Нина Васина - Приданое для Царевны-лягушки
Шнурки на остроносых лаковых туфлях завязал Федор, долбя его при этом шлемом в колено.
– Омолов и Квака! – прокричала в холле распорядитель.
– Что она сказала? – дернулся Платон.
– Нас вызывают уже третий раз. Можешь идти? – Илиса промокнула ему лоб душистым платочком. На ее пухлом запястье свободно болтался браслет – серебряная змейка с большим глазом-изумрудом.
Платон протянул одну руку Гимнасту, а другую – Вениамину. Тот, поколебавшись, отдал невесте свадебный букет, чтобы поддержать дядюшку.
– Платон Матвеевич, не раскисайте, у нас с вами сегодня твист на крыше. Для двоих, – пообещала Илиса.
Аврора только хмыкнула.
Перед огромными дверьми в торжественный зал Платон отказался от услуг сопровождающих, приосанился и протянул руку невесте. Она с важным видом ухватила его за локоть – рука оказалась слишком сильно поднята вверх, Платон опустил плечо и локоть пониже, но Илиса дернула его, чтобы шел прямо. Аврора перекинула ей фату через другую руку – с букетом, но большая часть шелка все равно волоклась по полу, отделяя невесту с Платоном от всех остальных, идущих сзади, на довольно большое расстояние. Платон оглянулся и был совершенно потрясен видом почтенной компании.
Федор был одет в фиолетовый комбинезон и высокие ботинки на шнуровке. Шлем снять он отказался категорически, а на настойчивые требования распорядительницы шикнул, что «сечет момент». Аврора была в облегающем вечернем платье со страусовым боа на плечах. Гимнаст оделся в своем коронном стиле – темно-зеленый френч со стоячим воротником на китайский манер, холщовые брюки, мягкие кожаные мокасины. Дорогая трость и черные очки с круглыми стеклышками делали его похожим на известного булгаковского персонажа. Вениамин был в джинсах, рубашке с короткими рукавами, поверх которой он надел... вышитую в стиле украинского рушника льняную безрукавку!
Платон мысленно дополнил общую картину собой – во фраке и лаковых туфлях, и невестой, больше всего похожей на цирковую лилипутку в пышных юбках.
– Не нравлюсь я тебе, – словно подслушала его мысли Илиса. – А мне по фигу! Моя свадьба – делаю что хочу! А ты бы, Платон Матвеевич, шаг сбавил. Не поспеваю я за твоими «твистами».
И Платон вдруг почувствовал, что улыбается. Он пошел медленней, Илиса вздернула подбородок вверх, и к большому столу в торжественной зале они подошли с такими отрешенно-счастливыми и серьезными лицами, что сбившийся было при появлении их компании небольшой оркестр выровнялся, рты устроителей закрылись.
Платон дождался, пока Федор снимет шлем и устроит его под мышкой, после чего осторожно и бережно перенес ручку со своего локтя на локоть жениху. Аврора расправила фату сзади – пятясь, она почти уткнулась задом во входную дверь залы. Гимнаст снял очки и приготовился слушать, опершись обеими руками на трость, Вениамин отвернулся к окну. И окутанный проникновенным, с мастерски отработанными интонациями голосом ведущей, Платон вдруг отчетливо вспомнил тот вечер и ужин в доме Богуслава, как запавший в душу фильм – одного просмотра достаточно, второго раза не захочется.
Мальчики, изводившие новую домработницу своими шуточками, вроде хлопушек в соуснике. Какие-то гости, сомнительного вида дамочки, слишком громко разбрасывающие свой смех и слишком неряшливо – пепел из длинных сигарет. Старичок, жадно подъедающий все с тарелки. С полузакрытыми глазами. Парочка нужных Богуславу мужчин возраста парламентской зрелости, их секретари шустрого темперамента. Он вспомнил Коку, тогда – Кокина Илью, работающего на Богуслава в невнятной должности – что-то типа мозгового центра. Богуслав за столом ругал евреев, доморощенных аристократов, покупавших себе бумаги с дворянскими родословными, норвежскую семгу – слишком вялая, домработницу – и эта уже беременна, сыновей – оболтусы, черти! – учиться не хотят, старичка с закрытыми глазами – еще подавится, чертов консультант по Закавказью, цены на нефть и визовые проволочки. Потом старичок вдруг прекратил есть, как будто его отключили, открыл глаза и оглядел всех сидящих с хищным любопытством вампира, привыкшего закусывать теплой кровью. Он переключил Богуслава на военные темы. Платону стало скучно, хотя и немного страшно слушать о ценах на зенитные установки и системы наведения, еще даже не поступившие в распоряжение армии, а уже продававшиеся «туда»! Он встал, чтобы выйти из-за стола, да, видно, не смог скрыть выражения брезгливости и некоторого отчаяния на лице, и старичок тут же сменил тему и стал клеймить «чистюль, отслеживающих чеченскую кампанию только из новостей по телевизору и ничего не смысливших в политике войны». Поскольку Платон молчал и глаз не поднимал, тема войны как-то вдруг отошла в сторону, а попытавшийся всех примирить Илья Кокин вдруг попал старику на зубок.
