Лоуренс Блок - Герой по вызову
— Тебе нравится мой город, kazzih? Тебе хорошо в Кабуле?
— Тут мило.
— Очень тихий и спокойный город. Богатый и красивый город. Хотя и бедняков среди горожан немало. Город несравненной красоты. А эти горы, спасающие Кабул от ветров и гроз. А свежесть воздуха, а чистота вод!
Единственная загвоздка в том, подумал я, что тут в любой момент тебя могут убить.
— В последние годы у нас тут развернулось мощное строительство, — продолжал Аманулла, — прокладывается множество новых дорог, мы идем тропой прогресса. Многие годы мы, афганцы, только и мечтали, чтобы чужеземцы оставили нас в покое. Больше нам ничего и не нужно. Мы мечтали, чтобы англичане оставили нас в покое, англичане и прочие, кто помыкал нами. Вот наконец англичане ушли, и мы получили свою государственность. Как нам было хорошо! Но тут русские предлагают нам денег на строительство нового шоссе, а мы что делаем? Мы берем эти деньги, разрушаем старое, но еще вполне пригодное шоссе и вместо него строим новое шоссе на русские деньги. Потом приходят американцы и говорят нам: «Вот что, вы взяли денег у русских, а теперь вы должны взять деньги у нас, а не то мы обидимся и оскорбимся». А разве можно обижать такую мощную страну? И мы разрешаем американцам прийти к нам и построить гидроэлектростанцию. Русские видят, что американцы построили нам гидроэлектростанцию, и заставляют нас строить консервный завод. Американцы делают ответный ход: поставляют нам свои вонючие удобрения, чтобы мы их закапывали в наши поля. Вот так оно и происходит, как в заколдованном круге…
Он приник к пивной кружке и высосал ее до дна.
— Что-то я много говорю. Я вообще человек, привыкший все делать помногу. Я вообще считаю, что уж если за что-то браться, так делать по-большому. Хочешь сыру? А ростбифа? Да… Если уж за что-то браться, так делать по-большому. У нас есть поговорка…
— Лучше журавль в руке, чем синица в небе! — предположил я.
— Никогда не слыхал такой поговорки. Я не уверен, что мне до конца понятен ее глубинный смысл, но могу сказать, что в ней несомненно заключена древняя мудрость твоего народа.
— Спасибо.
— Я подумал о другом изречении, но сейчас это неважно. Я твой должник, kazzih. Ты избавил мир от гнусного человека, обесчестившего меня. Скажи, как я могу вернуть тебе свой долг.
— Федра!
— Твоя женщина?
— Да.
— Но это не услуга. Это мой очередной долг. Если та девушка не была рабыней, тот человек не имел права ее продавать. И хотя я и купил ее у него, она мне не принадлежала в тот момент, когда я ее продавал, а посему я не вправе носить свое честное звание торговца. Ты следишь за моей мыслью?
— Похоже на то.
— Посему хотя она и была продана в дом maradoosh, она там не должна находиться. Но поскольку я веду дела с этими людьми, и поскольку с их стороны было разумно доверять мне, а с моей стороны глупо доверять тому англичанину, бремя ответственности ложится на меня. Ты понял?
— Не уверен.
Он тяжело вздохнул.
— Но это же элементарно, kazzih. Я сам выкуплю эту девушку. Но только если…
— Да?
Тень омрачила его блинообразное чело.
— …если она жива. И если ты сочтешь, что… ее стоит забрать оттуда. Шахтеры влачат жалкую жизнь в далеких поселках, где нет женщин. В тех краях вообще нет женщин, кроме как в домах для maradoosh. И в день получки шахтеры сбегаются в эти дома и выстаивают длинные очереди, дожидаясь момента, когда можно будет воспользоваться рабыней. Они абсолютно бескультурные дикие люди, эти шахтеры. У нас в Кабуле из в шутку называют Ya'ahaddashiin. Но чужеземцу не понять этой шутки. Поразительно, что ты так хорошо говоришь на нашем языке.
— Спасибо.
— Нередко я понимаю почти каждое слово, которое ты произносишь.
— Неужели?
— Но эти шахтеры, они такие неотесанные, грубые, просто звери, а не люди! Они обращаются с женщинами очень жестоко… — Он опустил голову и в уголке его огромного голубого глаза сверкнула скупая слеза. — Так что я не могу с уверенностью утверждать, что твоя женщина, твоя девушка все еще жива…
— Я должен ее найти.
— …или что ты ее будешь так же страстно желать, как раньше. Для многих женщин обильный любовный опыт часто оборачивается гибелью… Некоторые за всю свою жизнь познают ласки трех-пяти мужчин, а тут если приходится за день побывать в объятьях тридцати, сорока, а то и пятидесяти мужчин…
— Тридцати, сорока, а то и пятидесяти?!
— Жизнь maradoon — юдоль страданий! — повторил Аманулла. — Поэтому на них всегда большой спрос.
