Оттавио Каппеллани - Кто такой Лу Шортино?
Валентина наблюдала за Ником.
– Ну как он может тебе нравиться? – пытала ее Чинция. – Заурядная физиономия, и вообще, ничего особенного.
– Что значит особенное? Кого колышет это особенное? – вспыхнула Валентина.
– И вообще! – вступила Рози. – Чего вы приперлись, я за вами ни фига не вижу!
Тони тащил Ника за руку в сторону дяди Сала, который, в свою очередь, вглядывался в даль, явно ища кого-то в конце сада. Резко повернувшись, он пристально посмотрел Нику в глаза и с силой, словно хотел раздавить, сжал его плечи.
– Вот молодец, Ники, что пришел! Вот молодец!
Тони растроганно наблюдал за этой сценой. Ник закашлялся, и дядя Сал ущипнул его за щеку.
– Пошли, пройдемся немного! – сказал он. – Хочу познакомить тебя с Лу. Ты говоришь по-английски, Ники?
Они под руку пошли по саду. Невысокий дядя Сал шагал, гордо выпрямив спину, рослый Ник, напротив, сутулился. Дядя Сал резко дернул его за руку.
– Конечно, говоришь, не зря же тебя зовут Ники! – Он дернул его еще раз, не так сильно. – Тони сказал мне, ты играешь на гитаре. Значит, не можешь не знать английского! – Последовал еще один рывок, совсем слабый. – Так как, говоришь?
Они приблизились к Лу.
– Ну вот, Ники, мы и пришли. Нравится тебе на барбекю? Ты должен приходить к нам почаще, обязательно! Смотри-ка, а вот и Лу! Поздоровайся с Лу, Ники!
– Очень рад, – буркнул Ник.
– Nice to meet you, – ответил Лу.
– Encantado. – Тони почему-то решил перейти на испанский и тут же еще раз представился, – на тот случай, если Лу вдруг не запомнил, как его зовут: – Я Тони, Тони, понимаешь?
Дядя Сал смерил Тони недовольным взглядом. Какого хрена ему здесь нужно? Мы работаем!
Но Тони и сам уже оценил ситуацию.
– Извините, – пробормотал он. – Я должен заняться барбекю.
И исчез.
Собирайте вещички, старые девы и жены…
– Представь себе, Ники, – говорил дядя Сал, – Лу – американец, который сочиняет любовные афоризмы для моих миндальных пирожных… Кстати, Ники, ты уже пробовал мои миндальные пирожные?
– Конечно, дон Скали, – отозвался Ник. – Тони меня…
– Нет, ты слыхал? – перебил его дядя Сал, обращаясь к Лу. – Ты слыхал? Он никогда не пробовал моих миндальных пирожных! Невероятно! Четтина! Четтина, где тебя носит?
Четтина возникла как по волшебству, словно стояла где-то рядом и ждала, когда дядя Сал ее позовет.
– Четтина, – с ласковым укором начал дядя Сал, – как это получилось, чтобы мы никогда не угощали Ника нашими миндальными пирожными?!
Четтина побледнела, как человек, готовый вот-вот грохнуться в обморок.
– Давай, Четтина, давай! – Дядя Сал продолжал трясти Ника за плечо. – Немедленно принеси нам это чудодейственное лакомство! Тащи сюда самую большую коробку!
Четтину словно ветром сдуло.
– Так о чем мы говорили? – встрепенулся дядя Сал. – Ах да, Ники, ты видишь Лу? – Он слегка развернул его, чтобы предоставить максимально полный обзор. – Лу нездешний, иностранец! Он приехал в Катанию, потому что мы пригласили его. Нам хотелось, чтобы он… Ты меня слушаешь? Ники, я с тобой разговариваю!
– Да, да, дон Скали. Конечно, я вас слушаю…
– Ну хорошо. Тогда завтра поводишь его по городу. Пусть полюбуется достопримечательностями. Договорились, Ники?
– Конечно, дон Скали, не вопрос!
– Ну и отлично, Ники.
К ним уже шла Четтина, неся коробку с миндальными пирожными.
Дядя Сал, так и не выпустивший шею Ника из ласкового объятья, второй рукой крепко держал Лу за запястье.
– Четтина, – приказал он, – ну-ка вскрой нам одну упаковку!
Четтина растерялась. Обе руки у нее были заняты коробкой с пирожными.
– Давайте я подержу, – предложил Лу, забирая у нее коробку.
Четтина надорвала обертку и протянула пирожное дяде Салу.
Тот, почти не глядя на Ника, пихнул его куда-то в сторону его рта.
– Договорились? – продолжал он, обращаясь к Лу. – Ники познакомит тебя с городом. Полюбуйтесь Слоном, осмотрите Дуомо – это наш кафедральный собор. Прогуляйтесь… Четтина, еще… Прогуляйтесь по улице Этны. Главное, не теряй его из виду, все время будь рядом, а то, не дай бог, упустишь какой-нибудь памятник. Ну, как тебе пирожные Сала Скали, а, Ники? Держи! Там еще осталось!
