Детектив в пути - Инна Юрьевна Бачинская
Пушкин на Боречкиных картинах оказался именно таким, каким я его себе представляла всю жизнь. Очень молодым, «безбашенным», странным. Мне так и слышалось, как он насвистывает - там, внутри Боречкиных картин. Мне так и виделось, как подбрасывает и ловит тяжелую трость смуглой тонкой рукой, как строит глазки барышням Вульф из Тригорского, как скачет через поля, как кидается в холодную Сороть, фыркает, отплевывается и откидывает со лба длинные темные мокрые волосы!…
Не знаю, почему Пушкин решил поселиться внутри именно Боречкиных картин - кто их разберет, гениев!… У них какие-то свои дела, нам, обыкновенным людям, совершенно недоступные.
Мне очень хотелось Боречкину картину, но удалось добыть только в Москве, и никакого Пушкина на этих картинах, которые в Москве, разумеется, нет. Пушкин остался в Петровском, и это, видимо, самое правильное. На моей - зимняя деревенская церковь и снегири. С ней что-то странное происходит, потому что утром совершенно очевидно, что на картине восход, а вечером так же очевидно, что закат.
И я не уверена, что это нужно как-то объяснять.
И еще - напоследок.
Экскурсию по Петровскому нам все же организовали. Любочка настояла. Вела ее жена Саши, сына Козьминых, который тоже всю жизнь провел в Пушкиногорье. А жена - нет. По-моему, Саша добыл ее в Питерском университете, где когда-то учился, и родом она из Томска.
Она рдела, переживала и очень старалась, чтобы мы полюбили Петровское. Как она сама когда-то полюбила.
Знаете, сказала нам Сашина жена, там, в Томске, я никак не могла понять, что такое «чувство родины». Никакого такого чувства у меня не было и появилось, только когда Саша привез меня сюда, в Пушкиногорье. Вот здесь я понимаю, что вокруг - моя родина. Мне это особенно отчетливо видно на полотнах моего свекра, Бориса Козьмина.
Вы знаете, мне тоже.
Анна и Сергей Литвиновы
Белые ночи, синие дни
Я погибла в прошлую пятницу.
А все потому, что меня никто не ждал.
Впрочем, расскажу свою историю по порядку. Несмотря на посттравматический синдром, я сохранила способность излагать мысли последовательно. И прекрасно помню, с чего мое дикое приключение началось.
Итак, я возвращалась в Москву из командировки…
По большому счету во всем виноваты командировки. Денис давно зудел, что ему надоели мои бесконечные мотания по стране. Что он безумно хочет, чтобы я сидела дома. Хотя бы вечерами. И чтобы в нашем доме пахло свежеприготовленной едой: «Ладно, пусть не пирогами, я уже устал просить тебя испечь пироги… Делай мне по вечерам хотя бы, я не знаю, яичницу!…» - «Ну, яичницу ты и сам можешь себе приготовить», - возразила я ему тогда. И, наверно, зря, потому что тут он совсем взбеленился: «Вот именно! Именно, что сам!… Я сам готовлю себе яичницу, сам глажу себе рубашки, потом один ложусь в холодную постель - где тоже обнимаю себя сам!… Тогда позволь узнать, дорогая Ксения, - бог знает, сколько яду вложил он в эти последние два слова, - зачем ты мне нужна?!»
В общем, после ссоры - а я как раз собирала сумку для той, последней, поездки - он ушел. А те слова, что он сказал напоследок, оказались самыми злыми и самыми для меня горькими: «Раз ты не хочешь быть рядом - всегда! - может, мне поискать на это место другую женщину? Чтобы не я ее вечно ждал, а - она меня?»
Он ушел и даже дверью не хлопнул. И это было ужасно. Денис ведь уже дважды пытался убегать от меня. И оба раза шарахал дверью так, что штукатурка сыпалась. А я понимала: раз злится, значит, вернется. И он действительно оба раза возвращался. И приносил охапку цветов, и падал на колени, и просил прощения… Теперь же тихо затворившаяся за ним дверь означала, что случившееся - всерьез. И на сей раз он, пожалуй, ушел навсегда.
Всю неделю, что я провела в городе К***, на душе у меня скребли кошки. Несмотря на роскошную погоду, я отвергала все предложения местного руководства, которое пыталось зазвать меня то в ресторан на свежем воздухе, то на барбекю на брегах водохранилища. Я возвращалась в свой номер, смотрела старые фильмы по спутниковому каналу, иногда плакала и рано ложилась спать.
Командировка наконец кончилась - в пятницу вечером.
До аэропорта меня проводил директор одного из местных магазинов, из числа принадлежащих нашей мегасети - я для него все-таки большое начальство.
Когда я распрощалась с ним и прошла предполетный контроль, тут же позвонила к нам на квартиру. Разумеется, номер не отвечал - как не отвечал все последние пять вечеров. И тогда я набрала мобильный Дениса - чего не делала ни разу за те пять дней, что провела в К***.
Голос Дениса, звучавший в телефоне, был холоден и отчужден - хотя он прекрасно видел, чей номер высветился на определителе. А в трубке слышались гомон, веселые женские голоса, переливчатый смех.
- Да! Говорите! - сухо, безлично бросил Денис, и тогда я повесила трубку. Он своего добился. Вот теперь уж точно - с ним у меня все кончено.
А может, мой номер не определился на его мобильнике? При междугородных звонках такое бывает… Может, позвонить ему еще раз?
«Ну уж нет, - сказала я себе. - Все! Хватит! Баста! Я не буду перед ним заискивать и его добиваться. Кончено - значит, кончено. Прощай, мой дорогой Денис, прощай навсегда!…»
И знаете что? Когда я приняла это решение, мне вдруг сразу стало легче. «Да кому ты нужен!… - чуть не вслух сказала я, адресуясь к своему теперь уже экс-любовнику. - Бездарь, никчемный художник, мазила!… Ты думаешь, на тебе свет сошелся клином?… А не кажется ли тебе, что свет сошелся клином, скорее, на мне - двадцатипятилетней, ответственной, много зарабатывающей, а главное - такой красивой и сексапильной?!»
И я пошла по лестнице на второй этаж, в предпосадочный зал. Волнующая походка, небрежные взмахи сумкой от настоящего «Вюиттона» - меня провожали не один и не два мужских взгляда… А я еще, дура, переживала из-за того, что меня бросил этот неудачник!
В зале отлета аэропорта К*** имелся уютный барчик - я знала о его существовании по своим прошлым визитам, когда приезжала сюда школить персонал местных магазинов, входящих в нашу сеть. Сейчас мне просто необходимо было слегка выпить. И для того, чтобы отпраздновать свое внутреннее освобождение от Дениса - а в
