Антон Бакунин - Убийство на дуэли

— Почему от Толзеева?

— Очень важно определить, как был сделан вызов.

— Но ведь Кондауров рассказал.

— Он не то рассказал. Или не хотел, или в самом деле не обратил внимания. Убийца или знал о месте и времени дуэли, или следил за ними. И есть третий вариант.

— Какой?

— Убийца или те, кто организовал убийство, сами все подстроили.

Подошел официант и принес графинчик с водкой и закуски.

— Уху сразу нести? — спросил официант.

— Сразу, братец, сразу. — Бакунин налил себе и мне по рюмке водки, и не успели мы закусить селедочкой, как тут же на столе появились две тарелки с янтарной ухой.

— Уха у них особенная, перед ней нужно еще рюмку, — Бакунин налил водку, мы выпили и взялись за ложки.

Уха в самом деле оказалась особенной и вкусной.

— Нужно знать время и место, — продолжал Бакунин. — Если предположить, что встреча князя и Толзеева была случайна, определить время и место или невозможно, или нужен источник информации.

— Про Иконникова все, что он сказал, как-то неубедительно, — заметил я.

— К Иконникову заедет Акакий, — ответил Бакунин. — Если встреча князя и Бакунина была подстроена, то убийца получил точку отсчета — вызов. И уже мог следить за князем и за Кондауровым. Кондауров берет Иконникова, едет искать место. Стоит проследить за ними — и место фактически определено. Можно готовить засаду. Учитывая, что стреляли из винтовки, засаду можно устроить подальше, а чем дальше, тем больше обзор. Все станет ясно после разговора с Толзеевым.

— А если он не захочет говорить?

— В сыскной части — заговорит. Я таких крикунов знаю. Как только доставят в сопровождении двух полицейских, сразу становятся как шелковые.

— И все-таки Иконников… И эта странная история, когда он вообразил себя князем… Уж больно подходит он для сообщника террористов.

— Ну, так давно бы подложил бомбу в кабинет князя. Или того лучше — в спальню. Преступления, князь, как молнии — идут кратким путем. Очень много здесь ходов… Кому-то нужно убить князя! Зачем, с какой целью? Кто заинтересован? Любое преступление строится по единой схеме. Анатомия детектива, так сказать. Есть некто Зет. У этого Зета есть нечто такое, Игрек, которое очень нужно некоему Иксу. И чтобы завладеть Игреком, Икс убивает Зета. Или обворовывает. Это, кстати, князь, и есть анатомия детектива. Во второй части некто Сыщик, зная, что убит Зет, определяет Игрек, то есть из-за чего убили, и, зная Зета и Игрек, вычисляет Икса — того, кто убил[40]. У нас Зет — это князь. Нам нужно определить, почему его убили, то есть определить Игрек. Тогда станет ясно, кто Икс. Чем обладал князь, чем таким, что у него мог захотеть отнять Икс? Деньгами? Наследством? Тогда нужно искать в одном месте. Властью? Тогда в другом. Нам бросается в глаза именно это — князь обладал властью. Государь сделал его фактическим правителем. Но тогда его убили бы более простым способом, пошли бы более коротким путем. Сегодня мне непонятно, с какой целью убили князя. Как только это прояснится, искать станет легче.

Аккурат к концу монолога Бакунина подали поросенка. И, словно учуяв ароматы, исходящие от нежной запеченной корочки, в кабинет вошел Акакий Акинфович. Было ровно половина пятого.

Глава двадцать пятая

ОБЛАЧКО ТАЙНЫ

(Продолжение)

— Ну, братец, успел, — обрадовался Бакунин. — Ушицы тебе принести?

— Уха у них чудесная, я знаю, — сказал Акакий Акинфович, не отрывая взгляда от поросенка.

— Ну так что, ухи? — переспросил Бакунин.

В этот момент подошел официант с ножом и вилкой, чтобы разрезать поросенка. Акакий Акинфович махнул рукой.

— А, так и быть, обойдусь без ухи.

Бакунин налил Акакию Акинфовичу рюмку водки, он выпил, и мы втроем принялись за поросенка.

— Ну, рассказывай, — промолвил Бакунин после нескольких минут усердной работы челюстями.

— Револьвер в пруду. Забросил с испуга. Первый раз он попал в такую историю. Кто-то из знакомых объяснил ему, что, мол, судить будут не того, кто стрелял, а того, чей револьвер. Вот он и принял меры. Бежал, а револьвер в пруд. Ребятишки два часа ныряли, пока достали. Револьвер я осмотрел, самый что ни есть обычный револьвер. Заехал к Иконникову. Странный он какой-то. Вроде как блаженный. Ничего из него не вытащил. Смотрит тебе в глаза, а сам как будто на небесах обитает.

