Дарья Калинина - Когда соблазняет женщина
– Я-то в порядке. Только скучаю страшно.
– Я тоже!
– Нет, я больше!
– Обманщица, я тебя обожаю!
– Нет, я тебя.
В таком духе разговор длился еще примерно минут пять. Потом Смайл с явственным вздохом облегчения произнес:
– Ну все. Пора заканчивать. Деньги на исходе.
– Хорошо.
– Целую тебя, мой крольчоночек.
И в трубке коротко и противно запикало. А Мариша задумалась. Крольчоночек! Это она-то крольчоночек? С ее почти метр восемьдесят, с семьюдесятью килограммами живого веса? Смайл что, забыл, как она выглядит? Или там в Афганистане водятся кролики такого размера? Что у них там – испытания атомного оружия проводились? И что вообще происходит? Почему Смайл не торопится домой?
– Он тебя любит?
– Что? – очнулась от своих мыслей Мариша. – Кто?
– Ну, твой муж.
– Любит, конечно!
– А ты его?
– И я тоже.
– А когда вы познакомились, кто из вас был богаче?
– Что? – изумилась Мариша, но потом подумала и ответила: – Не знаю. Одинаково. В принципе, большого богатства у нас никогда не было. У Смайла был самолет и квартира в Париже. А у меня квартира в Питере и машина.
– Значит, вы поженились по любви?
– Ну конечно!
– И никто из вас, вступая в брак, не преследовал выгоду?
– О чем ты говоришь?
– Об Алексее, – со вздохом призналась Алена. – Об Алексее я говорю. Он буквально осаждает меня звонками.
– Все «Мерседес» хочет? – проявила осведомленность Мариша.
– Требует, чтобы я раздобыла машину. Дескать, он всегда о такой мечтал. И если я его люблю, то должна пойти ему навстречу и помочь в осуществлении мечты.
И, понизив голос, Алена произнесла:
– И знаешь, что самое страшное во всем этом?
– Что?
– Я точно знаю: если я куплю Лешке этот его проклятый «Мерседес»… А я с легкостью могу себе это позволить, ты же знаешь!
– Знаю.
– Так вот, если я ему куплю эту машину, то он будет мой со всеми своими потрохами!
– Кто? «Мерседес»?
– Да нет же! Лешка!
Мариша поразмыслила над словами подруги и спросила:
– А разве тебе не это нужно? Разве тебе нужен не Лешка?
– Мне нужно, чтобы меня любили просто за то, что я – это я. А не за то, сколько цифр на моем банковском счете!
На это Марише было сказать нечего. Да еще ее мучило неприятное чувство, что она что-то прозевала со Смайлом. Какого черта он застрял в этом Афганистане? Его взяли в плен? Но дают звонить по мобильнику? Или муж уже давно и не в Афганистане вовсе? А такое могло быть запросто. Она ведь не может контролировать его передвижения по земному шару. А такой непоседа, как Смайл, легко может в один день быть в Северной Америке и беседовать с последними представителями племени индейцев чероки, а назавтра вылететь в Австралию, чтобы заняться там серфингом.
Дом Аньки показался подругам еще более грязным и запущенным, чем он запомнился им по прошлому их визиту. К тому же в доме явно кипели разборки. Раздавались чьи-то крики, звуки ударов и ломающейся мебели. В довершение всего из окна вместе со створками и стеклами вылетел старинный граммофон и плюхнулся посредине грядки, на которой торчали хвостики ранней редиски.
– Прощай, моя любовь! – жалобно исполнил граммофон давно забытую арию, потом захрипел и затих.
Следом за ним из дома вылетела веселенькая красная табуретка, которая премило украсила собой ветви старой яблони, а потом, покачавшись на них, упала в заросли лопухов под деревом.
– Однако, – переглянулись подруги. – Что у них там происходит?
– Похоже, Анькин папаша снова разбушевался.
– Она ведь говорила, он как выпьет, сладу с ним нету.
Кроме подруг нашлись и другие желающие поглазеть на скандал. Возле забора задержались две сельские тетки. Одеты они были совсем просто, в давно вышедшие из моды длинные пальто, а в руках держали огромные торбы с продуктами. Жизнь у этих баб была простая и почти совсем лишенная развлечений. Так что соседскую драку они не согласились бы пропустить ни за что на свете.
– Не, – проронила одна из них, услышав слова Мариши. – Это не Иваныч дебоширит.
– Ага, – согласилась с ней другая. – Голос не его!
– Иваныч мебель никогда не портит.
– Верно, верно. Он обстановку свою ценит. Бабу свою гоняет, что верно, то верно. На дочку орет, когда выпить шибко хочет. Но чтобы мебель из окошек вышвыривать или другую порчу чинить, этого за ним сроду не водилось.
