Шарль Эксбрайя - Вы любите пиццу?
Серафине захотелось тут же уладить дело.
– Попроси у нее прощения, Альдо! Не может же быть, что тебе самому пришла на ум такая кошмарная мысль!
Но Джельсомина покачала головой.
– Нет, бесполезно – это было бы не от чистого сердца. Альдо попросит прощения в тот день, когда убедится, как был ко мне несправедлив. А пока лучше оставим друг друга в покое.
Но Альдо уже начали терзать угрызения совести. А его мать, решив кончить за здравие сцену, начавшуюся за упокой, заметила:
– Чем вмешиваться в чужие любовные дела, сынок, ты бы лучше занялся собственными. Когда ты женишься на своей англичанке?
– Никогда!
– Но… но я думала, ты ее любишь?
– Это она не любит меня.
И, чтобы избежать объяснений, Альдо вышел. Матрона, считавшая своего сына прекрасным как божий день, не верила, что на свете существует хоть одна девушка, способная остаться равнодушной к его чарам.
– Ты слыхала, Джельсомина?
– Да, и если хочешь знать мое мнение, Серафина, то он злобится на других, потому что сам несчастен.
– Господи Боже, да ведь этого просто не может быть! Разве нормальная девушка устоит перед моим Альдо? По-твоему, такие бывают?
– Видимо, да.
Столкнувшись с фактом, противоречившим всему, во что она, не усомнившись ни разу, свято веровала двадцать пять лет, Серафина было растерялась, но тут же стала подыскивать объяснение.
– Правда, она англичанка…
– Ну и что?
– А то, что у англичанок не все как у нас… во-первых, они пьют чай…
Когда Альдо возвращался на Сан-Маттео ужинать, от стены отделилась тень. Дино! Рыбак твердо взял племянника за локоть.
– У меня к тебе разговор…
Они отошли на несколько шагов. Объяснение с теткой и так легло на сердце молодого человека тяжким грузом, поэтому он лишь смущенно спросил:
– В чем дело?
– Джельсомина мне рассказала…
Он выдержал паузу, надеясь, видимо, что племянник сумеет оправдаться, но тот молчал.
– …я всегда любил тебя, малыш… и очень верил тебе… Да, не спорю, я с давних пор люблю Джельсомину… Надеюсь, она когда-нибудь выйдет за меня замуж и мы отсюда уедем. Но после того, что ты сказал, это невозможно, по крайней мере до тех пор, пока мы не узнаем, кто убил Рокко. До сегодняшнего дня я не хотел вмешиваться, но теперь ты меня вынудил… Что ж, я готов. Вот только боюсь, Альдо, что между нами уже никогда не будет прежних отношений…
Альдо не ответил. Да и что возразить? Мучимый стыдом, печалью и гневом, он уже не мог решить, то ли Дино честный человек, несправедливо заподозренный в преступлении, то ли это великий актер, способный провести всех на свете.
Тот день Серафина никогда не забудет! После отвратительной сцены, которую устроил ей Марио из-за Риго, после всех гнусностей, сказанных ее сыном Джельсомине, в довершение еще Альфредо и Тоска, несмотря на поздний час, не вернулись домой. Никакие уговоры мужа не могли заставить Серафину проглотить ни кусочка пищи. Добряк Марио изо всех сил пытался скрыть тревогу, но его напускная бравада не обманула бы и ребенка. Разговор поддерживали только Джованни и Лауретта, ибо Джельсомина, Дино и Альдо молчали, погруженные в собственные мысли. Серафина то перечисляла всевозможные кары, которым подвергнет обоих опоздавших, то принималась плакать, выкрикивая, что ее детей убили. Гнев и слезы чередовались с такой скоростью, что Марио все время запаздывал с репликами. Он принимался утешать жену, когда та метала громы и молнии, бросался одобрять праведный ее гнев, но она уже заливалась слезами. В результате бедняга выглядел то бессердечным отцом, то просто истуканом. Часов в десять, когда уже окончательно спустилась ночь, Серафина решила отправиться в полицейский участок и узнать, не находятся ли ее ангелочки в больнице или морге. Накинув на плечи шаль, она уже собиралась выйти, как вдруг на лестнице послышался громкий топот. Мама издала скорбный вопль:
– Ах, я несчастная! Это несут их тела!
Но «покойники», судя по всему, чувствовали себя отлично. Серафина бросилась к детям и принялась душить в могучих объятиях.
– Ягнятки мои! Ангелочки божьи! Спасибо Тебе, Господи, что вернул мне их целыми и невредимыми. Мадонна хранит нас! Уж я ей поставлю свечу! Что с вами случилось, мои маленькие?
Выбравшись из материнских объятий и немного отдышавшись, Альфредо стал объяснять:
– Мы гуляли…
– Ах, вы гуляли!
