Шарль Эксбрайя - Любовь и лейкопалстырь
Полицейский взял папку и быстро нашел в ней подшивку машинописных листов, которую передал Берту, а тот – Бессетту.
– Прочтите, пожалуйста.
Из документов Фрэнсис узнал, что Берт действительно попал в аварию на своем зеленом "Остине" в день гибели его родителей, но только более, чем в пятидесяти километрах от Стратфорда.
Лимсей следил за реакцией Бессетта, и когда тот окончил читать, спросил:
– Вы по-прежнему еще считаете меня убийцей?
– Я… я хотел бы попросить у вас прощения, Берт…
Попрощавшись с сержантом, Лимсей отвез Фрэнсиса обратно в Ливерпуль, и они заехали на Дейл Стрит в "Дерево и Лошадь". Приятели направились прямо к бармену, которого Берт окликнул:
– Билл… сколько я задолжал?
Тот слегка смутился.
– Восемьдесят семь фунтов и десять шиллингов, сэр.
Оттуда они заехали на Вернон Стрит, в "Кувшин", где Бессетт узнал, что у его друга накопился долг в тридцать два фунта, затем – на Темпл Стрит, в "Ягненок", владелец которого спокойно смотрел, как Берт подтверждает сорок один фунт долга. Они посетили еще "Серебряный кубок", "Молчаливую девушку" и "Старый дом". После этого Берт спросил:
– Вы все успели подсчитать, Бессетт?
– Да… двести семнадцать фунтов и восемь шиллингов.
– Неужели вы думаете, что если бы у меня была возможность расплатиться с долгами, я не нашел бы такой суммы? Сожалею, Фрэнсис, но необходимо считаться с фактами: я такой же торговец наркотиками, как и убийца!
Бессетт секунду помолчал и затем протянул руку.
– Извините, если можете, Берт.
– Нет, Бессетт, еще рано… Я смогу это сделать только после того, как вы извинитесь перед мисс О'Миллой за ваши оскорбительные подозрения.
– Но я же видел вас вдвоем! Как вы объясните это свидание?
– Все равно вы мне не поверите… Пока!
* * *Вернувшись в кабинет, Бессетт почувствовал одновременно стыд и облегчение. Обрадованный тем, что ошибся в отношении Берта, он испытывал огромный стыд и сожаление обо всем, что думал и говорил о нем. Кроме этого, судя по тому, как Лимсей говорил о Морин, Фрэнсис заключил, что и здесь он направлялся по ложному пути. Он пообещал сам себе в этот же вечер зайти к инспектору Хеслопу и объяснить ошибочность своих обвинений против Берта. И вдруг ему стало совсем не по себе при мысли, что он едва не рассказал все Лимсею-старшему. Что же касается Морин, прежде, чем что-либо предпринять, он решил разобраться, почему же она все-таки сказала ему неправду.
Но Фрэнсису Бессетту не было суждено в этот вечер увидеть инспектора Хеслопа, поскольку при выходе из конторы Лимсея он натолкнулся на Шона и Руэда О'Миллой. Он остановился, как вкопанный, подумав, что ему опять сейчас придется драться, а он уже очень устал получать и наносить удары. Хотя, конечно, если придется… Он постарался стать покрепче на ноги, приподнялся на носках и в этот момент почему-то попытался представить, на что будет похоже его лицо после встречи с братьями Морин. Шон окликнул его:
– Мы пришли за вами.
– За мной?
– Вас хочет видеть отец.
– Только не сейчас!
Руэд сделал шаг вперед.
– Лучше делать, что говорят…
Шон протянул руку и остановил брата.
– Постойте, Руэд… Вспомните, что отец говорил сделать все культурно!
И с вежливой интонацией в голосе обратился к Фрэнсису:
– Не заставляйте нас бить вам морду, мистер,– отцу это не понравится…
– Думаете, меня это обрадует?
Руэд опять вмешался:
– То, что мы думаем – не ваше дело! И все равно пойдете с нами либо добром, либо по принуждению!
– Думаю, что это будет не так просто!
– Сейчас посмотрим!
Не обращая внимания на прохожих, Руэд хотел уже было наброситься на Бессетта, но старший брат, выставив кулак, остановил его и проворчал:
– Как вы невоспитанны, Руэд! Я сожалею, что взял вас с собой… Мистер Бессетг, отец хотел поговорить с вами о Морин.
– В таком случае, идемте.
Шон посмотрел на младшего брата.
– Ну что? Так-то лучше!
Идя между Шоном и Руэдом, Фрэнсис казался себе если не малышом, то, во всяком случае,– человеком очень среднего телосложения. Навстречу им попались Клайв Лимсей и Джошуа Мелитт. Бессетт приветствовал их, а они – его, не скрывая удивления, которое у них вызвали его спутники. Шон спросил:
– Кто это?
– Мой патрон.
Здоровяк кивнул головой.