Между тем в доме продолжалось сражение. Гремела падающая посуда, раздавались крики, и наконец из дома выскочила Анька с перекошенным лицом и фингалом под глазом. Фингал был совсем свежий. Тот, что видели у нее подруги в их прошлую встречу, совсем затерялся на фоне нового красавца.
Девушка заметалась по двору, явно не зная, куда спрятаться. А следом за ней из дома выскочил здоровенный детина с круглой мордой и коротко стриженной башкой. Мощные плечи обтягивала клетчатая рубашка. А рябая рожа была украшена шрамом на щеке. К тому же у него было что-то с левым глазом. То ли того не было вовсе, то ли заплыл от удара.
– Это ишшо хто?! – пораженно ахнула одна из баб.
– Не иначе, хахаль Анькин. Мне Михайловна проговорилась, завелся у ней новый.
– Ох и рожа, прости господи!
– Точно, ее мужик! Погляди, как за ей носится! Только от большой любви так с дубиной за девкой и побежишь.
И бабы принялись вдохновенно обсуждать, насколько сильно любит Аньку ее новый хахаль. И чем у них сегодня все кончится, зашибет он ее от такой своей великой любви насмерть или только покалечит. Кажется, бабы не видели в происходящем ничего ужасного или выходящего за рамки допустимого. Во всяком случае, про милицию они даже и не заикались. И лишь делали ставки, когда и где кавалер загонит свою невесту.
Подруги их не понимали. Как можно так искренне радоваться чужому несчастью?
– Слушай, надо что-то делать. Этот тип ее зашибет!
И действительно, Анька металась по двору уже не так резво. Она припадала на левую ногу, по которой мужик заехал своей дубиной. Того и гляди, достанет ее своей палкой. Правда, ноги у него тоже изрядно заплетались. Но погони он не прекращал. Молча сопел и размахивал своей дубиной. Орала одна Анька.
– Ой, Витенька! Прости, миленький! Не виновата я ни в чем! Не убивай, касатик!
Витенька! Касатик! Ну, дела! И откуда Анька подцепила своего хахаля? Зачем он ей вообще сдался? Такому драчуну, обожающему погонять слабых женщин, самое место на нарах.
– Надо что-то делать, – подпрыгивала от волнения Алена, словно мячик. – Надо что-то делать!
– Надо. Парня нужно нейтрализовать.
– Ты знаешь как? – обрадовалась Алена.
Вместо ответа Мариша показала глазами на поленницу, которая вплотную примыкала к забору.
– Лезь туда.
– Куда?
– На поленья.
И, показывая пример, Мариша первой взгромоздилась сначала на забор, а с него шагнула на поленницу. Дрова были сложены аккуратно, так что под тяжестью двух тел не рассыпались, а только зашатались.
– Очень неустойчивая конструкция, – опасливо пробормотала Алена. – Зачем мы здесь?
– Тихо. Сейчас увидишь.
Мариша подползла к краю поленницы и взглянула вниз. Отлично. Теперь бы только заманить сюда Аньку и ее ухажера. И, словно почувствовав что-то, Анька сделала крутой разворот и, прошмыгнув под носом у своего кавалера, бросилась бежать к поленнице.
– Внимание! Приготовься!
– К чему? – заволновалась Алена.
Объяснить ей Мариша ничего не успела. В этот момент Анькин ухажер оказался как раз под Маришей. Анька присела на корточки, закрыв голову руками и сжавшись в комок. Мужик занес над ней дубину и…
– Пора!
И Мариша толкнула первую чурочку. Легонько так толкнула. Но и чурочка была немаленькая. Даже сказать по правде, не чурочка, а настоящий чурбанчик, с сучками, с отслаивающейся корой, очень крепкий и тяжелый. Вот он-то со свистом и полетел вниз, угодив прямиком по темечку одноглазому мужику. Тот охнул и замер на одном месте. Потом медленно задрал башку. И Мариша похолодела, когда он уставился на нее своим единственным глазом.
«Все! – мелькнула у нее в голове паникерская мыслишка. – Хана нам с Аленкой! Сейчас он нас убьет!»
Но мужик лишь покачался на ногах, а потом его глаза закатились. И он медленно и плавно рухнул навзничь.
– Ура! Победа! Анька, вылезай!
Но Анька совсем была и не рада случившемуся.
– Вы чего натворили-то?! – закричала она, кидаясь к распростертому на земле мужику. – Вы зачем жениха моего зашибли?! Совсем, что ли, сдурели? Своих мужиков у вас нету, так вы на чужих кидаетесь?
Анька была не то чтобы недовольна. Она была страшно зла. А подруги недоумевали. Как? За что? Что они не так сделали?
