Керри Гринвуд - Убийство в «Зеленой мельнице»
На следующем послании значилось: «Гостиница для коммивояжеров, Дарго», оно было датировано 15 апреля 1917 года.
«Дорогой папа!Спасибо за чек. В такое время года уже поздно забираться в настоящие горы, снеговая граница опускается, так что я собираюсь податься в местечко под названием Толботвилль, где есть почта, а дальше можно взять лошадь. Все еще не сплю, но мой случай — еще не самое худшее.
Вик».Адрес на следующем гласил: «Паб, Толботвилль». В нем сообщалось следующее:
«Дорогой папа!Мне очень понравился этот городок, он совсем маленький. Поначалу местные приняли меня не слишком приветливо — дали мне дьявольски норовистого жеребца, но я сумел на нем удержаться. Я надолго уезжал с караваном — доставить товар тем, кто живет высоко на равнинах, всякую всячину, консервы и даже кухонную плиту! И поперечную пилу! Можешь себе представить, как все это нравится лошадям! Думаю, здесь я и останусь.
Вик».Четвертое послание пришло после большого перерыва. Когда Фрина разворачивала бумагу, оттуда выпал небольшой спрессованный цветок, похоже, когда-то он был розовым. От него исходил слабый запах эвкалипта. «Родники Макалистер», — гласила шапка письма.
«Дорогой папа!Спасибо за чек. Извини, что так долго не писал. Как только снега отступили, я купил в Дарго палатку, кое-какое снаряжение и отправился в путь. Здесь так тихо! Горы великолепны. Сплю как сурок. Не верится, что прошел год с тех пор, как я вернулся домой. Мне гораздо лучше. Арендатор говорит, что я могу оставаться здесь, покуда не начну свое дело, так что беспокоиться не о чем. Бизнесмен у нас Чарли. Я получил письмо от мамы, она пишет, что сказала Чарльзу, будто я умер. Возможно, так оно и лучше. У меня есть собака, лошадь и полная тишина. Учусь строить хижину из горбылей.
Вик».Фрина задумчиво прихлебывала кофе. Она никогда не бывала в настоящем буше, только в раннем детстве, еще до отъезда в Англию, выезжала на природу в Верриби, на церковные пикники. Ей стало интересно, что за утешение нашел контуженый парень, проведший долгое время в скотских условиях бок о бок с другими такими же бедолагами, среди горных вершин, тишины и одиночества. Фрина решила, что при ее общительности она бы такой жизни не вынесла.
«Родники Макалистер» было написано на следующем письме, и дата — 2 декабря 1918 года.
«Дорогой папа!В Толботвилле мне сказали, что все кончено. Я имею в виду Великую войну. Я не чувствую никакого торжества, только облегчение и печаль, что многие из моих товарищей не вернулись домой. Папа, мы оставили их на скале в Галлиполи и в грязи у Позьер. По сравнению с ними мне повезло. У меня есть конь (Счастливчик) и собака (Мак). Прошлой зимой я достроил свой дом. Если у меня кончится запас мяса, тут полно кроликов. Я подобрал дрозда со сломанным крылом, и теперь он тоже живет у меня, а свой завтрак я делю с кукабуррами. За прошедшее время я научился ладить с бездомным зверьем. Пап, не проси меня вернуться. Я счастлив. Я больше не смогу выносить маму и город. Кроме того, ведь я умер.
Вик».Письмо номер пять, датированное 11 ноября 1919 года, начиналось просто:
«Папа, чек я получил. Не могу отделаться от воспоминаний. Один из ребят в Толботвилле спросил меня, как это было. Я не смог ему рассказать. Зима выдалась тяжелой. Ты можешь выслать мне книги? Не авантюрные романы — мои собственные детские книжки: „Ветер в ивах“, „Остров сокровищ“ и все такое. Остальное можно заказать в Мельбурне».
Оставались еще три письма, а ведь Фрине сказали, что о Викторе с 1920 года вестей не приходило. Шестое письмо датировалось 26 сентября 1920 года.
«Дорогой папа!Нашел себе работенку, так что денег больше присылать не нужно. Я не могу вернуться домой, пойми. Мой дом здесь. Я бы слишком тосковал по этому великому безмолвию. Спасибо за книги, дошли в целости и сохранности.
Вик».В седьмом по счету послании обнаружился еще один цветок. Поблекшие желтые лепестки зашуршали, хотя Фрина едва коснулась их. В шапке письма стояло: «Родники Макалистер, 12 января 1921 г.»
«Дорогой папа!С новым годом! У меня все отлично. Спасибо за шоколад, печенье и все остальное. Основные запасы я делаю в Толботвилле, но тамошний магазин не настолько роскошен, чтобы там продавался шоколад. Так что спасибо. Папа, я вправду не могу вернуться домой. В этом году весь лес посох, и мы все настороже, не задымит ли где.
