Ирина Потанина - Блондинки моего мужа
Я вволокла пылесос в кабинет.
— Что-то плохо дует, — озабоченно поводив рукой вокруг рабочего инструмента, заявила я, — Сейчас разберу, гляну. Пылищи, правда, будет…
Я пододвинула поближе корзину для мусора, сняла кольца и часы. Водрузила их на стол начальника, закатила рукава и щелкнула защелкой на корпусе пылесоса. Взволнованная Лиза бестолково сопровождала мои действия тревожным взглядом. Пришлось слегка подтолкнуть её мыслительные процессы.
— Ну что ты стоишь? Ведь сейчас шеф приедет. Проблем не оберешься. Положи тетрадь на место…
— И правда, — Лиза ожила, — Нужно срочно вернуть это в тайник.… Прости, ты не могла бы на секундочку выйти?
— Только недолго, — ворчливо заметила я, — Я же должна успеть.
Про себя я, конечно, добавила, что успеть должна не столько я, сколько цифровая камера, вмонтированная одним умельцем в мои наручные часы. Мастер этот славился своими замечательными изобретениями и покладистым характером. Звали его Меля — производная одновременно от фамилии Мельник и вида деятельности — Умелец на все руки. Георгий с Мелей рассчитался за часы-камеру бартером — рекомендациями перед солидными клиентами города. А я заполучила чудо-технику, нагло отобрав её у мужа. Аккумулятор в камере последнее время был при смерти, поэтому длительная съемка могла и не состояться. Впрочем, длительная и не была нужна. Заранее запрограммировав аппарат на кадр в секунду, я предполагала, что его работы в течение следующих пяти минут вполне хватит. Достаточно заснять, как секретарша достает ключ и открывает сейф, а сделать это она должна была немедленно. Часы я специально оставила на столе Лихогона, то есть в углу комнаты, то есть таким образом, что широкоугольный объектив моего аппарата охватывал взором весь кабинет. Если, конечно, сейф находится не в столе или за столом Лихогона. В этом случае я, по крайней мере, буду знать приблизительное его местонахождение…
Через несколько минут Лиза и Лихогон синхронно распахнули двери в приемную. Она — ту, что вела из кабинета, он — с улицы.
— Ничего себе! — незаметно шепнула я Лизе, протаскивая мимо неё пылесос, — Всего на одну секунду б позже и…
— Лизонька, мне чаю, пожалуйста… — по утрам Лихогон не приступал к работе, пока не выпивал залпом стакан охлажденного зеленого чая, — Катя, прошу вас, не включайте эту штуку сейчас, — кажется у Лихогона просыпалась какая-то странная пылесософобия. В любом случае, при шефе, я старалась вычищать пол щеткой, — Мне нужно сосредоточиться.
Я послушно оттарабанила орудие труда обратно в приемную и взялась за щетку. Лиза хлопотала вокруг Лихогона.
— Господи боже мой! — раздалось нервное восклицание начальника из кабинета через несоклько минут, — Кто ж знал, что вы это тут оставите!
Предчувствуя самое худшее, я помчалась к Петру Степановичу. Так и есть! По-другому и быть не могло! Споткнувшись об оставленную мною посередине кабинета корзину для мусора, г-н Лихогон потерял равновесие и обильно полил чаем свой стол. Сколько раз говорила я Георгию, что камеру лучше поместить в противоударный и водонепроницаемый корпус! Когда же, наконец, этот Георгий начнет меня слушаться!
— Чай был с сахаром? — и сама поражаясь нелепости такого вопроса, поинтересовалась я.
— К сожалению, — запричитала Лиза, — Обычно Петр Степанович пьет зеленый чай без сахара, но на этот раз ему захотелось…
Дослушивать я не стала. Схватила со стола свои вещи и кинулась к умывальнику. Просто помешательство какое-то нашло. Казалось, что чудо техники срочно нужно отмыть от липких чаинок. Этой помывкой, как выяснилось позже, я нашу камеру и доконала. От обычного чайного душа она могла еще и оправиться, потеряв, конечно же, при этом, отснятый материал… Но вот от последствий моей тщательной очистительной работы спасти чудо техники уже не удалось.
— Давайте я посмотрю часы, — любезно предложил Лихогон, стараясь загладить собственную вину. Для этого он специально пожертвовал несколькими рабочими минутами и вышел в приемную.
Я вздрогнула. И что теперь, спрашивается, отвечать?
— Не стоит беспокоиться, Петр Степанович, — нелепо запричитала я, — Отнесу их часовщику…
— Нет уж, покажите, — настаивал начальник, кажется даже заподозрив что-то, — Не люблю наносить ущерб…
Я решила атаковать. Лучшая защита в фехтовании взаимными любезностями — это нападение.
