Наталия Клевалина - Убийственная осень
— Ты с отцом оказалась вместе на фуникулере и помирилась.
— Я с ним не мирилась. Я просто сказала ему «спасибо», и все.
Васса в ответ только плечами пожала.
— Кстати, я поговорила с отцом и с этой пигалицей о Шуре Каретной. Они, конечно, убить ее не могли. А Шура, кстати, экс-супруга брата моего фазера, и был этот брат очень невезучим однолюбом.
— Что-что? — удивилась Васса.
Овчарка принялась рассказывать. Потом она сказала Вассе:
— Я когда слезла с проклятого этого фуникулера, да как узнала, что меня угробить пытались, так и подумала — пойду вещи соберу да первым же катером отсюда смотаюсь. Но теперь думаю, нет уж. Этого-то ей и надо. Хрена ей лысого. Найду ее. Я, конечно, трусиха, но не такая, чтобы с острова мотать. Посмотрим, кто кого пересилит. Если она меня хочет убрать, то я по правильной дорожке иду, вот я как думаю.
Однако Васса встревожилась не на шутку.
— Слушай, — сказала она, — Шуру уже не воскресить. Менты нам тут не помощники. А эта баба, похоже, серьезно настроена. Я твоей маме пообещала, что тебя привезу обратно здоровой и в твердой памяти. Так что уехать — это будет лучше всего.
— Еще чего! Никуда я не поеду. Не доставлю этой суке в белом такого удовольствия, так и знай! Поймаю, рожу набью и за волосы приволоку в ментовку!
Васса поглядела на Овчарку и поняла, что разговор об отъезде и продолжать не стоит. У нее перед глазами встала картина из прошлого — маленькую Овчарку, чумазую и зареванную, мать тащит домой с футбольной площадки во дворе, а Овчарка воет, лягается и обзывает мать дурой. Бедная мама перед тем около двух часов кричала дочери из окна, чтобы она шла обедать. Сперва Овчарка отвечала матери «еще минуточку», а потом заигралась и вовсе стала игнорировать ее призывы. Мать разозлилась, и все кончилось тем, что Овчарку силой повели домой. Обеспокоенная Васса бежала сзади. Теперь Овчарка поглядела на Вассу так же, как смотрела на свою мать два дня подряд после насильственного привода домой. Стало ясно — она уперлась, как осел.
— Тогда я теперь всюду с тобой буду ходить, — сказала Васса, — одну скорее убьют, чем двоих.
В этот день старушка хозяйка затеяла большую стирку. Она развесила в палисаднике сушиться два комплекта постельного белья, должно быть оставшиеся от прежних постояльцев. Васса попросила старушку оставить для них немного горячей воды.
— Не знаю, как ты, — сказала Васса, — а я пошла стирать трусы. Я больше в грязных ходить не могу. Я уже два дня их не меняла.
— Подумаешь, два дня! — сказала Овчарка. — Менять их каждый день — экое буржуйство! А вообще-то пойду и я простирну свои, а то вдруг придет мой поклонник-спасатель, а от меня воняет.
И они пошли и постирали свое белье в палисаднике на солнышке. Облезлый таз они поставили на лавочку, чтобы было удобней. Старухины пододеяльники на ветру надувались, как паруса, и хлопали.
— Поскольку отца и пигалицу я исключила, кто остается? Отец Панкратий и его баба в платке… — говорила Овчарка, выкручивая белье.
— И еще та женщина с вытравленными волосами.
— Точно. Слушай, может, пусть все сушится дома? А то какой-нибудь алкаш из местных их сворует, мои столичные трусики, и загонит за пол-литру.
— Не валяй дурака.
— Я и не валяю. Ты плохо знаешь, как живут в глубинке.
Белье они все равно вечером забрали домой, потому что пошел дождь, и развесили его по спинкам стульев. Однако в доме было так холодно и влажно, что трусы сохли три дня, и то, когда подруги их надевали, они были чуть-чуть мокрыми.
После стирки Овчарка пошла доить козу. Это уже у нее вошло в привычку. Сперва Овчарка думала, что это очень унизительное занятие. Но потом она сказала Вассе, что, когда она доит, ей в голову приходят удивительно умные мысли. Так что после дойки Овчарка всякий раз вытаскивала свой голубой блокнот для умных мыслей.
На следующий день подруги в который раз завтракали в столовой. Коза ждала их у крыльца. Других людей, кроме Овчарки и Вассы, в столовой не было. Когда они пили чай, вошла та самая женщина с испорченными белыми волосами, села за самый дальний от входа столик возле окна, заказала омлет и кофе и стала в ожидании еды листать какой-то журнал, изредка поглядывая в окошко. На площади выясняли отношения две шавки, которые не поделили кости, вынесенные им из столовой.
— Смотри, смотри, — зашипела Овчарка, — та баба с катера. Вот что, Васса, шанс хорош. Уходи прямо сейчас. Когда больше двух, не говорят вслух.
— Нет уж. Я обещала тебя одну не бросать и не брошу. Вдруг это она Шуру порешила?
— Что она мне сделает, тут, у всех на виду? Да она и не сильная с виду. Справлюсь. Жди на крыльце.
Васса ушла, с беспокойством напоследок поглядев на Овчарку. А Овчарка причесалась и направилась к женщине. Она улыбнулась ей своими белыми зубами:
— Здравствуйте, можно присесть?