Вик».В последнем письме стояла только дата — 9 октября 1924 г. Начиналось оно торопливо:
«Папа!Пожалуйста, перестань уговаривать меня вернуться. Работы в большом городе у меня нет. Мама объявила меня умершим. Что подумает Чарли, если я вдруг появлюсь? Да и отвык я от общества. Больше писать не буду. Спасибо за все, папа».
В этом письме стояла особая подпись:
«Твой любящий сын Вик».
Фрина аккуратно сложила письма и снова перевязала их тесьмой. В доме стояла тишина. Фрине захотелось немедленно включить радио, запеть, громыхнуть чем-нибудь. Тишину она не любила. Городской шум, звуки шагов и автомобилей, голоса и смех, лай собак — все это радовало и успокаивало ее. Права ли она в своем решении разыскивать контуженого парня, который в девятнадцать лет отправился в неизвестные дали, в попытке притащить его обратно в шум и гам лишь из-за того, что его невротичная мамаша боится за наследство?
Внезапно ее охватил озноб. Фрина вспомнила, что госпожа Фриман вовсе не хочет вернуть Виктора. Она хочет, чтобы тот был мертв.
Глава восьмая
Коль персики не любы, то веткам не вреди,Коль персики не любы, то веткам не вреди
У. К. Хэнди[31] «Сент-Луис блюз»[32]Принаряжаясь к свиданию с Тинтаджелом Стоуном, Фрина нечаянно порвала свое ожерелье из черного янтаря. Они с Дот бросились на пол, чтобы успеть собрать бусины, пока те не закатились под мебель, иначе потом они сгинут в недрах нового пылесоса господина Батлера. Фрина высыпала собранные бусины в чулок; Дот подошла, чтобы добавить свои, сложенные в красный шелковый шарф, который тоже обнаружился на полу.
Дот раскрыла ладонь: черные бусины покоились в ложе из красного шелка, и Фрине удалось наконец поймать тот смутный образ, который уже несколько дней от нее ускользал. Теперь перед ее мысленным взором возникла ясная картина, которую можно было рассмотреть и обдумать. Слизняк в сердцевине красной розы. Черные бусины в красном шелке на ладони Дот. Нож, все еще торчащий в ране убитого в «Зеленой мельнице»; странная круглая рукоятка ножа в груди Бернарда Стивенса. И вокруг нее — алое пятно крови размером с ладонь.
Нож был там, когда Стивенс упал, Фрина это видела. Его там не было, когда музыканты Тинтаджела рассматривали труп. В этот промежуток времени кто-то забрал орудие убийства, а затем сумел незаметно вынести его из зала. Как? Это уже другой вопрос. По крайней мере Фрина была довольна, что ей удалось вернуть свое воспоминание.
— Мисс, что с вами? — спросила Дот, обеспокоенная отсутствующим видом и молчанием Фрины. — Его можно починить. Все бусины мы собрали. А пока вы наденете другое.
— Все хорошо, Дот, дорогая, дело совсем не в бусах. Я пыталась кое-что вспомнить, и это мне удалось, когда я увидела, как ты держишь эти бусины. И слава Богу, а то мне казалось, что я навсегда потеряла эту мысль. А она всего лишь затерялась, — рассмеявшись, добавила Фрина. — Так-так! Над этим придется поразмыслить.
Дот аккуратно завязала чулок, чтобы не повредить его бусинами.
— И вечер мне предстоит весьма интересный. Все ли я взяла? Сигареты? Нет, Дот, я возьму сумку побольше.
— Она сюда меньше подходит, — заметила Дот, доставая объемистую сумку из черного бархата и откладывая в сторону плоскую, расшитую бисером сумочку.
— Знаю, но в эту маленькую не поместится все, что мне нужно.
Под неодобрительным взглядом Дот Фрина положила в сумку маленький пистолет, пачку банкнот, носовой платок, сигареты, зажигалку и губную помаду.
— Мисс, вы ожидаете неприятностей, — проворчала Дот. — И идете одна? Почему бы не взять с собой господина Берта и господина Сеса?
— Они тут не годятся. Со мной все будет в порядке, Дот, уверяю тебя. — Фрина поспешно обняла свою компаньонку. — Дорогая, не стоит быть такой противной, говорю тебе: все будет хорошо. Ничего со мной не случится, — пообещала Фрина и поспешила вниз, на встречу со своим кавалером, уже двадцать минут ожидавшим в гостиной.
Фрина вошла так, что этого стоило дожидаться. На ней было черное шелковое платье до колен, переливавшееся созвездиями серебряных блесток; наряд дополняли серебристые чулки и черные туфли. На голове красовалась серебряная шляпка, плоские поля которой покрывала вышивка бисером — знаки Зодиака. Длинные изящные нити бус, закрепленные на шляпке и доходившие почти до шеи, обрамляли таинственное лицо мисс Фишер.