Изумленная таким цинизмом, Серафина от умиления перешла к буйной ярости и с размаху наградила обоих детей звонкими оплеухами. Те немедленно заревели, жалобно подвывая материнским раскатам:
– Они гуляли, эти бессердечные! А я-то с ума схожу от страха! До смерти довели мать! Я умираю! А ну-ка, быстро спать, чудовища, пока я вас не прикончила на месте!
Все это Серафина выпалила единым духом, останавливаясь лишь затем, чтобы хорошенько встряхнуть обоих преступников.
– Мы голодные, – захныкал Альфредо.
– Обойдетесь без ужина! Это послужит вам уроком! И не смей мне перечить, убивец этакий, не то я тебе глаза выцарапаю!
Альфреро почувствовал себя жертвой чудовищной несправедливости. Повернувшись к дрожащей от страха Тоске, он решительно проговорил:
– Пошли, Тоска, раз с нами так обращаются, мы им ничего не скажем!
И, взяв сестру за руку, он потащил ее в комнату. Марио остановил детей.
– Погодите… Мама, ты ведь не пошлешь их спать голодными?
– А почему бы и нет? Это же мои дети, так или не так?
Гарофани сделал вид, будто смирился, и с самым невинным видом заметил:
– Да, ты, конечно, в своем праве… и если ты хочешь, чтобы они заболели…
– Ну вот! – набросилась на него Серафина. – Теперь ты встаешь на их сторону! Скажи, скажи им, что у них плохая мать, коли на то пошло! Научи их презирать, ненавидеть меня!
– О!
– Да-да, скоро уже они будут меня бить, а ты только порадуешься этому! Что ж, раз со мной так обращаются, больше я ни во что не вмешиваюсь! Плевать мне на этих детей!
Альфредо и Тоска бросились к столу, а Лауретта быстро наполнила тарелки. По тому, с какой жадностью они накинулись на еду, было видно, что дети страшно устали и проголодались. Марио с улыбкой наблюдал за ними, а мать дулась в противоположном конце кухни. Как только малыши насытились, отец мягко заметил:
– Вы ужасно огорчили маму! Она думала, вы оба уже умерли…
– Умереть не умерли, – отозвался Альфреро, – но дико устали, при этом на трамвай – ни гроша… А мы были далеко, за верфью…
Серафина мигом подскочила к столу.
– За верфью? – возопила она. – Маленькие негодяи! Я же запретила…
Тоска приподняла локоть, защищаясь от ожидаемой затрещины, и едва слышно прошептала:
– Нас… нас туда завел… тот человек…
– Какой такой человек?
– Тот, за которым мы с Альфредо следили.
Оставив в покое Тоску, все повернулись к ее брату. Горящий взгляд малыша ясно говорил, что сейчас он переживает сладостный миг реванша.
– Что за человек увел вас за верфь, Альфредо? – проворчала матрона, словно готовый проснуться вулкан.
– Тот самый, которого нам велел отыскать Альдо.
На кухне воцарилась свинцовая тишина. Лицо Серафины покрылось багровой краской, и, молитвенно сложив руки, она прошептала:
– Пресвятая Матерь Божья! Они прогуливались с убийцей…
– Мы не прогуливались с ним, – проправил мать Альфредо, – а незаметно следили до самого дома.
Серафина бессильно опустилась на стул. Этот день, слишком переполненный всякими событиями, окончательно измотал ее. Зато Марио распрямил плечи: его дети поистине необыкновенные существа, и он окинул присутствующих гордым взглядом фермера, чьи питомцы получили на выставке почетный приз.
– Расскажи нам все, Альфредо, – попросил Альдо, снова обретший дар речи.
Мальчик, в восторге от всеобщего внимания, принялся описывать приключения, выпавшие им с Тоской.
– Мы заметили этого типа часов в шесть: он пил у Питоньи на виа Каппочи. Я узнал его по шраму. Мы чуть не целый час ждали, пока он выйдет. А когда парень появился, мы испугались, что упустим его, потому как он ведь мог забраться в трамвай, а у нас ни чентезимо… К счастью, тот тип пошел пешком. Мы шли за ним по страда Нуова делла Марина и виа Маринелла. В конце мы уже еле передвигали ноги, правда, Тоска?
Девочка кивнула, и ее брат продолжал:
– Часам к восьми мы добрались до больницы Санта-Мария ди Лорето и уже начали подумывать, куда нас еще потащит этот парень, как вдруг он вошел в дом на виа Андреа Тоскана. Там он и живет.
– Откуда ты знаешь? – спросил Джованни.
Альфредо с состраданием посмотрел на шурина.
– Я знаю даже, как его зовут.
Альдо вцепился в малыша:
– Его имя?
Но мальчик вовсе не собирался лишать себя законного торжества, ибо считал, что вполне заслужил всеобщее восхищение.
