Ольга Степнова - Беда по вызову

Я открыл было рот, но вспомнил, что не должен «выделываться».

— Дети берут с вас пример. Они стали наглые и драчливые.

— Сильные и раскованные, — пискнула Лилька.

— А с вами давно все ясно! — Дора потыкала пальцем-ляжкой в меня и в Лильку. — Вы предавались разврату прямо в кабинете, даже не заперев дверь, причем в извращенной форме. — Видимо, она имела в виду фартук. — А потом, Дроздов, вы нажрались, как свинья, и в дурацких очках, с платком на голове, шлялись по коридорам, вытянув вперед руки, заваливаясь на стены, и стукаясь лбом о косяки.

Тут я возмутился:

— У меня был гипертонический криз!

Дора опешила:

— В очках?

— Да. И голову завязал, чтоб не болела.

— Это вы расскажете доктору. А еще, — тут она выложила перед изумленным женским коллективом козырную карту, — вы извращенец! Сегодня вас видели выходящим из туалета, на ходу застегивающим ремень. Вслед за вами вышел Брецов, красный как рак и очень испуганный. Он держался рукой за зад, пугливо оглядывался, и в результате сильно ударился головой о противопожарный шкаф. Он упал, у него синяк, ушиб, и, может, даже сотрясение мозга. Что вы делали с ребенком в туалете? Вы гомосексуалист?!

Десятки женских глаз с ужасом уставились на меня. Этого я вынести не мог.

— Я его выпорол! — заорал я. — Выпорол! Можете допросить, обследовать этого подонка! Его никто не порол, а я выпорол!

— Да не порол он его! — снова подала голос Лилька. — У Брецова хронические запоры, он всегда выходит из сортира красный и держится за зад. Я знаю, моя тетка — участковый терапевт, он к ней часто ходит.

Дора схватилась за голову. Татьяна-художница подняла худую лапку:

— А еще Петр Петрович принимает у себя… девушек по вызову. Прямо на территории школы он занимается с ними… сексом.

— Ну вот! Значит, не гомосексуалист! — радостно вступилась Лилька. — Раз со мной в извращенной форме, и с девушками…сексом. Кстати, девушка — такая длинная?

— Да, — потупилась художница.

— Я знаю, это журналистка из «Криминала». Она приходила брать у Дроздова интервью о его новой экспериментальной программе.

— Лежа? — спросила Татьяна.

— А что? Новые технологии…

Дора схватилась за сердце. Педсовет пошел не по ее сценарию. Методом голосования она попыталась выяснить мнение коллектива относительно меня. Она была из тех, кто, идя к власти, хотел оставить впечатление, что представляет интересы большинства. К моему огромному удивлению против меня проголосовали меньше половины учителей. Среди них была Татьяна. Остальные отметили, что мое классное руководство пошло на пользу 10 «в» — успеваемость и дисциплина повысились, что немного учителей, которым дети смотрят в рот, и, вообще, мужики, желающие работать в школе на дороге не валяются, так что можно простить мне маленькие слабости. Обвинение в гомосексуализме — бред, а Брецова давно пора выпороть всем коллективом, наплевав на влиятельного папашу. Я и представить себе не мог, что наши консервативные классные дамы так неплохо ко мне относятся. В завершении встала пожилая математичка Антонина Савельевна и горячо воскликнула:

— Да вся школа на нем держится! У него куча часов, секция, где кого подменить — Дроздов, где что сломалось — Дроздов с молотком бежит, трубу в туалете прорвало — Дроздов, закатав штаны, воду черпает. И потом, вся экспериментальная программа на нем. Через год мы сможем подать заявление о специализации школы и присвоении ей статуса гимназии.

Я засмущался от своей положительности. Дора Гордеевна неровно покраснела, но победителем я себя не чувствовал.

После педсовета я решил отвезти Ильича домой, но нигде не нашел его, даже в собственном кабинете. Тогда я набрал его мобильный, и когда он ответил, понял, что что-то случилось.

— Петька, ты? — хрипло спросил он. — Петька, я погиб.

— Вы ранены? — заорал я.

— Нет, но я погиб.

— Куда мне подъехать?

— Подъехать? Эй, девушка, куда к нам подъехать? — крикнул он куда-то в сторону. — Слышь, Петька, это бар Элефант, в центре.

Хорошо же он погибает, если сидит в самом дорогом баре города и даже не знает об этом. Я успокоился.

