Фаина Раевская - Взрыв на макаронной фабрике
– Слушай, Тенгиз, – обратилась я к эксперту, жуя изумительно вкусный блинчик, – а у близнецов отпечатки пальцев одинаковые?
– Говорю же, деревня! Запомни, темнота, у каждого человека свой папиллярный рисунок на пальцах. Даже у близнецов, – ответил Тенгиз с набитым ртом.
– А если я тебе привезу кое-какие предметы, ты сможешь снять с них отпечатки и идентифицировать их с отпечатками на пакете?
– В принципе – конечно. А что мне за это будет? – хитро прищурился эксперт.
– А я тебя за это обедом кормлю! – возмутилась я меркантильностью друга.
– Не-ет, красавица! Обедом ты меня кормишь за предыдущую экспертизу и за то, что разбудила меня ни свет ни заря! Я потом уснуть не мог!
– Господи, и почему все мужчины такие материалисты? – обратилась я к всевышнему. – А еще на женщин грешат! Тогда как мы – просто ангелы во плоти!
– Точно, – поддакнул Гогочия. – Особенно ты! Гляди-ка, у тебя уже и крылья прорезаются. Под лопатками не чешется, Жень?
Я бросила уничтожающий взгляд на Тенгиза, сожалея, что не могу метнуть в него тарелку с блинами. Однако ссориться с экспертом в мои планы не входило, поэтому я сделала вид, что смирилась с обидой, пообещав себе при случае непременно отомстить нахалу.
– Чего ж ты хочешь, дружок? – процедила я сквозь зубы.
– Да, понимаешь, у меня дома компьютер завис. В общем-то, я не удивляюсь: он уже старенький, его давно менять пора. Вот ты и поговори с Ромкой. Пусть он мне новенький аппарат подгонит. Само собой, по разумной цене. А то ведь сама знаешь, какая зарплата у нас…
– Не вопрос, – легко согласилась я. – Значит, договорились? К вечеру сделаешь?
– Ну, ты и шустра, Зайцева! – возмутился Тенгиз. – У меня, между прочим, сегодня четыре трупа на вскрытие!
– Вот и вскрывай себе на здоровье, пока я за отпечатками сгоняю. Поехали, дорогой! Время, как известно, деньги!
Всю дорогу Тенгиз недовольно брюзжал, мол, я не даю ему спокойно работать, обед оказался абсолютно несъедобным (что, признаться, меня возмутило: слопал свою порцию блинов и мою доел!), и еще – что мне нужно было родиться джигитом. Я, стиснув челюсти, как большая белая акула, молчала, терпела и вынашивала планы самой страшной мести. В конце концов эта пытка закончилась. Гогочия вылез из автомобиля, сильно хлопнув дверцей. Подозреваю, это от удивления: первый раз за все время нашего знакомства я молча сносила упреки и укоры в собственный адрес.
Вскоре я уже плавно тормозила возле дома, где снимал квартиру Родион. По двору разносилась музыка одной известной группы:
Безнадега точка ру…
«Это точно, – вздохнула я про себя, – сплошная безнадега!»
Лифт так же, как и в первое мое посещение, не работал, и я снова топала пешком. На восьмом этаже музыка стала еще слышнее, а возле двери Матвея она просто оглушала.
– Ну, дает Мотя! – присвистнула я и, дождавшись, когда песня закончится, нажала на кнопку звонка.
Музыка заиграла снова, на этот рад уже другая, не менее известная композиция, заставляя мои барабанные перепонки работать в авральном режиме. Надежда дозвониться до Матвея пропала. Я забарабанила в дверь кулаком:
– Мотя! Мотя, это я, Женька! Открывай!
Однако Матвей открывать не торопился.
– Еще пять минут, и я стану глухой, как Бетховен! – проворчала я и схватилась за ручку.
Дверь вдруг открылась. По опыту знаю, если дверь вот так сама открывается, значит, жди неприятностей. Осторожно, стараясь ни к чему не прикасаться, я прошла в глубь квартиры. Первым делом выключила музыкальный центр. Комнату заполнила тишина. В помещении царил сущий бардак: стул опрокинут, компьютер разбит, занавески оторваны вместе с карнизом. Ситуация нравилась мне все меньше и меньше.
– Мотя… – шепотом позвала я хозяина. – Чего это у тебя дверь открыта?
Мотя отозваться не пожелал. В комнате и на кухне никого не было. Интересно, куда мог деться инвалид, прикованный к креслу? Может, в магазин решил съездить? Но как? Лифт не работает, пандуса, насколько я могла заметить, в подъезде нет. Трудно представить, что на инвалидной коляске можно скакать по лестнице. Приготовившись к самому худшему, я распахнула дверь ванной комнаты…
Матвей был там. Он лежал в ванной, руки подняты над головой и пристегнуты наручниками к смесителю. На шее был затянут его же собственный ремень, а на лице четко просматривались многочисленные ссадины, синяки и кровоподтеки. Я уже имела некоторый опыт общения с трупами, поэтому могла с уверенностью сказать, что Матвей мертв довольно давно – тело остыло, а кровь успела потемнеть.
