – Стоп! Что ты сказал?!
Генка некультурно вытер замасленные пирожками руки о скатерть и полез в свою сумку.
– Вот! – На стол передо мной легла цветная фотография.
– Это кто такие?
– Дай посмотреть!
Я выхватила из рук Вадика глянцевую фотографию размером десять на пятнадцать. Что тут у нас? Хм, высокохудожественный снимок: группа лиц, числом шесть штук, трое взрослых и три малыша. Граждане сгруппировались в оконном проеме, и фотограф выстроил кадр таким образом, что резные деревянные наличники веселенького зеленого цвета естественно обрамили картинку. Для этого три женщины в комнате встали в ряд, тесно прижавшись друг к другу плечами, а трое пацанов сели на подоконник, свесив исцарапанные загорелые ноги вниз.
– Это кто такие? – спросила я, с интересом изучая фото.
Где-же я совсем недавно видела такую затейливую резьбу по дереву? Ой, да это ж окошко спиногрызовской хатки! Вот они, резные наличники, прямо перед моими глазами, не на снимке, а в натуральном виде – покосившиеся, покривившиеся, с облупившейся краской, но вполне узнаваемые.
– Это семейство юбилярши в усеченном составе, с дочками и внучками, – объяснил Генка. – Вот, гляди! В платочке и розовой кофте с рюшечками – сама Капитолина Митрофановна. Ей тут лет семьдесят с гаком, уже неоднократно вдова, поэтому без мужика рядом. Справа от нее, в красных бусах, ее родная дочка, не знаю только, старшая или младшая, их у Капитолины вообще-то две. Слева вторая дочка, а перед ними внуки сидят.
– Три славных пацана, – кивнула я.
– Ошибочка вышла, – поправил меня Генка. – Два пацана и одна девчонка.
– Да какая разница, – отмахнулась я.
– Огромная! – Генка всплеснул руками и едва не смел с заваленного деревенскими харчами стола глиняную миску со сметаной.
Своевременно поймавший плошку Вадик посмотрел на Конопкина с укоризной.
– Большая разница! – продолжил тот. – Думаешь, откуда у меня снимок? Мне его эта самая внучка дала!
– Вот эта? – Я ткнула пальцем в толстощекого рыжекудрого малыша в ситцевых трусах и с грязными коленками, к одной из которых прилип ярко-желтый березовый лист.
– Ага, – кивнул Генка. – Только она с тех пор немного подросла и уже не гуляет по улицам топлесс. К моему великому сожалению, а то было бы на что посмотреть!
– Что, хороша внучка? – плотоядно облизнувшись, встрял в разговор Вадик.
Я пнула его ногой, чтобы не мешал, и спросила Генку:
– А когда они снимались?
– Ну, не знаю… Давно!
– А поточнее?
Я перевернула фотографию, чтобы поглядеть, не написана ли на обороте дата. Мои бабушка и дедушка, тоже станичники, всегда аккуратно подписывали фотографии, чтобы точно знать, когда был сделан снимок. Это мы теперь так привыкли к чудесам фото и видео, что относимся к фамильным снимкам без должного пиетета. А зря, все-таки история…
– Тысяча девятьсот семьдесят седьмой год, двенадцатое сентября, – хором прочитали мы с Генкой.
– Так это тоже был ее день рождения! – обрадовалась я. – Отличный материал, архивное фото! Колись, Генка, откуда у тебя эта семейная реликвия?
– Ты вон ту желтенькую дыньку будешь кушать? Нет? Тогда подвинь ее ко мне, – хитрюга Конопкин притворился, будто не слышит, о чем я его спрашиваю.
– А я вчера гонорар за очерк в столичном журнале получила, – повысив голос, как бы между прочим сообщила я информацию, не имеющую видимого отношения к обсуждаемой теме.
Однако Генка прекрасно понял, куда я клоню.
– Значит, ты сможешь одолжить мне сотню баксов? – обрадовался он.
– Еще одну сотню баксов, – заметила я, деликатно напоминая приятелю о том, что он до сих пор не вернул мне последний заем.
Генка все время «стреляет» у коллег и друзей-приятелей деньги. Причем обязательно сотнями– неважно, сотнями чего именно, рублей, баксов, да хоть тугриков! Подозреваю, что у Конопкина так много кредиторов, что он просто-напросто запутается в своей бухгалтерии, если начнет брать сложные для подсчетов некруглые суммы.
– Отлично! – сказала я вслух. – Продолжаем разговор!
Мои ожидания оправдались: на обороте снимка синели цифры: 12.09.77.
– Двенадцатое сентября семьдесят седьмого года! – быстренько перевела я. – Ага, это было двадцать семь лет назад! И снимали тут же, в этом самом дворе!
Генка молча кивнул. Я искоса посмотрела на него и поняла, почему приятель не отвечает: затолкал в рот свистнутый с моей тарелки пирожок и жует его, торопясь проглотить, пока я не заметила разбоя.
– Генка, не давись, не последний кусок на столе, – укоризненно сказала я. – Вон, слева от тебя, под боком у тетки Васьки непочатое блюдо с целым пирогом. Давай, тащи его к нам, пока Василиса его втихаря в свою торбу не сбросила. Похоже, пирог с абрикосами, я вижу, что-то оранжевенькое в просветах плетушки… Стоп!