На улице хлестал дождь. Сильный, безумный дождь, который разбивал сугробы, превращая их в снежную кашу. В машину я сел с совершенно мокрыми ногами. Все, завтра залезу в собранные с родителей деньги, и куплю себе ботинки. Дворники не успевали справляться с потоками воды и в конце концов их заклинило. Я притормозил у обочины и еле справился с ветхим от старости механизмом. Дворники заработали, зато я промок до нитки. Для посещения Элефанта я был слишком мокрый и слишком бедный. Охрана напряглась, но я прямо в куртке ввалился в полутемный зал. Ильич сидел за стойкой, наливался пивом, но был сильнее напуган, чем пьян.

— Петька, я погиб, — снова заладил он и швырнул передо мной газету.

Я поскорее нашел задом точку опоры — высокий барный стул, потому что передо мной лежал «Криминальный Сибирск». Статья называлась «Почем нынче директор школы?». Ответ содержал первый абзац: «Довольно дорого: новая иномарка и тысяч десять долларов на карманные расходы. Но, в общем-то, не очень — для городских воротил от спорта».

Далее шло подробное жизнеописание некоего депутата горсовета Андрея Борисова. Как тот разбогател и пробился к власти, будучи в недавнем прошлом простым тренером по греко-римской борьбе. Его воспитанники были замечены в группировках, собирающих мзду со всех торговых точек города, а также, предлагавших свои услуги в качестве «крыши». Загребя таким образом немалые деньги, и, понимая, что времена рэкета уходят, Борисов кинулся «отмывать» богатство, открыл мебельное производство, несколько мебельных магазинов, а также создал в городе сеть тренажерных залов и запатентовал какую-то собственную методику, превращающую за короткий срок человека даже со средними данными в супермена. Месячный абонемент в такой зал стоил 600 долларов, но от желающих заниматься отбоя не было, и скоро стало понятно, что еще два-три зала значительно увеличат приток зеленых денег в карман депутата. Строить отдельные помещения оказалось дорого, хлопотно и долго. Оглядевшись, Борисов и его команда поняли, что самые подходящие и недорогие помещения можно занять в школах. В просторных залах или подвалах можно без труда разместить громоздкие, профессиональные тренажеры и принять всех желающих подкачаться за немаленькие деньги по уникальной методике. Единственное, что нужно было заполучить — это разрешение директора. Не каждый согласится, чтобы на территории школы почти круглосуточно парковались машины, громко бряцали тренажеры и сновали парни небезобидного вида. Почти все школы, будучи гимназиями, отказали борисовским парням. Кроме Ильича, который просто заломил хорошую цену за свое согласие.

Мораль статьи, занимавшей целую полосу, заключалась в том, что, продавшись «борисовцам», школы перестанут быть образовательными заведениями, а станут поставщиками «неокрепшего человеческого материала» для многочисленного «депутатского войска», зашибающего для него копеечку. Под статьей красовалась подпись Николай Серов. Первое, что мне пришло в голову: парень даже не догадался взять псевдоним. В последнем абзаце он пообещал читателям цикл статей-расследований о других сферах деятельности народного избранника.

Так вот какую тему подсунула Беда Кольке Серову. Только Колька перестарался и накопал лишнего. Получалось, что кашу заварил я. Получалось, что она осталась должна мне за бампер. Эта мысль значительно улучшила мое плохое настроение.

— Я покойник, Петька. Качки Борисова решат, что я специально сдал информацию прессе, чтобы отмазаться от аренды. Они знают, что у меня трудности с Дорой. Думают, деньги взял, а сдавать нечего — сраного завуча не уломал. Я им сначала хотел ту мастерскую сдать, где сейчас джип стоит, но она оказалась мала. Потом предложил спортзал — физкультуру можно и на улице проводить, но Дора так взвилась, что пришлось замять. И тут меня осенило — подвал здоровый! Их устроило. Вот, думал, ремонт сделаем, и расквитаемся. А тут — статеечка. Точно решат, что отмазаться хочу и грохнут.

— Как же отмазаться, если вы тут главный отрицательный герой, взятки берете.

— Какие взятки? — взвизгнул Ильич. — Написать можно все что угодно, это недоказуемо. На иномарку десять лет копил, а доллары кто видел, кто считал? Это лажа, такое про кого угодно написать можно, посудачат и забудут. А вот Борисову теперь в школы не сунуться. Грохнут меня, Петька! — он забылся и стал говорить громче, чем можно на такие темы. Официант опасливо на меня покосился, решив, видно, что грохать буду я, здесь, и сейчас. Я приклеил добрую улыбку:

— Ильич, давай домой.

Ильич расплатился и долго сползал с высокого стула, ища короткими ногами опору. Все-таки он оказался пьянее, чем я думал. Я подхватил его под локоток и развернул к выходу.