Нина Васина - Поезд для Анны Карениной
— Как она тебя нашла?
— За мной следил ее муж, она прочла донесения слежки. Он следил за каждым, кто бывал с ней.
— Сколько неприятностей сразу, — вздохнул генерал. — Ладно. Ты вот что, ты не раскисай, в конце концов, ты же этого не хотел. — Здесь генерал сделал паузу достаточную, чтобы дождаться ответа Димы:
— Никак нет.
— Приезжай ко мне вечером. На дачу. Моя Людка праздник затеяла, да только я никому ничего не сказал, никого не будет, а стол накрыт. Она от тебя балдеет, я знаю, не будет при тебе наскакивать и скандалить. Мы посидим хорошо и все обсудим.
— Есть приехать вечером.
— Не раскисай.
Есть не раскисать.
Карпелов стоял у автомата, а Пеликан нажимал на кнопки. «Будет тебе людное место!» — мстительно думал майор, слушая, как Пеликан описывает в трубку заброшенную строительную площадку на Крымском валу рядом с бывшим издательством «Химия и жизнь».
— Выбирай трактир! — разрешил после звонка Карпелов. — Пока я добрый.
Пеликан пробормотал, что ему вполне хватит сосисок и банки пепси. Карпелов настоял на полноценном обеде из трех блюд. Его телефон пищал через каждые пять минут: оцепление строительной площадки шло полным ходом. В глиняных горшочках исходил пряным дымком украинский борщ.
— Хороший у тебя аппетит, вот что значит молодость! — завистливо сказал Карпелов, пронаблюдав хлюпающего Пеликана. — А ведь твой снайпер меня знает. Факт! — кивнул он головой на удивленный взгляд Пеликана. — Я его допрашивал, когда он моему оперу шляпу прострелил. Знаешь, что из этого следует? Не знаешь. Ты капкан на него устроил.
Пеликан перестал есть. Он вытер рот и первый раз за все время внимательно и открыто посмотрел на Карпелова.
— Ты кого больше боишься? — поинтересовался Карпелов. — Меня или своего соседа, у которого дискету спер?
— Я не спер, — вздохнул Пеликан, — это просто бизнес. Крутиться нужно, понимаете? Вот вы на кого работаете?
Карпелов задумался.
— Работать нужно или конкретно на кого-то, или на себя! — заявил Пеликан. — Объяснения другого плана просто сыворотка для бесталанных дураков.
— А если я скажу, что работаю на безопасность Родины, к примеру, — поинтересовался Карпелов, — это будет сыворотка?
Пеликан грустно кивнул головой.
— Серьезный ты парень, оказывается. А вот сейчас я с тобой нянчусь, чтобы тебя не засадили за твою глупость, — это что?
— Это вранье, — Пеликан щелчком ударил по ложке, — в данный момент вы меня используете по-черному, чтобы какого-то психа поймать. Вас за это в чине повысят, но вам удобнее думать, что вы меня спасаете, посадив не на десять лет, а на два года. Такой вот благородный майор, который любит детей.
— У меня нет детей! — заявил на это Карпелов.
— Усыновить хотите? — прищурил глаза Пеликан.
— Просто радуюсь этому первый раз за последние двадцать лет.
Они помолчали, потом дружно приступили к запеченной рыбе, а Пеликан так разохотился, что съел на десерт свое желе, желе Карпелова и две порции мороженого.
На строительной площадке лениво валялись в пыли несколько одуревших от жары собак. Застывший подъемный кран, торчащая в небо ржавая арматура, пять разоренных вагончиков. Но в углу большого двора вагончик был с замком, попахивал мокрой гарью залитый водой костерок у мешков со строительной смесью. В бадье с цементом брошены две лопаты.
— Строители были, — сообщил оперативник, прикрепляя на груди Пеликана лейкопластырем микрофон. — Гладенький цыпленок, безволосенький, — подмигнул он Карпелову. Пеликан резко опустил задранную футболку.
Карпелов отдал бинокль. Он осмотрел все очень тщательно, но не заметил ни одного бойца группы захвата. Восемь человек растворились в небольшом захламленном пространстве.
— Когда вы прибыли на место?
— Через тридцать пять минут после вашего звонка. Не потей ты так, отклеится, — это Пеликану, — как только зайдешь на площадку, все время говори.
— Что говорить? — бледный Пеликан действительно потел.
— Что видишь, или пой песенку.
— Зачем?
— Чтобы был контакт, понимаешь, контакт. Я тебе в ухо залеплю динамик. Приказания выполнять быстро и без раздумий, уяснил? — Оперативник рассмотрел задумчиво ухо с серьгой и выбрал другое.
— Он меня убьет, — прошептал Пеликан.
— Не факт. — Карпелов опять взял бинокль и рассматривал крыши ближайших домов. — Темнеет, черт.
— Он настроит свой прибор на вашу прослушку и убьет меня!