— Ничего удивительного!
— Если позволишь деликатный вопрос… А у этой Федры до того, как она попала в Афганистан, был достаточно богатый опыт… общения с мужчинами?
Я отхлебнул кофе и обжег губы. Но не почувствовал боли. Я вспомнил ту поездку в такси по замусоренным улицам Нью-Йорка, девичью головку на моем плече и тихое воркованье: "Я должна тебе кое-что сказать. Я Федра Харроу. Мне восемнадцать лет. Я девственница. Я ничего не имею против секса, я не фригидная, не лесбиянка или что-то такое… Но я не люблю, когда меня пытаются соблазнить или уговорить. Все мужчины только этого и добиваются, но я хочу не этого. Не сейчас. Я хочу повидать мир. Я хочу дойти до всего своим умом, я хочу повзрослеть. Я девственница. Я Федра Харроу. Я девственница. Мне восемнадцать лет. Я девственница. Я девственница. Я девственница. Я…
— …девственница! — пробормотал я.
— Что?
— Ей восемнадцать лет. Она ни разу в своей жизни не была с мужчиной.
— Поразительно!
— Девственница.
— Ей восемнадцать лет, и она не знала мужчин?
— Именно.
— Но ты показывал мне ее портрет — она ж красавица, не так ли?
— Сейчас может быть уже нет, — заметил я. — Раньше была. Красавица. — Я задумался. — Красивое лицо, красивое тело, красивая душа, друг мой Аманулла.
— Красота души — редкое качество.
— Да.
— Красивая и непорочная.
— Да.
— Ты должен найти ее! — Он вдруг разрыдался. — Возьмешь мою машину. Через неделю возвращается мой шофер. Он повезет тебя на поиски этой девушки.
— Поиски?
— Она может находиться в одном из четырех домов, kazzih. Эти четыре дома разбросаны по разным уголкам Афганистана. И мне неведомо, в который из них я продал тех девушек.
— Да?
— Но через неделю возвращается мой шофер. Он и моя машина в твоем распоряжении.
— Только через неделю? — переспросил я.
— А до тех пор мой дом — твой дом, и мой холодильник — твой холодильник.
— Неделя — это очень долго, — возразил я и подумал, что неделя в Кабуле — это убийственно долгий срок. Потому что я не смогу покинуть город до двадцать первого ноября, а на двадцать пятое намечен государственный переворот, и город окажется в руках у русских прежде, чем я успею вернуться. А коль скоро я поеду на машине Амануллы да еще с его шофером, вернуться мне, хочешь-не хочешь, придется. Кроме того…
— …отличный шофер, -вещал Аманулла. — Пакистанец. Когда пришло известие о том, что его мать при смерти, я, конечно, позволил ему поехать домой проститься с ней. Через неделю он прилетает в Кабул из Карачи.
— Он прилетает?
— У нас в Кабуле есть аэропорт, kazzih. Построен по последнему слову техники.
— Значит, твоя машина сейчас в гараже?
— Разумеется.
— Но я сам умею водить.
Он удивленно взглянул на меня.
— Не хочешь же ты сказать, что разбираешься в автомобилях?
— Именно это я и хочу сказать.
— Ты умеешь управлять автомобилями?
— Конечно.
— Поразительно. Только подумать — ты умеешь управлять автомобилями! Поразительно!
— Ну так что решим?
— Тогда нет вопросов, — сказал Аманулла. — Поедешь утром. А пока выпьем пива.
Глава 10
После того, как Аманулла отправился на боковую, я посидел еще пару часиков, попивая кофе и пытаясь осилить местную газету. Но для этого моих познаний в пушту явно не хватило. Незадолго до рассвета я вышел в сад и провел там рекогносцировку. Я подозревал, что такой человек, как Аманулла, имеющий вполне определенную ориентацию, не станет выращивать в своем саду что-нибудь несъедобное, но как выяснилось, я ошибался. При ярком свете луны моему взору предстало множество грядок с дивными цветами. Некоторые из них были легко узнаваемы даже для жителя Нью-Йорка, другие же — не похожи ни на один известный мне цветок.
Сразу видно, подумал я, Аманулла любитель пожить в свое удовольствие. У него современный благоустроенный дом, а за садом наверняка ухаживает не он сам, а профессиональный садовник. Встретившись с ним в мрачной распивочной «Четыре сестры», я не мог и подумать, что он чрезвычайно состоятельный человек, но теперь мне стало ясно: Аманулла ходил туда не по причине стесненности в средствах, а из любви к их стряпне. Работорговля, по-видимому, и впрямь доходный бизнес в этой стране. Артур Хук хвастался, что выручал по тысяче фунтов за каждую девушку, и у меня не было оснований подвергать сомнению его слова. Если Аманулла не торгуясь платил такие деньги, то, наверное, с владельцев домов для maradoosh он сдирал за свой товар по крайней мере вдвое больше.
