Галина Куликова - Если вы не влюблены
– Ох ты, мать твою! – неожиданно громко сказала Яблонская и сжала рукой горло.
Все повернулись и посмотрели на нее с недоумением. Белинда, первой получившая в руки фотографию убитого Початкова, изумленно воскликнула:
– Да этот же тот самый парень, которого подожгли в фойе! Тот, в белом шарфе. Он еще юную красотку из-под падающей люстры вытолкнул. Я отлично его помню! Мне пришлось его костюмчик в порядок приводить после пожара!
Поднялась небольшая кутерьма, фотографию стали передавать из рук в руки, и Будкевич понял, что так просто ему от следователей не отделаться. Он совершенно пал духом – боялся, что всю труппу задержат в Перегудове и гастроли сорвутся.
– Тань, – тихо сказал он, подойдя сзади и наклонившись к самому ее уху. – У тебя в Москве ухажер есть, мент. Он в каком чине?
– А что? – тотчас обернулась Таня, сразу, конечно, поняв – что. И быстро добавила: – Не в том, чтобы вытащить нас из этой истории, если мы действительно влипли.
Мысль о Дворецком до сих пор не приходила ей в голову. Но когда Будкевич вспомнил о нем, в сердце Тани немедленно загорелась надежда. Вот если бы Дворецкий сейчас был здесь! Она бы чувствовала себя совсем иначе, более уверенно.
Она сразу же вспомнила, что Дворецкий сейчас должен находится где-то поблизости. Кажется, в Приозерске, у потенциальной невесты. Надежда Морошкина – вот как ее зовут. Да-да, он говорил, у нее там ферма. И это совсем недалеко от Ордынска, куда они завтра отправляются. Должны отправиться! Таня решила, что если Будкевичу не удастся все уладить миром, она непременно позвонит Валерию и попросит его приехать. Он, в конце концов, гораздо лучше разбирается в таких делах. Может быть подскажет, как правильно себя вести со следователями. И вообще…
Таня отыскала глазами Таранова и неожиданно поняла, что рядом с ним никогда не чувствовала умиротворения. Рядом с ним каждую минуту приходилось быть начеку. Она снова вспомнила слова тети Поли, которая всегда была против Лешки и не скрывала этого: «Мужчина, который искрит, как высоковольтный кабель, опасен для жизни». Таня очень надеялась, что тетка ошибается.
Ордынск, день первый
– Ордынск! Как много в этом звуке непоправимости разлуки! – воскликнул Рысаков, стоя на верхней ступеньке лестницы, ведущей к входу в драматический театр. – Сегодня нас афиши славят, – он выбросил руку вперед, словно чтец-декламатор, – а завтра… М-м…
– Слава нас раздавит, – подсказал Курочкин, медленно взбиравшийся по лестнице вслед за ним.
– Ты себя хорошо чувствуешь? – спросила мужа Яблонская, наморщив лоб. – Мне кажется, у тебя в последнее время одышка. – И обвиняющим тоном добавила: – И ты какой-то бледный.
– Он бледный, у него одышка, – подхватил противный Рысаков. – От славы у него отрыжка!
– Тихон, угомонись. На тебя смотрят местные жители, – предупредил Будкевич со снисходительной улыбкой. – Артист должен держать фасон.
Алик был доволен спектаклем и откровенно расслабился. Администрация театра предлагала устроить банкет, но он наотрез отказался, решив, что труппа не захочет развлекаться. После того что произошло в Перегудове, настроение у актеров было отнюдь не праздничным. Однако сегодняшнее удачное выступление всех приободрило.
После спектакля актеры, все еще в костюмах и гриме, высыпали на улицу и раздавали автографы в сквере, возле большой красочной афиши, на которой было крупно написано: «Если вы не влюблены. Сенсация летнего сезона!» Теперь все они гуртом возвращались в театр, оживленно обмениваясь впечатлениями.
Поздние летние сумерки принесли с собой благословенную прохладу. Таня на минуточку задержалась внизу, под деревьями, жадно вдыхая воздух полной грудью. Днем у нее от жары разболелась голова, и во время спектакля она чувствовала себя неважно. Сейчас ей хотелось побыть одной, прогуляться, наслаждаясь тишиной и свежим воздухом. Но не в костюме же. Она осторожно поставила ногу на первую ступеньку лестницы, когда услышала позади голос Таранова:
– Тебе что, плохо?
Откуда он взялся, Таня так и не поняла. Ей казалось, что Лешка поднялся наверх одним из первых.
– А тебе что за дело? – спросила она, полуобернувшись. – Не знаешь, куда пристроить завалявшуюся в кармане таблетку аспирина?
Оттого, что Таранов являлся источником ее постоянного раздражения и беспокойства, Таня на него злилась. Если женщина влюблена в вас, еще не факт, что она будет с вами добра.
