Петра Рески - Палаццо Дарио
Микель польщенно кивнул.
– Микель довел его до карниза, где на крышу ведет приставная лестница. Мария его вообще не видела.
– Мне и не надо было его видеть, от него так разило, что я у себя на кухне сразу учуяла, – раздраженно сказала Мария, – я готовила ризотто.
– А я, как обычно, работал на третьем этаже над «Носорогом» Пьетро Лонги, потом занялся настройкой программ и по рации этого мастера говорил, что да как. Я сказал, что «Евроспорт» идет с помехами и чтобы он повернул тарелку. Все принималось уже, кроме «Евроспорта». Я сказал «еще», и тут раздался крик. Он завопил так, будто призрак с косой увидел.
– Как чайка, которой скрутили голову, – добавила Мария.
– Он скатился с кровли и прямо мимо моих окон слетел в канал. Я открыл окно в салоне, чтобы выветрился запах скипидара. Просто чудо, что он не рухнул на столб причала, – сказал Радомир.
– Он бы его проколол, как шампур жаркое, – добавила Мария.
Но, слава Богу, вместо этого ужаса телевизионщик получил только сотрясение мозга и перелом ноги, упав в неглубокую воду у причальной сваи. Такое заключеняе дал врач при первом осмотре.
– Во всяком случае, антенна установлена и принимает отлично, – довольно резюмировал Радомир.
Через два дня он получил два письма. В одном из них сообщалось, что Управление по делам древностей и искусств обвиняет его в правонарушении (совершенном вопреки закону 1089 «О запрете на вмешательство в облик и состояние зданий, находящихся под защитой государства как памятников архитектуры» и статье 733 «Нанесение ущерба археологическим ценностям»).
Радомир был возмущен. Он столько раз обедал со старым управляющим по делам древностей и искусств, а стоило появиться новому управляющему, как ему тут же навесили обвинение.
– Что это значит – «археологическая ценность»? – бурчал он. – Палаццо Дарио не какая-нибудь этрусская ваза! Я настаиваю на моем праве на свободу информации. Или я должен и дальше терпеть итальянское телевидение?
Он вызвал своего адвоката, чтобы тот разъяснил ему происходящее. Кроме того, Ванда должна была пообедать с новым управляющим в отеле «Монако».
Второе письмо было от адвоката телевизионного мастера. Он обвинял Радомира в причинении его клиенту опасных физических травм.
– Дальше некуда, – вскипел Радомир. – В конце концов, это не моя вина, если человек с утра так напивается!
Ванда стала забывать о телевизионном мастере, но однажды Микель напомнил ей о нем. Он робко топтался на пороге ее комнаты, который никогда еще не переступал, смущенно крутя пуговицу своей опереточной ливреи.
– Надо наконец что-то предпринять.
– Предпринять? – спросила Ванда. – Зачем?
– Против этого проклятия. Я больше не выдержу пересудов и болтовни. Меня уже допросил весь Сан Вио после случая с телевизионщиком. Больше ни один рабочий не придет в Палаццо Дарио. Сначала был столяр, потом штукатур, теперь этот антенщик.
– А что случилось с теми двумя?
– Столяр отпилил себе большой палец, когда занимался гардеробной синьора Радомира. Ему пытались пришить палец в Гражданском госпитале, но было уже поздно.
– Может, он был просто не очень умелым?
– Синьорина Ванда, – серьезно прервал ее Микель, – стоит мне прийти в мясную лавку на Кампиелло Барбаро, хозяин растопыривает указательный палец и мизинец у меня за спиной. Когда я прихожу за газетами в киоск у Академии купить синьору Радомиру «Gazzettino» и «International Herald Tribune», продавец всегда держится за металл, прежде чем отдать мне газеты. Вы понимаете, о чем я, синьорина Ванда, я вижу. Если бы что-нибудь подобное произошло в моей семье, я бы призвал на помощь все светлые силы. Видите ли, синьорина, я ведь тоже не застрахован и у меня есть близкие. В Падуе у меня есть кузен. Он сейчас работает в пожарной охране.
– Но до сих пор ничего не случилось.
– А со штукатуром?
– Что?
– Синьор Радомир пригласил его отреставрировать салон и лестницу.
– И он упал со стремянки? – нетерпеливо торопила Ванда.
– Нет, – ответил Микель, – с ним случился инфаркт.
– Инфаркт – это народная болезнь, – сказала Ванда.
– Но не у двадцативосьмилетнего парня!
– Рабочие обычно много пьют. Может, он еще и курил?
– Да, может быть. Но здесь еще дело в земле.
– В земле? Земле, то есть в мире, где мы живем?