— Это я не люблю наносить ущерб! — перебила Лихогона я, — Споткнулись-то вы из-за оставленной мною корзины.… Ах, если от чая пострадали какие-то важные бумаги.… Простите меня. Если нужно, я возьмусь все их перенабрать. Напечатать заново.
— Спасибо, не нужно. Все в порядке, — Лихогону идея моего допуска к документам понравилась почти так же, как мне мысль о его взаимодействии с моими чудо-часами.
— Нет-нет. Моя вина, значит…
И тут я застыла с открытым ртом. Меня настигла важная мысль. Внезапная четкость воспоминаний не оставляла других вариантов трактовки ситуации. Дело в том, что я не оставляла корзину посередине кабинета. Забрала пылесос, небрежно отпихнула корзину в угол. Я ведь точно помню!
“Стоп-стоп-стоп! Меля говорил, что прибор этот он собирает не впервые. Причем именно в таком варианте — именно в таких часах. Кому еще в этом городе могла понадобиться такая специфическая штука? Качество съемки ведь отвратительное. Главный акцент — на габаритах аппарата и возможности его программирования. Специфически шпионская штука”.
Далее работали уже не мысли, а моё воображение.
Лихогон, конечно же, знаком с Мелей. Конечно же, знает обо всем ассортименте чудо— изобретений. Да что там! Сам Лихогон, наверное, и придумал этот замечательный вариант: вмонтировать камеру в часы. Придумал, заказал, использует.… И тут вдруг видит такие же часы у себя на столе. Лихогон тут же решает перестраховаться. Что стоит пододвинуть корзину с мусором себе под ноги и изобразить внезапный приступ близорукости. Нет, испортить прибор он и не надеялся — тут уж я сама постаралась со своим мытьем. Лихогон попросту хотел иметь право исследовать часы. Якобы, в надежде починить их, а на самом деле желая установить истину об их содержимом. Раз я так рьяно не отдавала часы, — значит, что-то здесь нечисто.
“Пора завязывать с этим заданием. В темпе находить все необходимое и сматываться. Лихогон явно о чем-то догадывается…”
В качестве подтверждения моей гипотезы, Петр Степанович, подозрителньо сощурившись, уставился на меня. Руки его при этом барабанили пальцами друг о друга, а губы шевелились. Казалось, будто Лихогон — шаман какого-то древнего племени, нечаянно переместившийся во времени. Мне сделалось совсем неуютно.
— Петр Степанович, не смотрите на меня так, я вас боюсь. Не хотите, — не буду перенабирать документы, — я попыталась разрядить обстановку.
— Боитесь? — Лихогон рассеянно глянул на Лизу, — Вот уж не думал, что могу производить на людей такое впечатление. Даже Лизавета вон не боится. А вы, Катя, вроде побойчее будете…
— Ах, вы мне льстите. Побаиваюсь иногда, разумеется, — зачем-то вмешалась в разговор Лиза, и я окончательно сформулировала для себя главную её проблему: Лихогон производил на бедную секретаршу столь сильное впечатление, что при виде него, она терялась и вела себя как полная дура.
Лихогон хотел что-то ответить, но передумал. Коротко кивнув, он отправился в свой кабинет сосредотачиваться. Я тут же плюхнулась в кресло и достала вязание.
— Ой, — Лиза рассматривала в зеркало свои полыхающие щеки, — Слушай, я ведь даже причесаться не успела. Как думаешь, он заметил, какая я растрепа?
— Нет, — честно ответила я, — Думаю, он твою голову вообще не заметил. Думаю, он считает, что у тебя вообще нет головы.
— Это еще почему?! — Лиза растеряно уставилась на меня.
— Потому что голова дается в его понимании для того, чтобы думать. А ты в присутствии Петра Степановича ведешь себя совершенно бездумно.
— Почему? — Лиза была готова разрыдаться.
— Не знаю, — я демонстрировала верх жестокосердия, — От любви, наверное. Потому что, вообще-то, ты баба не глупая. Я ж с тобой уже достаточно пообщалась. И он бы, если б пообщался, тоже бы понял. Но ты же делаешь это невозможным. Ты же первыми же своими фразами отбиваешь всякую охоту и близко к тебе подходить…
— А я все думаю, зачем ему прорубать второй вход в свой кабинет понадобилось, — пробубнила себе под нос Лиза, пытаясь в шутках утопить собственное отчаяние, — Теперь ясно. Чтоб избежать необходимости каждый раз мимо меня проходить … Может, мне встать под тем запасным выходом и подождать, пока Петенька куда-нибудь соберется выходить. Представляешь, веселье. Он открывает дверь — а там я. Он закрывает её, бежит в приемную. А тут опять я. Он, бедный, в обморок свалится от такого нашествия неинтеллектуалок.