Женщина пожала полными плечами, что можно было расценить и как «да», и как «нет».
— Понимаете, — сказала Овчарка, — я вообще-то не из тех, кто к людям цепляется, так что мне очень неудобно. — Голос Овчарки звучал искренне, наверное, потому, что Овчарка и была всегда искренней. Тут Овчарка быстро вынула из кармана специально приготовленную визитку — ничто не производит такого скверного впечатления, когда кто-то долгие минуты лазает по сумке и карманам в поисках визитки. Золотые крупные буквы «Женский мир» на карточке явно произвели на женщину впечатление. — Можно вас спросить, — продолжила Овчарка, все еще не осмеливаясь сесть, — вы знаете Шуру Каретную?
— Так же, как все, — отозвалась женщина еще пока настороженно.
— Понимаете, она пришла к нам в редакцию пару месяцев назад. Шура пришла именно ко мне. Не знаю, почему она меня выбрала — моя колонка советов не бог весть что. Может, я ей внешне понравилась, не знаю. В общем, она заказала мне книгу о себе. Как будто бы от ее лица — ее подробную художественную автобиографию. Сказала, что ей посоветовали выпустить такую книгу теперь, когда рейтинг передачи упал, чтобы он снова поднялся. Рассказала мне кое-что о себе, дала даже фотографии, чтобы я выбрала несколько для книги. Я такой работой никогда не занималась, я так ей и сказала. Но она хотела, чтобы это сделала именно я. Ну и для меня это, конечно, шанс, деньги приличные. «Понимаете, — сказала я, — чтобы правдиво от вашего лица написать, надо хорошо вас знать». У нее не много времени на разговоры было — мы только два раза и встретились. Она еще мне обещала пару встреч, но не больше. «Вы же видели мои передачи и знаете, чего ждут от меня читатели, — сказала, — пишите то, что они хотят прочесть, а правду выкиньте на помойку». Мне черновой вариант книги надо ей показать через три месяца. Время еще есть, и я поехала отдохнуть. Но я хоть и отдыхаю, все равно об этой книге думаю, еще ведь ничего не написано. Мне все-таки хотелось бы, чтобы книга получилась хоть чуть-чуть правдивой. У меня вначале будет такая вводная глава, там всякие люди, к шоу-бизнесу никакого отношения не имеющие, высказывают о ней свое мнение; пенсионер, студент, домохозяйка — у всех свой взгляд. Я для этой главы опрашиваю любого интересного человека, который мне встретится, все они что-нибудь любопытное да скажут. И вот сегодня захотела у вас спросить, если вы не возражаете.
— Садись, — отозвалась женщина. Ей принесли омлет, и она принялась за еду.
— Ужасная гадость этот омлет, — сказала Овчарка, — я хотела вас предупредить, чтобы вы его не заказывали, но как-то неудобно было, вы ведь меня не знаете.
— Омлет отвратный, — согласилась женщина. — Я вижу, ты добросовестная и не нахалка. Знавала я одну журналистку, хамка каких мало. Спрашивай, только, конечно, моей фамилии не пиши.
— Да я ее и не знаю. А по имени можно?
— Можно. Меня Евгенией зовут.
Овчарка решила блокнот не открывать и ручку не доставать — при виде их люди обычно сковываются и ничего из них не вытянешь. Евгения называла ее на «ты», но Овчарка говорила ей «вы», потому что Евгения была ее на добрых двадцать лет старше.
— Признаться, однажды мне Шура очень помогла. — Евгения отодвинула тарелку, придвинула кофе и закурила «Вог».
— Чем?
— Она дала мне денег.
Овчарка насторожилась.
— Для чего?
— Так сразу не расскажешь. Я долго была замужем, сидела дома. Может, ты со мной и не согласишься, но я думаю так — настоящие мужчины перевелись. Их, как ландыши, в Красную книгу заносить надо. Жила как с завязанными глазами. Потом добрые люди из хорошего отношения просветили. Я стала выступать, он собрал вещи и ушел. Не знал, что я тогда уже лет пять с женщиной встречалась, она тоже замужем была. Так что я не слишком-то и переживала.
Евгения выпустила дым.
— Полжизни вроде с человеком живешь, и получается, что он тебе чужой и ты ему чужая. Мой сын уже взрослый. У меня иногда то одна девушка живет, то другая. Он, конечно, думал, что они мне просто подруги. Ну вот, о Шуре. Я как-то впервые в клуб пошла. В «такой» клуб. Не понравилось мне там — одни проститутки, которые из себя лесбиянок изображают, не будучи ими. Видела какую — то девицу, про которую говорили, что ее содержит любовник, но хорошо ей только с женщинами. Я тогда со своей первой подругой замужней уже не встречалась. У меня идеал такой засел в голове — хотелось встретить неиспорченную домашнюю девушку, немного женственную, немного ребячливую. Сразу поняла, что по клубам искать такую нечего. Противно мне стало, вокруг девки вешаются на женщин, которые одеты подороже. Стала я собираться. Тут-то я с Шурой и познакомилась. Она так из всех выделялась — было у нее чувство собственного достоинства. Она на это все как на зоопарк смотрела. Наши столики рядом были, и она мне сказала:
