Валентина Андреева - Праздник покойной души
Почему-то Милочку это обстоятельство очень развеселило. Правда, ненадолго. Бессмысленный хохот плавно перетек в оханье и стоны, так сказать, предтечу синдрома перепития.
– Так мы пили за здравие или за упокой? – зло поинтересовалась Наташка, ругая себя последними словами за то, что согласилась на эту встречу.
– Я не пью… – простонала Милочка, резко побледнела, выпрямилась и нетвердыми шагами направилась к огромной вазе с цветами, куда не так давно пристроила и Натальин букет. Цветы веером полетели в сторону, живописно рассыпавшись на полу и на столе. Ваза, намеченная к использованию не по назначению, не сдалась и, грохнувшись с телевизионной тумбочки, покончила жизнь самоубийством.
Милочка немного расстроилась. Крепко зажав рукой рот, попыталась выскочить из кабинета, но не вписалась в дверь и мягко осела на пол. Предчувствуя катастрофические последствия, Наташка быстро подхватила «набравшуюся» приятельницу и точно вписала в дверь, открыв ее пьяной головушкой Милочки. Иначе не получилось. Свою совесть успокоила тем, что Людмила Станиславовна «почти под наркозом».
Оставив приятельницу в интимной обстановке наедине и в обнимку с унитазом, а также прекрасным набором только что подаренных махровых полотенец, Наталья прислонилась к стенке коридора, отделанного пластиком, облегченно вздохнула и подумала: «Как мало человеку надо для счастья. Вот умотать бы сию минуту домой, сесть с чашечкой кофе на кухне, пресекая на корню любую попытку мужа, сына и собаки нарушить единение с телеэкраном… И не забыть убрать визитку Людмилы Станиславовны на дно коробочки с ненужными документами!»
В принципе все исполнимо: выйдет Милка из заточения, решится вопрос с ее транспортировкой к месту жительства… Не на себе же ее переть!
Милка не вышла, а скорее выползла, опираясь руками о стену. Наташка успела подумать, что у них в реанимационном отделении все пациентки, независимо от возраста и тяжести перенесенной операции, просто красотки по сравнению с ней. Такое впечатление, что Милочку похоронили заживо, а потом опомнились и вернули на белый свет. При этом все, кто возвращал, скончались на месте при виде результата: крашеные белые волосы торчали в разные стороны, как наэлектризованные. Глаза в темных кругах от расплывшейся туши были неразличимы и на неестественно бледном лице казались черными провалами. Яркая губная помада, позволившая себе разгуляться далеко за пределы рта, довершала общую картину ужаса.
– Мама дорогая… – только и смогла вымолвить Наталья.
– Я не пью, – прошептала Милочка. – Это от страха…
– Конечно, – поспешила согласиться подруга. – Ты уж как-нибудь держись. Еще до дома добираться.
– Я здесь заночую… Ты извини… Все кружится…
Милочка сморщилась и потихоньку продолжила путь к кабинету. Наталья двинулась за ней, раздумывая над Милкиной пьяной бесшабашностью: ни за что бы не согласилась остаться одна в таком огромном пустом помещении.
– Я… не могу домой… Здесь…
Милочка благополучно добралась до дивана и, страдальчески скривившись, отвернулась от украшенных живыми цветами остатков праздничного ужина.
Десяти минут Наталье хватило, чтобы навести относительный порядок. В душе накопился изрядный запас раздражения, и она чувствовала настоятельную потребность его реализовать. Но не успела. Милочка, проглотившая по ее настоянию две таблетки фестала и одну церукала, удивилась: мир перестал вращаться.
– Ну так, может, все-таки поедешь домой? – с надеждой спросила Наталья.
Такой реакции на свое предложение она не ожидала.
– Не-е-ет!!! – истерично завопила Людмила Станиславовна, и пакет с осколками хрустальной вазы невольно выпал из Наташкиной левой руки. Правой она крепко прижимала к груди «Бейлис», который намеревалась положить в сумку.
В коридоре отчетливо послышались размеренные шаги. Наталья, еще раз помянув дорогую маму, но только шепотом, вопреки обыкновению не заорала. Грохнувшись на коленки рядом с пакетом, как завороженная, уставилась на закрытую дверь кабинета. Шаги смолкли. Наташка нервно оглянулась на Милочку и ошалела: именинница спокойно прихорашивалась перед зеркалом. Первой мыслью было: «Оглохла!» Вторая в голову прийти не успела – раздался противный скрип открывающейся двери…
Бутылка точно попала по назначению. Глухой удар, чей-то вопль и Наташкино «Сидеть!!!» раздались практически одновременно…
– Стучаться надо, Кирилл! – командным тоном произнесла Милочка, и Наталья осторожно открыла глаза. Молодой парень в камуфляжной форме, наполовину высунувшись из двери, пялил глаза на нее. Хотя и обращался к Милочке:
– Простите, Людмила Станиславовна. Услышал шорох, думал, опять к вам мышь проскочила. Нагнулся, дверь приоткрыл, хотел поймать, а тут… в лоб «граната»! Как только увернулся!
