Дарья Донцова - Домик тетушки лжи
– Ты так никогда не сумеешь стать хорошей горничной. Первая заповедь нашей работы: никогда не затевай дружбу с хозяевами. Чем дальше – тем лучше!
Деликатная Майечка не стала называть вещи своими именами, но Поля живо сообразила, в чем ее упрекают, и резко ответила:
– А я вовсе не собиралась всю жизнь с тряпкой по чужим углам мотаться! У меня другие планы.
– Зачем тогда сюда нанялась? – искренно удивилась кухарка.
Полина брезгливо поджала губы.
– Твое какое дело? Вари суп да держи язык за зу-бами, имей в виду, ежели что, хозяева нас вместе уволят.
Майя замолкла и больше не делала Поле замечаний, отношения между домработницей и кухаркой испортились, теперь они общались только в силу служебной необходимости. Кстати, повариха, придерживавшаяся мнения, что хозяева и прислуга находятся по разные стороны баррикад, вовсе не собиралась наушничать Ляле. Наоборот, один раз, когда Лялечка неожиданно приехала на два часа раньше, Майя, случайно выглянувшая в окно, увидела знакомую машину и крикнула:
– Полина, иди к двери, хозяйка сейчас позвонит.
Красная, растрепанная домработница выскочила из спальни Геннадия и буркнула:
– Спасибо.
Майя опять промолчала. На самом деле она вовсе не хотела удружить Поле, кухарке было жаль обожающую мужа Лялечку.
Как-то раз Майя стала свидетельницей странной сцены. Увидев, что закончился лавровый лист, кухарка выскочила в магазин, но по дороге обнаружила, что оставила деньги в прихожей. Ругая себя за забывчивость, она вернулась домой. По квартире разносились звуки скандала. Очевидно, Поля, думая, что в доме никого нет, отбросила всякий стыд.
– Ты обязан развестись с ней, – орала девушка, – понял?!
Ответа Геннадия кухарка не услышала, но, наверное, слова мужика совсем взбесили наглую девицу, потому что та завизжала в верхнем регистре:.
– Наплевать на ее чувства! Если не сделаешь того, что говорю, расскажу всему свету правду о Соне, и что тогда? Прикинь, какой скандал начнется? И вообще, ты здесь никто, забыл? Тут все мое! Не хочешь скандала, гони Лялю в шею, теперь у тебя одна жена – я!
Пораженная наглым поведением домработницы, кухарка тихо взяла кошелек и предпочла исчезнуть незамеченной.
– Кончилось все очень плохо, – добавила Майя, – Ляля узнала про шашни мужа с Полиной и покончила с собой. В общем, ужасная ситуация. Куда подевалась Железнова, не знаю, она в тот день, когда скончалась Ляля, исчезла из дома, но у милиции к ней вопросов не было, и девушку не искали. Меня уволили тоже, Геннадий начал сильно пить… Теперь понимаете, почему я прошу не нанимать Полину? Ей-богу, кабы не было у вас двадцативосьмилетнего сына…
Она резко замолчала. Я тихо спросила:
– А где Гена Кристалинский?
– Не знаю, – слишком быстро ответила Майя.
Но мне эта поспешность показалась подозрительной. Я подумала секунду и сказала:
– Майечка, я абсолютно твердо могу обещать: на днях вы получите хорошее место, если не возьму к себе, устрою к своим знакомым.
– Спасибо, – с достоинством ответила Майя, – мне очень нужна работа.
– Только одна просьба…
– Какая?
– Скажите адрес Гены, вы его знаете.
Кухарка стала красной, даже бордовой, словно спелая свекла.
– Ну в общем, это вышло случайно… Шла к метро и встретила его! Болен, да и только! Сходила к нему домой, о господи, жаль парня!
– Говорите.
– Чапаевский переулок, дом 59, квартира 2, – пробормотала Майя.
Я быстро глянула на часы. Повариха была не только деликатна, но и умна. Заметив движение моих глаз, она сообщила:
– Только сейчас к нему ехать не стоит. В запое он, после полудня трупом лежит. Утром еще какой-никакой на площадь к метро выползает и на бутылку зарабатывает, ему много для счастья не надо. Пол-литра скушает, и готово, дрыхнет без задних ног. Коли хотите побеседовать с ним, то лучше часикам к восьми подъехать, с утречка. Он как раз оклемывается и начинает соображать, где рублики на пузырек сгоношить.
Пришлось отправляться в Ложкино.
На территории перед входом в дом творилось нечто невообразимое. Повсюду стояли прожектора, освещавшие сильным светом фасад здания. Внизу, на небольшом пространстве, где мы обычно ставим машины, если не хотим загонять их в гараж, толпились люди. Глаз выхватил из общей массы Бориса в неизменной бейсболке, Федора, слившегося с камерой, гримершу Валечку… Все взоры были устремлены вверх. Я тоже посмотрела туда, куда пялилась толпа, и чуть не заорала.
