Дарья Симонова - Пятнадцатый камень
Мечтательная ретроспектива запнулась о недавнюю реплику Лизы Чегановой. Что там она говорила о том, какой женщине пристало интересоваться покойным Тимуром? Источник крайне ненадежен, но иного не дано. Дама должна быть либо сама с садо-мазо свихом, либо «болонкой», как Марго. Ни при каких обстоятельствах Буров не причислил бы Маргариту к «болонкам», однако, похожих на Маргариту типажей среди действующих лиц не наблюдается. Нонну, ее ближайшую подругу, никогда бы не угораздило даже мимолетно связаться с семейным деспотом. Она хоть и не отличается маргаритиными редакторскими амбициями и жаждой самовыражения, но в доме будет доминировать. Муж может пошаливать на стороне, но блефовать с завещаниями и принуждать к обильному деторождению ему в голову не придет. Эля? Дубль два с давней зазнобой для нее абсолютно исключен. Тайная экзальтация Веры Павловны? В тихом омуте известно кто водится… И в показаниях противоречия. Надо разузнать у Нонны, что она за птица и по какой траектории попала к ней в услужение. Хотя скорей всего она благодетельная до мигрени, иначе Силя почуял бы неладное. Остается несравненная Ида, которую раздражают добродушные любители кактусов. И трудно удержаться от каламбура: Клим ей тоже не климатил! Может статься, причина в том, что она неровно дышит к властным и порочным?
И тут как монетка в недавно опустошенный автомат — с гулкой надеждой на выигрыш — из долговременной памяти в актуальную упала цитата из доктора Абрахама Брилла. Что-то о том, что неврозами болеют только порядочные девушки. Ида — не очень порядочная, а вот Муази не очень девушка, но что касается непорочности — самое оно. И все же невротики за редким исключением причиняют зло, прежде всего, самим себе. Они способны скорее метнуть шар в собственную голову, нежели в чужую. Далее — путаница в диагнозах. К счастью, Клим давно прошел стадию увлечения психоанализом, которую иначе как "ретивый дилетант" не назовешь, и уже предпочитал не углубляться в тонкости различий неврозов и психозов. В конце концов, один раз в сто лет и незаряженное ружье стреляет. Иными словами, и рука праведника однажды становится карающей десницей.
Впрочем, с праведником Клим перегнул, — тот незамедлительно покаялся бы, чем изрядно облегчил бы участь затворников гаринского особняка. В том числе и самого Клима, который на нервной почве курил одну за одной, так что гортань, похоже, превратилась в тлеющее пепелище. Надо было все-таки порадовать нутро вкусной и здоровой пищей, заглушив дымную тошноту. Из кухни доносился уютный звук работающего телевизора. Вера Павловна кормила подопечных Юсупова, а они совмещали потребление хлеба и зрелищ. Непроизвольно Клим прислушивался к стадионному гулу: по спутниковому каналу транслировали футбольный матч. Как будто с другой планеты… Буров вспомнил путаный отчет Собакина о его незадачливых ночных «похождениях» и представил, как Муази потчует незваных гостей вермишелью с яицами. С чего бы Тимуру вспоминать это блюдо, когда вокруг полно изысков?! Может, Пална выкладывается только для семейства Гариных и их гостей, а сама любит питаться простецкими ностальгическими кушаниями… Но с какой стати это волновало двух вип-персон за ночным бильярдом? И как ни крути, эта нелепая деталь — последнее, что слышали от покойного.
На кухне Клим получил аппетитный обед. Муази выглядела печальной, но подтянутой и готовой к распоряжениям. Буров ожидал, что юсуповские "рыцари вантуза и швабры" не слишком приветливо отнесутся к вторжению детектива-самозванца, но, как только они услышали, что Буров вызывает Веру Павловну на приватный разговор, сразу встали и деликатно покинули помещение. Клим, заметив, что они уже закончили трапезу и теперь баловались футболом, не стал их останавливать, мысленно возблагодарив за сообразительность. Похоже, кухня в этом доме взяла на себя роль исповедальни. Но доверительный дух помещения все равно не помог: Вера Павловна не поведала никаких тайн. Во-первых, она даже слегка обиделась на вопрос про «мистическую» вермишель:
— Такого здесь никогда не готовила. И сама не ела.
Даже строптивость в глазах заискрилась! Во-вторых, заснула она вчера быстро, но так же быстро и проснулась. Беспокойный сон — ее давний недуг, Нонна ничего не перепутала. Но, коротая бессонные ночи, Муази вовсе не прислушивается к происходящему за дверью, а мирно читает.