– Что-то не хочется, чтобы ты свалилась больная и сорвала гастроли, – проворчал Таранов, подходя ближе.
От него пахло чистым сценическим потом и очень слабо – туалетной водой с ноткой табака. Запах, который она знала слишком хорошо, чтобы вовсе на него не реагировать.
– Не волнуйся, твоему триумфальному шествию по городам и весям ничего не грозит! С моей стороны уж точно.
– О, как всегда – выпендреж в чистом виде. Сходила бы к Веленко, чего зря мучиться? Могу тебя под ручку к нему доставить, если коленки подгибаются. – Таранов разговаривал таким тоном, словно делал ей огромное одолжение.
Это бесило. Кроме того, Таня не могла простить ему того случая, когда она позвонила, чтобы извиниться и помириться, а он отчитал ее, как девчонку.
– Я сама решу, что мне делать с моей собственной головной болью, – продолжала упорствовать она.
Таранов стоял перед ней в горделивой позе, задрав одну бровь. Это означало, что он в драчливом настроении. Прямо позади него, рядом с анонсом их антрепризы, висел большой плакат, рекламировавший новую книгу известного писателя Аристарха Заречного. На фотографии у Заречного было точно такое же выражение лица, как сейчас у Лешки, и Таня против воли фыркнула.
– Ощущаешь себя великим артистом? – ехидно спросила она.
– Злая ты, – лениво сказал Таранов. – Учти на будущее: злые женщины портятся быстрее, чем осетрина. Не хочешь принять руку помощи – не надо.
– Хочу, – быстро ответила Таня.
Таранов несколько секунд раздумывал, потом подставил ей локоть. Она бодро ухватилась за него, лихорадочно соображая, как сейчас выглядит. Скорее всего, не очень, раз Лешка решил, что ей плохо.
Наверное, было бы лучше подниматься по лестнице молча, без слов приноравливаясь друг к другу. Однако молчать было совершенно невозможно. Таня не смогла выдержать эту гнетущую паузу и небрежно спросила:
– Видел афиши Заречного? Помнится, ты его просто боготворил.
– А что? – тотчас ощетинился Таранов. – Ты по-прежнему считаешь, что увлекаться можно только Львом Толстым?
– Заречный завтра в полдень автографы раздает в книжном магазине, – продолжила Таня как ни в чем не бывало. – Он, оказывается, живет в Ордынске.
– Не в Ордынске, а под Ордынском, – буркнул Таранов. – У него уединенный дом где-то в лесу. – Тут же он воодушевился. – И молодец, что уехал из Москвы. В Москве настоящий сумасшедший дом и смог, как после торфяного пожара.
– Я бы со страху умерла, – призналась Таня, радуясь, что они впервые за последний год так мирно разговаривают. – Творить в глуши…
Они уже добрались до входа, и Лешка, галантно пропустив даму вперед, заявил:
– Иди пока переодевайся, а я приведу Веленко.
Таня рассчитывала, что он действительно приведет Веленко, однако через четверть часа, когда она уже надела брюки и футболку и начала снимать с лица тон, Вадим явился в гримерку один.
– Починяем головы! – воскликнул он с порога. – Кому латать, кому лудить?
Веленко выглядел отоспавшимся, а его оптимистичный настрой свидетельствовал о том, что Белинда до сих пор его не шуганула.
– А где Таранов? – не удержалась от вопроса Таня.
– Отстал от обоза. Его Анжела перехватила. Говорит, что-то дико срочное. Да и фиг с ним. Зачем он нам тут нужен? Он же не может тихо сидеть, все время вещает, как радиостанция, мешать будет.
Вадим усадил Таню в кресло и заставил закрыть глаза. Потом похрустел суставами, долго тер ладонь о ладонь и, наконец, дотронулся до ее висков. Таня сразу почувствовала тепло и тянущую силу, которая сконцентрировалась вокруг ее головы. Веки налились приятной тяжестью… Однако удовольствие продолжалось недолго. Не прошло и пяти минут, как кто-то попытался открыть дверь. Предусмотрительный Веленко запер ее на задвижку, однако настойчивый посетитель не ушел, а принялся громко стучать. Через секунду с той стороны до них донесся требовательный голос Будкевича:
– Откройте мне сейчас же!
– Ну что за народ? – расстроился Вадим, прерывая сеанс и отправляясь открывать. – Опять кто-нибудь чего-нибудь вычудил. Вот увидишь! Алик просто так не впадает в ярость.
Таня хотела сказать, что Будкевич вовсе не в ярости, однако когда режиссер ввалился в гримерку, поняла, что была не права. Раздутые ноздри и глаза, мечущие громы и молнии, ворвались внутрь первыми. Закружившись по комнате, Алик поднял такой вихрь, что из пудреницы вылетела пуховка и, подпрыгнув, приземлилась на стол.