– Земле в саду, – пояснил Микель. – Сначала глицинии. Они все бледнели и будто устроили голодовку, их подкармливали, а вся листва облетела. В середине-то лета! Потом гортензии. Они рядом росли. Как сговорились. Потом пошла борьба за жизнь пальмы. Она сперва пожелтела, потом начала сохнуть изнутри, пока не уронила крону и сломалась. С олеандром произошло то же самое, да так быстро, словно он покончил с собой. Гибискус весь покрылся тлей. Потом погибли герани на терассе. Я сам их сажал. В садовую землю. И я видел, отчего они погибли. Их корни будто сварились.
– Сварились?
– Да, сварились, будто их полили кипятком.
Голос Микеля дрожал. Он с трудом продолжил:
– Когда я рассказал об этом синьору Радомиру, он тут же позвонил садовнику и расспросил его. Тот сказал, что дело может быть в удобрениях, сад могли перекормить. Мы перестали подкармливать растения. Весь сад стал осыпаться. В середине июня, когда обычно все цветет. Ни листочка не осталось, пара сухих веток как-то держалась. Всего за неделю все погибло.
– И что вы сделали?
Микель еще энергичнее крутил пуговицу на ливрее.
– После того как ни одного паразита и следов передозировки удобрений не обнаружили, синьору Радомиру посоветовали вывезти всю землю из сада. И землю заменили.
– Сейчас сад прекрасно себя чувствует, – сказала Ванда. – Видимо, это было правильное решение.
– Землю заменили четыре месяца назад. Теперь ее нужно обновлять каждый год.
Пуговица оторвалась. У Микеля был такой несчастный вид, что Ванде захотелось его утешить.
– Я не знаю, Микель. Это все простые обыкновенные вещи, пара неловких рабочих, штукатур с нездоровым образом жизни, плохая садовая земля – е allora50?
– Да, – кивнул Микель.
Он печально посмотрел на открученную пуговицу.
– А как же канарейки, наводнение и Калиостро?
Ванда вспомнила Калиостро, мопса Радомира. В ее последний приезд в Венецию она, Радомир и Калиостро гуляли по набережной Цаттере51, и венецианцы не могли налюбоваться будто фарфоровой забавной фигуркой мопса, который семенил на поводке. Ванде он напоминал мясной рулет. Она, правда, и не заметила его отсутствия.
– Калиостро?
– Он задохнулся. Я сам его нашел. Он уже окоченел в своей корзинке.
– Астма! – воскликнула Ванда. – Конечно, у него была астма! Мопсы такие неженки, это известно. Тепличные собаки. И все страдают одышкой.
– Синьор Радомир очень переживал. Он ничего не хотел слышать. Он отправил Калиостро в Ветеринарный институт в Милане на вскрытие. Результаты показали, что Калиостро подавился куриной косточкой, которую ему тайком подсунула Мария. Радомир сам поехал в Милан забрать тело Калиостро. Урна с его прахом стоит в розовом салоне. Такая красивая китайская ваза. «Она должна всегда стоять на видном месте», – сказал синьор Радомир. За кремацию он заплатил 800 000 лир. Мне кажется, это слишком. В конце концов, где гарантия, что там не прах хомяка, волнистого попугайчика или таксы. И еще история с канарейками. Я их купил себе, чтобы в моей комнате повеселее было. В той лавке, синьорина Ванда, вы знаете, конечно, зоомагазин на Калле делла Мандорла. Там каждая птичка так потрясающе пела. Но стоило мне с ними переступить порог Палаццо Дарио, они замолчали. Больше и не пискнули ни разу. А однажды утром я нашел их всех лежащими на полу клетки. Ни одной из моих канареек и месяца не исполнилось!
– Сквозняк, – сказала Ванда. – Канарейки очень чувствительны к сквозняку.
– А наводнение? – воскликнул Микель, и его голос задрожал от нетерпения. – Что вы скажете о наводнении?
– Какое отношение к наводнению имеет проклятие Палаццо Дарио? – не унималась Ванда. – Вся Венеция страдает от него.
– Но не во время отлива же?! Палаццо Дарио – единственный дворец, в котором вода стоит и во время отлива во всемирно известном Большом канале. И это началось почти сразу после нашего приезда: вода неожиданно поднялась по канализационному отверстию – черная, вонючая, залила весь первый этаж. Мы думали, что это настоящее наводнение, и не понимали, почему сирена не включилась. А потом выглянули из окна и оказалось, что во всемирно известном Большом канале вода ушла с отливом. Ушла настолько, что даже лодка не подошла бы к причалу.
– Может быть, что-то не в порядке со стоком? Так часто бывает, – сказала Ванда.
Микель даже повысил голос.
– Да у нас был сам начальник отдела мэрии по наводнениям, magistratto delle acque. И ничего не смог сказать! – закричал он. – А только подумаю о кровавом пятне, кажется, вообще схожу с ума!