— Пойдемте, покажу, — пригласила она Бурова к себе в комнату, где оглушительно храпел нетрезвый поэт.
Что правда, то правда, книг у нее было много. От них ломились целый стеллаж и «прикроватная» этажерка.
— Я специально многие к себе перетащила со всего дома, чтобы ночью не сновать, как привидение. Люблю вот Драйзера, Соллогуба, мемуары Андрея Белого мне в последнее время нравятся… — Муази методично делилась своими литературными вкусами, словно от этого зависел ход следствия, а Клим по-идиотски жалел, что согнал "рабочих лошадок" с важного матча. Впрочем, не надо путать эмпатию и стремление сознания любым способом отвлечься от происходящего: на кухне хоть краем глаза футбол или новости захватишь, а в обители старательной домработницы вниманию не юркнуть в безмятежную гавань.
— Вера Пална, объясните мне, дураку, от чего у людей сон нарушается. Вот я лично, как мой приятель выражается, могу спать с любого места наизусть. Почему вы плохо спите? — и Клим старательно состроил доброжелательно-заинтересованную физиономию с дегенеративной ухмылкой. Позже он пожалел, что предстал перед Муази в такой личине, но в этот момент роль свойского парня с чахлым кругозором казалась ему как нельзя более подходящей.
— У меня это уже давно, — помолчав, спокойно пояснила Пална. — Муж был человек больной. Алкоголик. Вот я и привыкла просыпаться от каждого шороха: не дай бог, чего учудит.
— Он мог… ударить вас во сне? Буйный был? — сочувственно оживился Клим, памятуя о невероятных и нелепых своих версиях насчет тимуровой пассии, засело в мозгу пресловутое «садо-мазо», будь оно неладно. Ничего не подозревавшая Муази прохладно и вежливо улыбнулась:
— Нет, он был совсем не буйный. Он наоборот был золотой человек. Никого не трогал, если напивался, засыпал быстро. Но у него весь желудочный тракт больной был. Вообще с ним от алкоголя приступы случались, нужно было все время контролировать… ой, да что вспоминать все это. В общем, сон у меня с тех пор, как у медсестры.
Откровенничала Вера Павловна с едва заметными колебаниями мимики. Казалось, задай ей сейчас любой бестактный вопрос, сотрясающий устои старых добрых викторианских экономок, — и она ответит, не поведя бровью. Что-то было в этой реакции не вписывающееся в образ самозабвенной кулинарки при богатом доме. Клим только теперь обратил пристальное внимание на внешность этой женщины. Ее лицу было присуще то гладкое дородное достоинство, которое отличает расписанных с любовью матрешек от их ширпотребных сестриц. В облике Муази причудливо уживались настороженность и чуть ли не даосское приятие происходящего вокруг. На мгновение Бурову показалось, что Вера Павловна совсем не та, за кого себя выдает.
И тут же он поморщился от расхожего «шпионского» клише: разве не все мы не те, за кого пытаемся себя выдать…
Подытоживая короткий тет-а-тет, Клим сделал только один неутешительный для себя вывод: он опять не поймал за хвост мифическую догадку, которая уже превратилась в навязчивую идею. Он по-прежнему не мог толком объяснить, чего ищет: откровенный жест, случайно вырвавшееся слово, страницу из записной книжки, — иным словом, нечто, делающее хаос показаний стройной логической системой. В реальности же вопросов становилось все больше, а хаос крепчал. Оставалось малодушно успокаивать себя одним: к концу дня он все равно изложит свою версию Сильвестру и иже с ним. Жесткие временные рамки, как ничто, способствуют выполнению задачи. Кстати, ни один литературный сыщик из тех, с кем Клим знакомился на захватывающих детективных страницах, не имел такой странной задачи: моментально переквалифицироваться в пинкертона и в течение дня найти убийцу. Впрочем, про себя Буров оговаривался, что от него требуется лишь правдоподобие, а не правда. От таких оговорок та часть его натуры, которую психотерапевты называют Ребенком, чувствовала творческую безнаказанность. Но две другие части, которые психотерапевты называют Взрослым и Родителем, все больше хмурились и опасались итога.
Пока же итоги были только предварительные. Муази в довершении к своему книголюбию, заверила, что она вообще лишний раз из комнаты ночью не выходит. Тем более, когда гости. Что, мол, шастать как привидение, людей смущать. Лучше не видеть того, что тебе видеть не предназначено. "Какая мудрая позиция!" — чуть было не воскликнул Клим с досадливой иронией. Как раз теперь извечное любопытство особ приближенных (причислить Муази к слугам язык не поворачивался) было бы очень кстати. Что же скрывает дражайшая домоправительница?