— Ну, для этого он должен был успеть сюда за тридцать пять минут и знать про прослушку. Или ты уже предупредил? — Карпелов спрашивал, не убирая бинокль. — Кодовое слово какое-нибудь не сказал по телефону, а?
— Вы что, читаете шпионские романы на досуге? — Губы Пеликана дрожали.
— Нет, голуба, я часто хороню друзей. — Карпелов убрал бинокль от лица и смотрел на перепуганного Пеликана грустно. — И вот что, ты не поверишь, но у меня не бывает досуга!
— Я не хочу туда идти! Это угроза моей жизни, что мне делать, когда он подойдет?
— Быстро лечь на землю и закрыть голову руками.
Москва зажигала фонари, бледные и нелепые в легких сумерках.
Дима Куницын ехал за город, в сером вечернем небе над дорогой тлели фонари, а повыше — тусклые звезды. Он помнил дорогу на дачу генерала плохо: был там два раза и с электрички. Несколько раз спросил дорогу у случайных водителей, потом пошла охраняемая зона поселка. От самой Москвы его вели. Открыто, внаглую. Дима смотрел в зеркальце заднего обзора, стискивая судорогой рта челюсти. Он был очень зол. Он ненавидел женщину, которая застрелилась. Она не смела. Она еще была ему очень нужна. Она еще не стала для него безразлична. Дима резко затормозил, съехав с шоссе. Он помнил запах Ольги и странное ощущение нереальности, когда она выпрыгнула из трамвая. Это было как обещание счастья девушкой-мечтой.
Заглушил мотор, запер все окна и двери, вышел в высокую траву. Раскачивались под сильным ветром деревья, где-то далеко призывно звучала гармонь, закричала невидимая электричка.
Дима вышел из высокой травы на дорогу и сразу заметил темно-серую «вольво». Он пошел быстрее, раздумывая, с чего начать разговор. В «вольво» темнели силуэты трех мужчин.
Один из них, тучный и очень самоуверенный агент наружного наблюдения, с насмешкой смотрел на приближающегося Диму Куницына. Его напарник, помоложе, присвистнул и толкнул толстяка в плечо.
— Ботиночки-то, а?! — Пальцем он показал в окно на медленно подходящего Диму.
Толстяк перестал жевать. Третий мужчина на заднем сиденье зевнул и отбросил яркий журнал.
Толстяк перестал улыбаться и внимательно рассмотрел прикид наблюдаемого объекта.
Дима шел к ним в серых брюках и облегченном белом льняном пиджаке безупречного покроя. Из-под пиджака на три сантиметра опускалась рубашка невесомого шелка пестрой, вишнево-черной расцветки, расширенная книзу фалдами. Ботинки, на которые сразу обратил внимание агент наружного наблюдения, были тоже глубокого вишневого цвета, шнурки — в тон, чуть потемней.
— Ребята, — сказал третий, с заднего сиденья, — вы что, на эстраду перешли? Вы кого пасете?
— Смотри, — кивнул толстяк, — вот он, твой объект, завтра ты на него сядешь. А мальчик-то с хитринкой оказался. — Он задумчиво потер подбородок.
— Он к нам идет, — сказал его молодой напарник, — заблудился, красавчик.
— Щас мы его проводим, — хохотнул толстяк.
— А ведь он не мог нас не заметить. — Тот, что сидел сзади, вытащил следующий журнал.
— А мне по фигу! — Толстяк сказал это тихо, потому что Дима уже подошел к машине.
— Мужики! — Дима развел руками и белозубо улыбнулся. — Застрял, мужики, помогите, а у меня пиво в холодильнике в машине. К женщине еду. Заревнует!
Пока толстяк задумчиво разглядывал жизнерадостную физиономию Димы, его напарники вышли из машины и с удовольствием потягивались.
— Пиво, говоришь. — Молодой расставил руки и поднял их вверх, словно собираясь вобрать в себя небо. — Где машина-то?
— Да я тут недалеко с дороги съехал и застрял. — Дима быстро и внимательно взглядывал на толстяка в машине. Толстяк тер подбородок. — Ладно, мужики, чего уж там, я же не дурак. Если не поможете, так вместе всю ночь и проторчим здесь.
Наступила тишина. Молодой агент наружного наблюдения с радостным изумлением посмотрел на толстяка, третий напарник усмехнулся и покачал головой. Толстяк вышел из машины и пнул ногой колесо.
— Честно и откровенно, значит… — Он смотрел мимо Димы в загорающиеся огоньки поселка.
— Да чего там, пасете ведь, а?
Толстяк промолчал. Почти ощутимая тревога скользнула между ними клочком мокрого тумана в наступающей темноте.
— Ну люблю я баб, люблю! — сказал Дима радостно и счастливо и сцепил ладони сзади на затылке. — Когда-нибудь меня ревнивый муж убьет. А что делать, если — люблю?! Подтолкните, а то засядем на ночь.