— Ну, и больше нигде не был? — спросил Бакунин.

— Да заходил, кое с кем поговорил, но узнать ничего не узнал. Кое-что обещали, но только завтра. А у вас?

— У нас, брат, разговоров было много. И все интересные. Но тоже пока ничего не вырисовывается. Вот только с этим заведением по стрельбе все ясно. В германские шпионы хозяин не годится. И вообще к этому делу отношения не имеет. А Кондауров очень интересен. И княжна тоже. За ними что-то кроется. Только вот что? Непонятно. Наследство все отходит княжне. Мы с ней поговорили, она в князя по уши влюбилась.

— Антон Игнатьевич! — возмущенно воскликнул я.

— Видишь, князю она тоже не безразлична, — прокомментировал мой возглас Бакунин.

— А что, дело молодое, — согласился Акакий Акинфович.

— Ты, Акакий, вот что. Узнай подробно все о наследстве, — сказал Бакунин, доедая то ли третью, то ли четвертую порцию поросенка.

— Завтра обещали, я уже говорил.

— И потом, есть такой модный доктор. Переломы, вывихи лечит. Он Кондаурову гипс наложил по новой методе. Узнай, что за доктор. Надо к нему зайти. Это в первую голову. Но это завтра. А князю — вот еще сегодня — к госпоже Югорской. Ты, Акакий, о такой и не слыхал.

— Не приходилось, — подтвердил Акакий Акинфович.

Я вопросительно посмотрел на Бакунина.

— Ведь ты княжне пообещал быть сегодня на приеме.

— Я ей этого не обещал.

— Ну как же, я сам слышал.

— Княжна спросила, буду ли я у Югорской нынче вечером. Я ответил: не знаю.

— Врешь, князь. Ты сказал «не знаю» не так, как сейчас: твердо и даже раздраженно. Ты сказал «не знаю» — растерянно, смущенно. На языке влюбленных это значит: «да, обязательно буду». Так что нужно идти.

— Конечно, князь, раз уж обещались, — поддакнул Акакий Акинфович, не пропустив случая скрыто-простодушно подъязвить.

Я уже заметил, что его скрыто-простодушная язвительность в отношении меня была не такой, как в отношении дядюшки. В отношении меня она казалась, да и была на самом деле — более добродушной. Но удержаться от язвительности вообще он, конечно же, не мог. Видимо, язвительная желчь выделялась у него при любой малейшей возможности, что, в свою очередь, видимо, было результатом долговременного общения с дядюшкой.

— Душа моя, — Бакунин откинулся на спинку стула, — не смущайся. В твои годы я иногда влюблялся по два раза вдень…

— Да вы и сейчас, — дружески поддержал Бакунина Акакий Акинфович, естественно, с долей самой утонченной язвительности.

— Вот-вот, я и сейчас, если что, — сделал вид, что не заметил этой язвительности, Бакунин, хотя, конечно же, он ее заметил.

Язвительность Акакия Акинфовича была Бакунину что слону дробина после многолетних обстрелов дядюшки, которые вполне сравнимы с пушечной картечью.

— Князь, душа моя, — продолжал Бакунин, находясь на верху блаженства после сытного ресторанного обеда, — ведь мы с тобой ведем расследование. А в этом деле важны не только факты и сведения. Важна, — Бакунин поднял вверх палец, но Акакий Акинфович вставил слово и успел закончить то, что собирался произнести Бакунин:

— Интуиция, — Акакий Акинфович с самым невинным видом вытер губы салфеткой.

— Правильно говорит Акакий — интуиция, — согласился Бакунин. — Чувствую, князь, все неспроста. В доме Голицыных — неспроста. И вокруг сестры — какое-то облачко тайны. И вокруг княжны.

— Вокруг княжны? — изумился я.

— Именно вокруг княжны.

— Вы думаете, она может быть причастна к убийству отца?

— Я не утверждаю. Но что-то не так в доме Голицыных. — И сказав эту сложную, составленную из «Гамлета» и «Анны Карениной» фразу, Бакунин так поразился ею, что даже сам задумался над смыслом сказанного, а потом добавил: — Может, здесь кроются какие-то другие тайны. И убийство князя просто совпадает со всем этим. А может, и нет. Поговори с княжной. Иной раз одно словечко, один взгляд могут навести…

— На умозаключение, — опять влез Акакий Акинфович.

— Вот-вот. На умозаключение. Поэтому, князь, душа моя, поезжай к Югорской. А мы с Акакием домой. Только заедем сначала к Полуярову. Нужно, чтобы он доставил завтра в часть Толзеева.