– Мотя… – всхлипнула я. – Как же это? Кто ж тебя так? За что?
Присев на корточки, я закрыла глаза и беззвучно заплакала. В принципе знакомство с Матвеем было недолгим, но мне показалось, что он был хорошим, порядочным парнем. Кому же понадобилось сводить счеты с несчастным инвалидом? Совсем не хотелось думать, что причиной его смерти мог стать наш с Расселом визит. Наконец я справилась с эмоциями. Предстояло еще сделать то, ради чего, собственно, я сюда и пришла. Жалобно повздыхав, я направилась к балкону. В прошлый раз трюк с перемещением тела с одного балкона на другой выполнял Рассел. Мы с Мотей его страховали. Теперь же мне предстояло проделать то же самое самостоятельно. Обвязавшись веревкой, я отважно двинулась вперед.
Должна заметить, что ужасно боюсь высоты. Когда мы с моей сестрицей Дуськой отдыхали на Черноморском побережье, она полчаса уговаривала меня нырнуть с волнореза. И высота-то там небольшая – каких-то семьдесят сантиметров. Однако я разревелась и заявила, что категорически отказываюсь прыгать, что жизнь у меня только началась и глупо рисковать ею по пустякам. Дуська сделала вид, что отстала. А когда я успокоилась и повернулась к ней спиной, она отвесила хорошего пинка мне под мягкое место, и я полетела в воду. Это был, пожалуй, единственный мой героический прыжок вниз. Позже мне, правда, приходилось штурмовать двухметровые бетонные заборы. Но это все не по собственному желанию, а по воле обстоятельств. А теперь я добровольно совершала почти каскадерский трюк на высоте восьмого этажа. Что будет, если трюк не удастся, я старалась не думать. Наконец моя нога коснулась пола соседнего балкона. Следом за ногой сползла и я.
– Господи, хорошо-то как! – пролепетала я пересохшими губами. – Никогда не пойду работать каскадером!
Несколько секунд ушло на то, чтобы снять стресс с моего бедного организма и восстановить нормальное сердцебиение. После небольшой дыхательной гимнастики я поднялась и толкнула дверь балкона. Она была заперта.
– Не может быть!
От одной мысли, что мои страдания на высоте восьмого этажа оказались напрасными и обратно придется идти тем же путем, внутри все похолодело. Однако дверь не поддалась ни со второй, ни с третьей попытки.
«Что ж это такое делается, граждане? – Я начала злиться, а это плохой признак. – Сначала пешком на восьмой этаж, потом на веревочке через балкон, а теперь еще и в дом не пускают?! Не-ет, с этим надо что-то делать!»
А что же делать? Оглядев балкон, я обратила внимание, что форточка слегка приоткрыта. Моя комплекция позволяла проникнуть внутрь помещения и через нее. Но тут в голову пришла мысль: а вдруг там кто-то есть? Ведь дверь балкона сама собой не могла закрыться! Представляю, как удивится этот кто-то, увидев, как я влезаю в форточку! А если это Родион? Он же вероятный убийца! Мозаика сложилась: Мотя мертв, дверь на балкон заперта. Значит, приходил Родя и… и…
– Да ладно! – махнула я рукой. – Какая разница, как умереть: с восьмого этажа сорваться или по-другому?
Придя к такому, прямо скажем, оптимистическому выводу, я полезла в форточку.
На мое счастье, в квартире никого не было. Впрочем, следы человеческого присутствия все же обнаружились. Во-первых, разбитый горшок из-под кактуса переселился в мусорное ведро, а сам кактус – в стеклянную литровую банку. Во-вторых, там же, в мусорном ведре, лежала пустая бутылка из-под пива. Решив, что отпечатков убийцы на ней предостаточно, если только он не был в перчатках, я вытащила бутылку из ведра и аккуратно положила в пакет, заботливо припасенный заранее. Так, ну а теперь мне нужна какая-нибудь личная вещь Родиона. Поиски личных вещей квартиранта закончилась в ванной комнате. Там я взяла зубную щетку, тюбик с пастой и бритвенный станок.
– Что ж, – подвела я итог, оглядевшись, – мавр сделал свое дело, мавр может уходить!
Уже сидя в машине, я решила позвонить в милицию и сообщить о смерти Матвея. Высмотрев телефон-автомат, я набрала две заветные цифры.
– Дежурный по городу лейтенант Филипчук! – отозвался с другого конца провода недовольный голос.
Я вспомнила этого Филипчука. Типчик лет пятидесяти, вечно что-то жующий и распространяющий вокруг себя луково-чесночное амбре. Три подбородка Филипчука уютно расположились на воротнике форменного кителя, а щеки, казалось, вот-вот закроют звездочки на погонах. Ко всему прочему лейтенант был обладателем такого мощного голоса, что легко мог перекричать вой трех милицейских сирен (проверено опытным путем!).
