Саша Антонова - Не было бы счастья
― Как вы объясните причину самоубийства гражданки Климовой?
― Письмо она получила от жениха. Он ей отворот-поворот, вот она и наложила на себя руки.
― Лжете! ― по-прокурорски загремел Федор. ― Что было в письме?
― Не знаю! ― закрестился Лев Бенедиктович совсем, как домоправительница. ― Я письмо через Глашу передал нераспечатанным. Это она мне потом сказала, что Бурцев от Лизы отказался.
― Когда вы познакомились с Бурцевым?
― Прошлой весной в Бадене. Я сопровождал Эмму Францевну в качестве телохранителя.
― Где закопали труп Климовой?
― В орешнике, напротив большого камня, у речки.
― Так, вернемся к нашим баранам. Как долго вы сидели в шкафу?
― Уже сутки. Эмма Францевна позвонила вчера утром и просила срочно приехать. Я приехал. Она посадила меня в этот шкаф и велела сторожить компьютер, чтобы никто к нему не подходил.
― Расскажите, что вы видели ночью.
― В двадцать два пятьдесят Эмма Францевна вошла в будуар. Что-то писала, сидя у бюро. В двадцать три пятнадцать вышла. Почти сразу послышались голоса в малой гостиной, но кто там разговаривал, я не разобрал. Звукоизоляция в доме хорошая. Вот как раньше строили!.. В двадцать три тридцать барыня вернулась в будуар и почти час работала на компьютере. Потом ушла к себе, и больше я ничего не слышал, если не считать слабый звон посуды внизу около часа ночи. Утром пришла Глаша и долго прибиралась. Где-то в это время меня и сморило. Господи, уже вторые сутки без сна… А что случилось с Эммой Францевной?
― При необходимости вам сообщат.
Галицкий деликатно зевал в кулак, Федор ходил из угла в угол, огибая по дороге многочисленные кресла и столики с безделушками, я смирно сидела в кресле.
― Скажите, Лев Бенедиктович, а прошлой ночью, когда была гроза, вы по личной инициативе сидели в шкафу? ― осмелилась спросить я.
Галицкий отвернулся и засопел, как Гоша, когда я застаю его на месте преступления ― валяющимся на хозяйской кровати.
― Что просила Ариадна у Эммы Францевны?
― Галицкий, отвечайте. Ваша свобода в ваших руках, ― давил Федор на щуплого филера.
― Она просила продать ей какие-то фермуары, ― нехотя выдавил он из себя.
― Фермуары ― это как-то связано с мемуарами? ― удивился Федор.
― Нет, это застежка из драгоценных камней на ювелирных изделиях, просветила я мужчин.
― Галицкий, какие еще задания вы выполняли для Эммы Францевны?
― Слежкой занимался, ― угрюмо процедил он.
― За кем?
― За кем скажет, за тем и следил.
― Поконкретней, пожалуйста.
― Ну, она мне давала имена людей и домашние адреса, а я изучал их образ жизни.
― Что за люди?
― Да разные были: чиновник, музыкант, врач, рабочий на стройке, бандит среднего масштаба, банкир… всех и не упомнишь.
― Какие сведения о них вы добывали?
― Распорядок дня, круг общения, привычки…
― Зачем Эмме Францевне нужны были эти сведения?
Галицкий красноречиво пожал плечами.
― Так. И что же мне теперь с вами делать?
― Домой отпустить.
― Возьмите лист бумаги и ручку. Идите в светелку. Разрешаю вам два часа поспать. Потом напишите мне подробно имена и адреса фигурантов, бывших в разработке. Укажите все, на ваш взгляд, важное по этому вопросу. А также опишите другие задания, которые вам приходилось выполнять по просьбе Эммы Францевны. Все, свободны.
Галицкий с готовностью бросился из будуара, но у двери остановился.
― Уж, не из разведки ли вы будете, Федор Федорович? ― подобострастно вытянул он шею.
― Нет, и не ломайте себе голову. Ступайте, ― вельможно взмахнул он рукой.
Мы остались вдвоем, не считая Гоши, который уютно дремал в широком кресле среди вышитых подушек.
― Полина, ты не знаешь, где находится сейф?
― Ты что, собрался вскрывать сейф? Как тебе не стыдно! Прах Эммы Францевны еще не предан земле, а ты уже копаешься в ее вещах!
― Полина, девочка моя, я же не для себя стараюсь. Надо же выяснить, что тут за тайны такие.
― Насчет Лизы ты уже все выяснил. А остальное тебя не касается. Все тайны Эммы Францевны умерли вместе с ней, и ты в это дело больше не вмешивайся!
В меня вселился какой-то бес и зло выговаривал растерявшемуся Федору. Я подхватила сонного Гошу и скрылась в своей комнате.