– Похоже на то…
Оказавшись на пороге комнаты, в которой все семейство О'Миллой ожидало его прихода, Фрэнсис вспомнил о последнем воскресном вечере. Неужели и эта встреча окончится в полиции? На главном месте за столом сидел Пэтрик О'Миллой, изображая достоинство, которое вовсе ему не шло. Рядом с ним Бетти мяла полу белого фартука. Сидевшая на стуле Морин рассматривала носки своих туфель и даже не подняла головы, когда он вошел. Лаэм мял в руке сигарету. Молли и Шейла вязали свитера для своих женихов и делали вид, что происходящее их не интересует. Шон слегка подтолкнул Бессетта вперед.
– Вот он…
Руэд закрыл дверь и, скрестив руки, прислонился к ней. Бессетт подумал о ловушке, но присутствие Морин и Бетти придавали ему спокойствие.
– Садитесь!
Это сказал Пэтрик. Шон поставил стул и, взяв Фрэнсиса за плечи, усадил его. О'Миллой поднялся.
– Мистер Бессетт, я не люблю англичан…
– Знаю, мистер О'Миллой, знаю…
– Я бы даже сказал, что ненавижу их!
– И совершенно напрасно, мистер О'Миллой.
Шон сунул под нос Фрэнсису свой огромный кулак и посоветовал:
– Постарайтесь относиться к отцу с уважением, иначе…
Бетти встала с места.
– Значит так вы, Шон, чертов ирландец, соблюдаете законы гостеприимства?
О'Миллой обернулся к жене.
– Замолчите, Бетги!
– Я не позволю позорить свой дом!
– Вы говорите со мной непочтительно, Бетти!
– Вначале вы научитесь уважать свой дом и тех, кто в нем живет, Пэтрик О'Миллой, ирландский дикарь!
– Бетти! Я не хотел сердиться. Я даже продумал, что бы такое хорошее сказать этому молодому человеку, а вы заставили меня утратить равновесие… и я все позабыл. Вы думаете, что поступили разумно и должным образом исполнили обязанности матери и супруги?
– Говорите же то, что вы должны были сказать, и не болтайте лишнего!
Пэтрик сначала разразился ругательствами, собранными по всей Ирландии, потом поискал, что бы можно было разбить, но ничего не нашел, наконец сел и со злостью развязал давивший ему галстук. Выругавшись еще два или три раза, он успокоился и обернулся к Бессетту, который ожидал конца бури.
– Мистер Бессетт, я не люблю англичан…
Бетти опять запротестовала:
– Вы повторяетесь, Пэтрик О'Миллой!
– Замолчите же, черт побери! Но, мистер Бессетт, моя ненависть к англичанам – ничто по сравнению с любовью к моим детям. И я не могу видеть, как кто-то из них страдает, особенно, если он несчастен из-за какого-то англичанина!
Морин подняла голову.
– Отец, я вовсе не несчастна, и не стоит при чужом человеке говорить о наших чувствах!
– Это не ваше дело, Морин! И если вы еще раз вмешаетесь в разговор без моего разрешения, я попрошу Шона закрыть вас в комнате! Мистер Бессетт, когда вы пришли ко мне в тюрьму просить руки Морин, меня едва не хватил удар! Я постарел на двадцать лет, когда узнал, что, несмотря на хорошее воспитание, моя единственная дочь решилась на такой поступок. Но я – беззащитный старик, мистер Бессетт, и у меня слишком доброе сердце. Я очень много натерпелся в жизни… Если бы тридцать лет назад я проявил бы больше твердости, то не попал бы в сети хитрой англичанки, которая воспользовалась моей ирландской наивностью.
Бетти медленно встала, и все перестали дышать. Она заговорила без злости, торжественным голосом:
– Перед нашими детьми, которых вы похитили у истинной веры, вы смеете измышлять, что я была непорядочной девушкой, когда мы познакомились?
– Это не совсем то…
– Не вы ли сами схватили меня за талию, тогда как мы еще даже не были знакомы?
– Но вы же могли попасть под автобус!
– Лучше бы я под него угодила, если бы знала, какая жизнь мне уготована!
– Но все же вы под него не бросились потом… так что будьте логичны.
Не сказав ни слова, Бетти собрала свое вязание и направилась на кухню.
– Куда вы?
– Я не вернусь, пока вы не извинитесь!
– Вы бежите от трудностей! Речь идет о будущем вашей дочери, а вы убегаете! Вот это по-английски!
– Клянусь Богом, Пэтрик О'Миллой, если вы не извинитесь, я прекращу заниматься этим домом и теми, кто в нем живет!
– Ладно! Я еще раз пойду на эту жертву! Прошу вас, Бетти, принять мои извинения. Вот уже тридцать лет, как я во всем вам уступаю, и сегодня – не лучшее время начинать делать по-другому!
Бетти онемела от такой наглости. Она рухнула на стул и так и осталась сидеть с невидящим взглядом и дрожащими губами. Пэтрик воспользовался этим.