– Мы думали, это мышь дверь открыла. Поставь «гранату» на стол и иди.
– Через сколько примерно готовить машину, Людмила Станиславовна? Хотелось бы заранее прогреть мотор, да и салон. К вечеру значительно похолодало.
– Сегодня я остаюсь здесь. Ты свободен, отдыхай. Позвони Тимуру Георгиевичу, пусть через полчасика заедет и отвезет Наталью Николаевну домой.
Перед тем как закрыть дверь, Кирилл не преминул смерить Наталью весьма недовольным взглядом. А может, это ей только показалось.
– Хороший парень, – сказала Милочка. – Сын приятеля одной из моих клиенток. Она попросила его пристроить. Услужливый и душевный. Когда возит меня по делам, всегда точно определяет, в каком я настроении. Я из него прекрасного менеджера сделаю.
За оставшиеся полчаса до отъезда Наташка узнала такое, что ни за что не решилась бы выйти одна даже в освещенный коридор магазина.
– Я схожу с ума, – поведала Милочка. – Ты не представляешь, до какой степени я дошла! Главное, никому не могу рассказать о своих глюках – пойдут разговоры… Засмеют!
«Пить надо меньше!» – подумала Наташка, но вслух этого не сказала. Вспомнилась соседка по дому, крестоносица Зинаида. Крестом был вечно пьяненький муж Колька, которого она частенько таскала на себе домой. Вообще-то он был тихим алкоголиком, пьющим по окончании трудового дня. Больше всего на свете любил поговорить с чайником, именуя его время от времени то Зинулей, то Зинкой-дурой. При появлении на кухне настоящей Зинули сразу умолкнуть не мог, от души удивляясь, как так могло получиться, что женился на одной, а теперь на шее сидят две. Не иначе как от хорошей жизни расплодились… Отсутствие способности вовремя умолкнуть приводило к нехорошим последствиям – обе Зинули, то бишь настоящая и чайник, объединялись и-и-и… Бывало по-всякому.
– Понимаешь, я вынуждена жить на даче. Вернее сказать, в загородном доме. Причину ты знаешь… – Милочка, стараясь не смотреть на Наталью, нервно теребила пачку салфеток, то вытаскивая, то запихивая их обратно. Наталье надоело сидеть на полу, и она перебралась в кожаное кресло, украдкой посмотрев на настенные часы.
– Условия там не ахти какие, жилые пока только две маленькие комнатушки, но я твердо решила заняться благоустройством. Часть работ этим летом сделана… Все началось с того, что три месяца назад умерла моя мама. – Милочка с надрывом вздохнула, отбросила салфетки и вскочила с дивана. Наташка едва успела поджать ноги. Мила повернулась к зашторенному окну и глухо сказала: – А может, я и вправду рехнулась?… Понимаешь, последнее время почти каждую ночь просыпаюсь от одного и того же – маминого громкого укоряющего шепота: «Мила, мне плохо, Мила! Ну где же ты? Нечем дышать. Помоги-и-и-и…» – Милочка с трудом перевела дыхание. – Она ищет меня и зовет по всему дому… Я уже и священника приглашала. Дважды. Все без толку. Молитесь, говорит, за упокой души рабы божьей Антонины. Велика милость Господа, может, отпустит грехи вашей матушке. А какие у нее грехи, скажи на милость?
Наташка не то что ответить на вопрос, рот не могла разжать со страху. Ни средне-специальное медицинское образование, ни внушительный опыт работы в должности квалифицированной медсестры, по внешнему виду соответствующей кандидату медицинских наук, не смогли заглушить панический страх перед покойниками.
Милочка выражение Натальиного лица истолковала по-своему:
– Ну вот и ты со мной согласна. Мама была исключительно добрым, интеллигентным человеком. За всю свою жизнь никому не сделала ничего плохого.
Наташка еле-еле нашла в себе силы кивнуть головой. В принципе Антонина Генриховна ей не нравилась. Нет, она никогда не позволяла себе повысить голос или сделать обидное замечание. Но достаточно было губам этой дамы дрогнуть в презрительной усмешке, и Наташенька уже начинала себя чувствовать хуже некуда. Всю жизнь боявшийся высокомерной жены Милочкин отец Станислав Сергеевич под конец не выдержал напряжения и слегка запил. Раскрепощение тщательно прятавшегося мятежного духа наступало в субботние или воскресные дни сразу же после второй стопки, после чего соседи, несмотря на массивные стены между комнатами, невольно оказывались слушателями повести временных лет семейной жизни Дашковских. Антонина Генриховна никогда не отвечала на изысканные оскорбления мужа – преподавателя русского языка и литературы в средней школе. Молча выпроваживала из комнаты заплаканную Милочку, предлагая ей поиграть с Наташенькой или погулять во дворе. Мятежник изгалялся недолго. Осилить пол-литра слабый интеллигент не мог, засыпал прямо за столом.