Наконец дядя Сал выпустил шею Ника. И пошел прочь, на ходу отряхивая руки. Прощаться он не стал.
– Последний раз я видела дядю Сала таким приветливым, – подала голос Рози, – когда он разговаривал с Джироламо Сантоночито. А через два дня того нашли в ущелье со сломанной шеей и какой-то дрянью во рту.
Алессия и Чинция с ужасом переглянулись. Они обе тоже вспомнили эту страшную историю, но, черт, ляпнуть такое в присутствии Валентины! Девушки неодобрительно воззрились на Рози, призывая ее к молчанию, но они спохватились слишком поздно: по щекам Валентины уже текли слезы.
А Рози увлеченно продолжала:
– Как у д'Аннунцио, да? – И поудобнее устроилась на диване.
Чаз готовил два мартини…
Чаз готовил два мартини – один для себя, другой для Фрэнка. Он знал, что Фрэнк всегда, добившись от Греты определенной мелкой услуги, запивал полученное удовольствие мартини. Странно: после этого дела скорее она должна была пить мартини!..
Самолет походил на diner[45] 50-х годов, расписанный художником-реалистом… как, бишь, его зовут? – которого Фрэнк любил до безумия. Всякий раз при виде его, вернее, его картин, он приходил в буйный восторг. «Damn, потрясающе, – твердил он, – он наводит на меня светлую грусть!» В общем, выглядело это так: кресла из кожи кремового цвета и зеленый ковер. Леонард сидел рядом с пилотской кабиной. Он плохо переносил перелеты, и ему казалось – чем ближе к кабине, тем лучше. Чаз готовил мартини у стойки бара, которая приютилась сразу же за кабиной. Фрэнк и Грета расположились в хвосте самолета. По замыслу Фрэнка, Леонарду и Чазу полагалось видеть из своих кресел только Грету, точнее, ее светлые волосы и глаза, с более-менее регулярными интервалами ритмично возникающие над высокой спинкой его кресла каждые три-четыре секунды.
Чтобы прогнать привычный страх, который завладевал им, стоило ему ступить на борт самолета (вот самолет падает… вот он достойно встречает последние секунды своей жизни… вот похороны, убитые горем отец и мать… вот женщины, которых он знал, сколько их было – тридцать, сорок, шестьдесят? Елки-палки, что за хренотень лезет человеку в башку в последнюю минуту его жизни? Короче, все его бабы тоже здесь, все в расстроенных чувствах. И друзья пришли, правда, их совсем немного, да и те, сукины дети, стоят и треплются о своих делах…). Леонард уставился на кресло Фрэнка, из-за спинки которого поглядывали, то возникая, то прячась, глаза Греты.
В его голове кадрами замелькали картины женских глаз… Один крупный план сменяет другой, и все они показывают fucking women – женщин, занимающихся сексом всеми мыслимыми способами и во всех мыслимых позициях. Но камера фиксирует только взгляды – безразличные, страстные, с поволокой, циничные, любящие, профессиональные, горестные, полные отвращения или любопытства. Или задумчивые, как сейчас у Греты. Грету, судя по всему, в данный момент занимал не столько sex job, сколько think job – она явно размышляла о чем-то важном. Фрэнк глухо мычал, не в состоянии вымолвить ни слова, ну а раз уж он не отвлекал ее болтовней, она могла спокойно подумать. Первая вероятность заключалась в том, что Фрэнк использует ее, чтобы вызвать ревность другой бабы, даже если неизвестно, кто ее, эту другую, fuckin'. Вторая выглядела и вовсе фантастично.
My God, Фрэнк пригласил ее на вечеринку в Рим! На публичную тусовку, прикинь! Когда такой тип, как Фрэнк, отправляясь в Италию, берет с собой девушку для мелких услуг в самолете и гостинице, это нормально. Так же нормально, что он бросает ее сидеть в номере гостиницы, поскольку считает неприличным показываться с ней на людях. Ясное дело, таких, как она, не приглашают на ужин тс себе домой, заранее покупая дерьмовую Chinese food – китайскую еду – в дерьмовой бумажной упаковке. Никогда, ты слышишь, Грета, никогда он не поведет тебя в ресторан «Баббо»! Ему и без тебя там распрекрасно среди черномазых шлюх и мерзких сутенеров из Трибеки.
Дерьмо! Козел вонючий!
За день до отъезда Фрэнк и правда чувствовал себя дерьмовей не бывает. Надо во что бы то ни стало попытаться расписать Грете предстоящую вечеринку как можно заманчивее, чтобы она попросила взять ее с собой, думал он. Если разобраться, чушь собачья. Зачем, спрашивается, выпендриваться перед Гретой? И без того ясно, что эта потаскушка будет на седьмом небе от счастья. Все потаскухи обожают тусоваться. Но, как ни крути, ему позарез было нужно, чтобы Грета уговорила его взять ее с собой, потому что, вздумай эти говнюки из ФБР задать ему вопрос, он мог бы честно ответить: да она сама меня попросила, все слышали.