– Грустно, – сказал Кокин, – когда война становится политикой, а политики жиреют за счет войны.
– И что же в этом грустного? – взвился старичок. – Во все времена так было!
– Да не во все, – отмахнулся Кокин, – а грустно, потому что в таком случае эта война никогда не кончится.
– Да вы, любезнейший, никак пацифист! – повысил голос старичок. – А ведь войны развязывают не военные, а штатские! Служили? Наверняка не служили! И как же отмазались? Деньгами или доказывали свою принадлежность к сексуальным меньшинствам?
Кокин молчал, играя желваками. Платон попытался выйти из-за стола.
– Сидеть! – крикнул вдруг генерал, заметив его неуклюжие попытки и цепко ухватив за рубашку сухой лапкой с толстыми отполированными ногтями.
Платон отяжелел телом, как это у него бывало от злости и желания драться.
– Руки мыл, вояка? – тихо спросил он, отдирая лапку. – Смотри, сколько кровищи на себе принес.
Генерал резко встал, опрокинув свой стул, и чеканным шагом демонстративно направился в коридор. Наступила тишина. Платон исподлобья смотрел на брата. Богуслав чертил вилкой по скатерти, потом скривил рот в ухмылке и развел руками, призывая в свидетели гостей.
– Вот и все кино, – сказал он. – Сворачивайте свои папочки, договора не будет. Черт знает что! Гнешься, гнешься, добиваешься! И что в результате? Гомик и педофил, видите ли, захотели поговорить о вреде войны. Ну не умора?
Платон до сих пор помнил, как племянники посмотрели на него. Вообще-то они всегда смотрели на него, когда отец выражался. Но тогда ему стало страшно, и он ушел.
– Тони! Очнись!
– А-а?.. – дернулся Платон, с облегчением обнаружив себя в загсе, пусть даже и во фраке.
– Тони, – шептал Вениамин, – кольца!
– Что – кольца?
– У кого кольца? – шипел племянник. – Все ждут!
Действительно, в наступившей паузе Федор, оглядываясь, сверлил глазами Веньку, тот запаниковал.
– Я вот тут захватил с собой, на всякий случай... – вдруг выступил вперед Гимнаст, протягивая что-то, завернутое в носовой платок. Он разворачивал его почти торжественно.
Два серебряных кольца. Одно – совсем крошечное, другое – большого размера и массивное. Платон застыл, ощутив внутри себя уже знакомый холодок ужаса.
– Минуточку! – крикнул он громко, когда Гимнаст поднес кольца Федору. – По правилам бракосочетания ведущий должен спросить, не имеет ли кто из присутствующих достаточных оснований, чтобы помешать этой свадьбе. Конечно, в церкви это спрашивает священник, но раз уж вы берете на себя обязанности соединителя сердец...
– Как это?.. – опешила ведущая. – В каком смысле – помешать?
– В смысле, если кто-то знает уважительную причину, по которой брак не может состояться, то этот человек должен огласить причину до обмена кольцами.
Порывшись в справочнике, ведущая пошепталась со своей помощницей и отправила ее куда-то.
– Тони, ты что, хочешь отменить мою свадьбу? – зловеще поинтересовался Федор.
– Нет, конечно, – забегал Платон глазами. – Но есть некоторые обстоятельства... – он украдкой взглянул на невесту.
Невеста улыбалась.
В залу вошли заведующая загса и маленький юркий человечек с потрепанным портфелем. Он оказался юристом и сразу же стал уговаривать Платона выйти с ним в холл побеседовать.
– Я никуда не пойду!
– Поймите, по сегодняшним законам брак можно признать недействительным только судебным путем, – шептал юрист, подталкивая Платона к выходу. – Жених и невеста вступают в союз по обоюдному согласию. Что касается таких казусов, как, например, двоеженство или сексуальные отклонения у кого-то из брачующихся...
– Какие еще сексуальные отклонения?! – начал звереть Платон, обнаружив, что они с юристом топчут фату.
– Я хочу, чтобы Платон Матвеевич огласил причину, по которой моя свадьба не может состояться! – громко потребовала невеста.
– А я хочу, чтобы он заткнулся! – крикнул Федор. – Я женюсь на ней, хоть бы она оказалась инопланетянкой!
Все присутствующие уставились на Платона. Сойдя с фаты и осторожно расправив ее носком блестящей туфли, Платон отдышался, придал своему лицу скорбный вид (для чего он сначала вспомнил тело брата на фотографиях, но это мало помогло, тогда он просто представил себя во фраке, в танцевальных лаковых туфлях!..).