Во мне все кипело и бурлило. Ах, как была права моя двоюродная бабушка: ох, не прост наш Федор Федорович. Для филолога, изучающего матерные частушки, он слишком хорошо разбирается в подделках лицензионных документов и мастерски ведет допрос узников мебели. Только ли судьба Елизаветы Петровны интересует его или это был всего лишь предлог, а на самом деле и он охотится за партийными деньгами или золотыми самородками? Никому верить нельзя!
До темноты я просидела за закрытой дверью. И что самое обидное, никто меня и не хватился.
Вечером я проголодалась и осмелилась покинуть свою обитель. Всех домочадцев я нашла среди яблонь, за столом, накрытым для ужина.
Ариадна, отец Митрофаний, Влад и Федор сидели за овальным столом и смотрели на Аркадия Борисовича, который с аппетитом поглощал янтарную уху. Пустовал стул между Владом и Федором, и мне пришлось устроиться на нем. Глаша налила мне тарелку ухи, остальные уже поели. Федор, как ни в чем не бывало, подмигнул мне и придвинул блюдо с ломтями домашнего хлеба.
Аркадий Борисович доел последнюю корочку, промокнул губы, лоб и щеки салфеткой и блаженно прикрыл глаза. Все молчали.
― Как всегда, в такую жару в морге полетел холодильник, ― сообщил нам доктор. ― Будем хоронить завтра утром. Кого смог, я предупредил. При вскрытии ничего подозрительного не обнаружилось, в чем я и не сомневался. По факту смерти никаких дел заводить, естественно, не будут. Тело привезут завтра часам к одиннадцати.
Глаша водрузила на стол ведерный самовар и предложила на десерт хворост со взбитыми сливками и плюшки с вареньем семи сортов.
Аркадий Борисович откланялся, сославшись на неотложные медицинские дела. Федор поднялся вслед за ним, и они вместе двинулись во тьму, о чем-то негромко беседуя. Мы остались сидеть за столом, вяло потягивая чай из чашек кузнецовского фарфора.
Ариадна сидела на дальнем конце стола, она выглядела умиротворенной. Я залюбовалась «Царицей египетской». До чего же она была хороша, не смотря на отсутствие привычного слоя макияжа.
Отец Митрофаний хмурил брови, углубившись в какие-то свои мысли. Он неожиданно вскинул голову и проговорил ни к кому не обращаясь: ― Истинно, истинно говорю вам, кто скажет горе этой: «поднимись и бросься в море», и не усомнится в сердце своем, но будет верить, что совершиться то, что он говорит, ― будет ему.
Он опять уставился невидящим взглядом в свою чашку.
― Лиза, ― наклонился в мою сторону Влад. ― Ты совсем не обращаешь внимания на меня. Чем я заслужил такую немилость?
Он поднялся со стула, взял меня за руку и повел в сторону флигеля.
― Ах, Лиза, жизнь ― странная штука. Вот она есть, и вот ее уж нет. Мы вспоминаем об этом фокусе, лишь, когда ловкий престидижитатор сдергивает узорчатый платок с черного цилиндра и вынимает изящной рукой, затянутой в белую лайковую перчатку, ушастого кролика по имени Судьба. Кто знает, а вдруг именно в этот момент Вселенский Иллюзионист манипулирует с твоей жизнью. Обидно уйти в небытие, не испытав всю полноту отпущенного срока. Глупо не воспользоваться шансом, который выпадает раз в тысячу лет, из-за химеры условностей.
Влад уверенно обнял меня и, сдвинув бретельку сарафана, приник к плечу губами. ― Лиза, у Эммы Францевны остались родственники? Тебе должно быть известно. Я прислушалась к себе, но ни душевного трепета, ни учащенного сердцебиения, ни повышения артериального давления не обнаружила и успокоилась. Лишь острое любопытство (что еще ему от меня надо?) вырвалось из груди томным вздохом, и я пробормотала: ― Да, у нее осталась внучатая племянница. ― Как зовут? Сколько лет? Где живет? ― быстро спросил он, окучивая мою шею. Я представила себе его выражение лица, когда Влад отправиться знакомиться с родственницей, а найдет меня, не удержалась и хихикнула. ― Что такое? ― растерялся коварный обольститель, видимо, не часто девушки хихикали в кульминационный момент его объятий. ― Владимир, ― донесся голос Федора, а вскоре и он сам вынырнул из темноты и тем самым избавил меня от трудной задачи искать оправдание своему нелепому поведению, не предусмотренного сценарием. ― Владимир, у Вашей машины кто-то снял задние фары. Вы видели? Влад охнул и рванул в сторону дома. Мы проводили его взглядом и, не сговариваясь, двинулись к водяной мельнице. Лягушки оглушительно квакали у реки. Гоша шуршал в траве, разыскивая подозрительные норы. Ночной воздух был наполнен ароматами луга, воды и остывающей земли. Все печальные события последних дней казались далекими и нереальными. ― Знаешь, ты, конечно, права. Эмма Францевна имеет полное право унести свои тайны в могилу. Напрасно я затеял это расследование… Ты больше не сердишься на меня?