На втором этаже есть длинный и довольно широкий балкон. Сейчас на нем стояли все домашние. Маруська, зажав руками уши, исступленно мотала головой и топала ногами. Зайка в полурасстегнутом халате, молча, но яростно толкала Аркадия, довольно сильно перевесившегося через перила. Руки сына безвольно мотались в воздухе, голова качалась из стороны в сторону. Кеша был одет в лимонно-желтый свитер, и это яркое пятно мигом притягивало внимание.
Мне не понравилось, с какой силой Зайка лупит мужа. Конечно, играть следует не фальшиво, но впадать в раж тоже не стоит, так и до беды недалеко, вон как Аркашка ужасно изогнулся…
Не успела я крикнуть: «Зая, осторожней», – как Ольга особо сильно треснула муженька между лопаток.
В ту же секунду ноги Аркашки взметнулась вверх, и тело, широко раскинув руки, начало падать со второго этажа. От страха мне показалось, что время остановилось. Кеша летел к земле целую вечность, потом раздалось резкое «хрясь», и на моих глазах лимонный пуловер мигом стал красным.
– А-а-а-а, – понесся над притихшей толпой исступленный вопль Маруси, – а-а-а-а, помогите!!!
– Так ему и надо, – перекрыл его громоподобный голос Ольги, – будет знать, как изменять жене!
Я шагнула пару раз вперед, увидела в круге света неестественно вывернувшуюся темноволосую голову, окровавленную одежду и беззвучно свалилась на землю.
Внезапно по моему лицу начала бегать мокрая вонючая тряпка.
– Что это? – застонала я, отбиваясь.
– Платок, намоченный духами «Эскада», – послышался спокойный Зайкин голос.
Я разлепила глаза. Так, лежу в гостиной на диване, у окна стоит Борис, слева от него Федор, а в кресле… Не может быть! В своем любимом кресле абсолютно спокойно сидит Аркашка, внешне совершенно живой и здоровый.
Я попыталась отодрать каменно-тяжелый язык от зубов, но потерпела неудачу и только сумела промычать нечленораздельно.
– М-м-м-м…
– Вот и я говорю, – тут же подхватила Зайка, – «Эскада» такие гадкие духи, что мертвый восстанет, коли понюхает.
– В особенности те, что подарил тебе Кеша на днях, – влезла Маня, – в оранжевом флаконе. Ну, пакость! Блевотина!
– Их не надо пить, – огрызнулся старший брат, – только нюхать.
– Кешенька, – пролепетала я, пытаясь сесть, – ты жив!
– С чего мне умирать, – фыркнул сын.
– Но только что… На балконе…
– Ага, – завопила Маруська, – говорила же, мусечка испугалась, а вы заладили: давление упало, давление упало!.. Ну и кто прав! Скажи, мулечка, ты ведь решила, что это Кешку сбросили, ведь так?
Не в силах вымолвить слово, я кивнула.
– Знаешь, мать, – вздохнул сын, – нельзя быть такой идиоткой! Это же кино! Тут все понарошку!
– Но я видела человека, очень, просто до жути похожего на тебя… Погодите, кто же тогда упал?
– Максим Иванович, – спокойно пояснил Боря, – под балконом мученической смертью погиб Максим Иванович.
Я резко села.
– Кошмар. Вызвали милицию?
– Зачем? – веселился режиссер.
– Как? Человек погиб!!!
– Максим Иванович – болван, – спокойно пояснила Зайка, – так ему и надо!
Чувствуя, что сейчас опять грохнусь в обморок, я прошептала:
– Знаешь, Ольга, от тебя я не ожидала такой жестокости!
Раздался громовой хохот.
– Можно, я покажу мусечке Максима Ивановича! – заорала, подпрыгивая на месте, Маня.
– Валяй, – ответил Борис.
Маруська метнулась к выходу. Я вжалась в диван и закрыла глаза. Нет, только не это! Они что, все с ума посходили и собрались демонстрировать мне останки несчастного мужика, рухнувшего со второго этажа…
– Ну, мусенька, открой глазки…
Я покорно выполнила приказ. На полу лежала… кукла.
– Так это…
– Манекен, – в полном восторге сообщила Маруська.
– Киношники зовут подобное чучело «болван», – добавил Федор.
Маруська безостановочно тарахтела:
– Вот, смотри, ну смотри же… Сюда крепится мешочек с фальшивой кровью, понимаешь? Максим Иванович падает, емкость лопается, фр-р-р… кругом красные брызги.
– Зачем вы его по имени зовете? – только и сумела пропищать я.
– А как же, – ухмыльнулся Борис, – актер все же! Сколько ему достается! Бедненький Максим Иванович, вот уж кто гибнет во имя искусства!
Все присутствующие опять захохотали. Ощущая себя полной идиоткой, я поползла на второй этаж и забилась в кровать. Сон начал медленно затягивать меня в свое вязкое болото. Уже собираясь окончательно отдаться Морфею, я неожиданно подумала: «Как странно поступила Соня Кристалинская! Выгнала из дома собственного сына».
