Детективная осень - Татьяна Витальевна Устинова
Женщина в синем костюме провела меня в гардероб, где лежал большой бумажный пакет. В нем я нашел свою одежду, и тут только до меня дошло, что я нахожусь в Эрмитаже, что я стою в шелковом халате и вышитых домашних туфлях, а передо мной служительница, и ничего, кроме великого понимания, я не могу прочесть в ее взгляде.
Среди стопки еще теплой от утюга Мадлен одежды лежала маленькая картонная коробка с пирожными.
- А это, наверное, вам, - сказал я, вспоминая вкус миндального крема и аромат губ Жанны Самари.
- Да, я знаю, Жанна частенько балует меня… Ну что ж, я пойду, а вы, когда оденетесь, позовите меня, и я проведу вас к выходу…
II. Обнаженная мадемуазель Анна
Эту женщину я заметил в кафе, за стойкой. Она была очень занята, подавала кофе с ромовыми бабами, взвешивала мятную карамель, отсчитывала сдачу. Мне было безумно сложно изъять ее из этого замкнутого мирка, пропитанного ароматами кофе и теплого теста, взять за руку и повести за собой в дождь, в ночь, в неизвестность. Я ничего не знал о ней, но предчувствие, что очень скоро эта женщина, совершенно обнаженная, предстанет перед моим искушенным взглядом, переполняло меня и делало счастливым. Я набил ромовыми бабами пакет, рассовал по карманам лимоны и крохотные коробки с зеленым чаем. Было самое время что-то сказать, и я пробормотал:
- Знаете, я зашел сюда по поручению одного моего старинного приятеля. Он ждет вас сегодня в девять часов возле главпочтамта. Вы знаете, о ком идет речь… - И я вышел из кафе.
А в девять часов, когда город практически опустел, когда мирные обыватели, забившиеся в свои теплые квартирки, млели от уютного чувства, что они в тепле, к серому, тонущему в черной сети дождя зданию главпочтамта подошла высокая полная женщина в желтом плаще и белой шелковой косынке. Щеки ее, несмотря на унылое голубоватое освещение одинокого фонаря, горели теплым малиновым светом, словно угольки, глаза блестели.
- Это вы? - Она разочарованно осмотрела меня с головы до ног. Я видел, как погрустнели ее влажные добрые глаза.
- Вы можете уйти сейчас же, - поспешил я успокоить ее. - А можете пойти со мной. Мне понравилось ваше лицо. Вы удивительно похожи на мадемуазель Анну.
- На какую такую мадемуазель? - Она приоткрыла губы и выпустила, как веселую солнечную птицу, улыбку.
И мы направились в сторону потемневшего, искрящегося под рассеянным светом фонарей бульвара. Там, неподалеку, стоял мой дом. Перескакивая грациозно через лужи, моя спутница чему-то тихонько смеялась, то и дело всматриваясь мне в глаза.
- Вот тут тапочки, обувайтесь. Плащ повесьте сюда, вот так, чтобы подсох… Чай я уже заварил - между прочим, тот, что купил в вашем кафе.
- Вы что же, знали, что я соглашусь?
- Нет, но очень хотел этого.
- Понятно, - она улыбнулась, и ее ярко-красные, как яблочная кожура, щеки мягко образовали ямочки. - А чай-то дрянь, - и она откровенно рассмеялась.
Я провел ее в свою комнату, усадил в кресло и положил ей на колени альбом «Жизнь Ренуара».
- Посмотрите в самом конце репродукцию 37.
Моя гостья, полистав альбом, нашла нужную страницу и молча уставилась на изображенную там женщину.
- Похожа, правда? - Мне захотелось закричать от удовольствия. Все во мне ликовало. Вечер, обещавший быть очередным серым звеном в цепочке тихих осенних дней, преисполненных одиночества и тоски, заиграл яркими бликами приятных предчувствий.
- Сначала я испугалась, - мадемуазель Анна говорила медленно, аккуратно проговаривая каждый слог, и голос у нее был какой-то ровный, будто смазанный маслом, приятный до восторга. Вся она, казалось, была сложена очень добротно, со вкусом, цветовая гамма этой пылающей здоровьем прекрасной плоти радовала мое эстетическое чувство и вызывала трепет.
Под косынкой, теперь расцветшей шелковой бабочкой на затылке, блестящие каштановые волосы. Я застонал.
- А зачем вы пригласили меня сюда? Да еще так поздно?
- Хотел показать двойника. Не знаю, как вы, а я очень и очень рад.
- Неужели это все, что вам от меня было надо? - Она приняла из моих рук чашку чая. Она не переставала улыбаться, хотя к ее улыбке примешивалась осторожность во взгляде. Мягкие, словно беличьи, кисти. Брови немного приподняты. Как она была хороша!
- А у вас действительно есть такой человек, ради которого вы бы пришли к почтамту в такой дождь?
- Есть, - она опустила глаза, и щеки ее еще больше раскраснелись.
- И как же его зовут?
- Коля. Мы познакомились с ним в августе, на теплоходе. Он обещал позвонить и не позвонил. Он знает, что я в «Фиалке» работаю, но почему-то ни разу не зашел. Забыл меня, наверное. А я так обрадовалась, даже мужу позвонила, чтобы он дочку к матери отправил, а сам с ночевкой на дачу поехал. Стольким наврала. - Она, словно извиняясь, обняла себя за плечи и вздохнула. - И все напрасно.
- Может, еще позвонит?
- Не знаю… Говорю же - забыл. А мы с ним, знаете, целовались. Я мужу-то почти не изменяю, а Колю как увидела, так что-то со мной сталось. Так крепко он меня обнял… Да что я вам все рассказываю?! Мне пора домой… - Она сделала попытку подняться, но я слегка надавил на ее плечо.
- Прошу вас, не торопитесь… Я потом провожу вас…
- Когда потом? - Она занервничала.
- Понимаете, я хотел бы вас сфотографировать.
- Зачем? - Ее глаза стрельнули испуганным блеском.
- У меня коллекция. - Я принес из спальни альбом с фотографиями. - Смотрите, вот, к примеру, женщина, играющая на гитаре, найдите ее под номером 64. Ну как?
Анна была поражена схожестью портрета и фотопортрета.
- Это потрясающе! А где же вы взяли такое платье?
- Да это обычная простыня и кусок оранжевого шелка от портьеры. Гитара моя, вот она, висит на стене.
- Но я не могу раздеться перед вами.
- А вы передо мной и не раздевайтесь. Я выйду, а вы разденетесь, сядете вот тут, возле торшера, и, когда будете готовы, крикните меня. Все произойдет
