Дарья Донцова - Чудовище без красавицы
Очевидно, ужас обуял всех присутствующих, потому что по коридору летел Филя в практичной байковой пижаме, Юрка в трусах, Лерка в роскошной ночнушке, Ленинид, полностью одетый, и Витька, правда, без пистолета. Мы вскочили в спальню к Тамаре. Сеня стоял на кровати и орал.
– А-а-а-а!
– Что случилось? – выдохнули все.
– Там, – проговорил мужик, тыча пальцем в угол, – там крысы, целая стая, много, серые, вон ползут…
Присутствующие уставились на ковер.
– Это не крысы, – устало сказала я, – а щенки. Дюшка вчера родила, мы их в коробке устроили, не знаю, как они из нее выбрались…
Сеня слез с кровати.
– Ой, и правда щеночки, а почему мне не сказали?
– Дурдом, – констатировала Парфенова, – жилище безумного кролика, где Тамарка?
– В туалет вышла, – буркнул Сеня, – так почему мне про собачат не сказали?
– Потому что вчера вы не ночевали дома, а сегодня явились никакие, – пояснила я, – не мужики, а кегли. И вообще, хватит! Все! Разошлись по местам! Полный порядок! Лерка не изменяет мужу, крыс нет!
Народ разбежался по комнатам. Я снова плюхнулась в койку. Господи, как хорошо, что Аким пьет какое-то убойное снотворное. Надо завтра спросить у него название лекарства, здорово-то как! Слопал на ночь таблеточку, а дальше все равно, что происходит в этом доме: потоп, пожар, взрыв или роды.
ГЛАВА 12
Слава богу, утром всем понадобилось уйти на работу. Сначала, старательно пряча глаза, заторопился Олег, чмокая меня в коридоре, он виновато пробормотал:
– Вроде я вчера слегка выпил…
– Нет, – сказала я, – ты был пьян, как кошмар!
Куприн покраснел и убежал. Завтракать он отказался, только выпил целую бутылку минеральной воды. Следом унесся Сеня, тоже отвернувшись от яичницы и выдув полтора литра «Святого источника», затем стартовал папулька, которому не досталось бутилированной жидкости, но он не стал ныть, а спокойно нахлебался воды из-под крана.
– Может, вечером загляну, – загадочно сказал Ленинид, натягивая куртку.
– Лучше не надо, – вздохнула я, – и без тебя голова кругом идет.
– Подарочек принесу, – пообещал папахен и смылся.
Минут через десять после его ухода умелись Юрка и Филя, последней, проведя почти час у зеркала, отправилась обучать людей правильной семейной жизни Лерка. Я прошлась по комнатам и обнаружила только мирно спящую Тому, Витька и Аким испарились. Скорей всего они ушли очень рано, до восьми. Ну ладно Витек, ему, наверное, просто стыдно за устроенный вчера скандал, но куда подевался Аким?
Тихо радуясь, что наконец-то избавилась от всех дорогих и любимых, я вытащила из пакета свернутую в трубочку картину Лены, аккуратно собрала простенькую раму, вставила полотно в багет и отправилась в «Арт-Мо».
По счастливой случайности я хорошо знаю, где находится этот салон – на Лаевской улице, в самом центре. В соседнем доме живет мой ученик, один из тех редких детей, родители которого платят по десять баксов. Каждый раз, идя к нему, я прохожу мимо больших, отлично вымытых витрин и шикарной белой двери, слева от которой горит золотом табличка «Арт-Мо». Лучшие художники мира». Немного амбициозно, но у галереи частенько клубился народ и шныряли журналисты с фотоаппаратами. А один раз я столкнулась с самим Киркоровым. Высокий фактурный Филипп, в умопомрачительном белом кожаном пальто, выскочил из салона и быстро сел в длинный лимузин. За ним шел коротконогий парень с картиной в руках. Значит, эта торговая точка была еще и модной, раз сюда пожаловал муж бабушки, но не дедушка…
У самого входа в галерею за красивым, но простым офисным столом сидела молодая женщина в безукоризненном деловом костюме; безупречный макияж, выполненный в светло-бежевых тонах, великолепная, но совершенно простая стрижка без всяких «рваных» челок и бритых затылков, а из драгоценностей – элегантные золотые серьги и тоненькое кольцо с голубым камнем, скорее всего маленьким, но очень чистым сапфиром.
– Сколько стоит входной билет? – тихо поинтересовалась я.
Девица подняла выпуклые карие глаза и расцвела в улыбке. Впечатление было такое, что она ждала именно меня, причем несколько дней совершенно безрезультатно разыскивала, а тут такая редкая, фантастическая удача, я сама явилась…
– Вход бесплатный, – уточнила безукоризненная девушка.
– Значит, просто так?
– Конечно, идите, – сияла она улыбкой.
Во рту сверкали два ряда идеально ровных и белых зубов. Или ей просто повезло от природы, или она потратила целое состояние, добиваясь «голливудских» клыков.
– А если я ничего не куплю?
– Ну и что? Посмотрите на работы, получите удовольствие…
Оценив такую редкостную приветливость, я осмелела и, показав на пакет, спросила:
– Хочу выставить пейзаж.
Девушка сделалась еще любезней:
– Так вы художница? Отчего сразу не сказали? Вам сюда, налево по коридору, комната номер семь.
– Простите, но хотелось бы сначала показать работу Маше Говоровой.
– Она как раз там сидит, – пояснила девушка. – Мария Леонидовна и принимает работы.
Я пошла в указанном направлении, чувствуя спиной, как она смотрит мне вслед.
Седьмая комната оказалась огромным помещением, заставленным всякой всячиной. Гнутая мебель из бамбука, антикварный диван с высокой спинкой и полочкой, куда когда-то ставили белых слоников, целая куча статуэток, этажерочек, масса картин, прислоненных к стенам, впрочем, они еще и теснились повсюду на стенах так, что рамы касались друг друга. Диссонансом в этой лавке старьевщика был компьютер, помещенный на письменном столе производства мастеров времен Павла I. Словом, контраст между светлым, по-современному обставленным холлом и седьмой комнатой был разительный. Зато девушка, ловко гонявшая по экрану курсор, выглядела так, как в моем понимании должна выглядеть художница: худенькая, даже хрупкая, темные волосы, стянутые на затылке в хвост, лицо практически не накрашено, одета она в мешковатый свитер, а на шее и запястьях тьма бус, браслетов, нитяных и кожаных фенечек…
– Вы ко мне? – спросила Маша.
Я кивнула.
– Слушаю, – вежливо, но достаточно холодно продолжила Говорова.
– Я хотела выставить в вашей галерее пейзаж…
Маша окинула меня оценивающим взглядом, в ее глубоко посаженных карих глазах мелькнуло легкое раздражение, но она проговорила:
– Работа у вас с собой, она одна?
Я вытащила картину из пакета и положила на роскошный стол.
– Вот.
Вся кровь бросилась Говоровой в лицо, очевидно, у нее онемели ноги и руки, да и язык в придачу, потому что Маша выпустила мышку и минуты две смотрела на золотой луч, падавший на верхушки елей. Потом наконец Говорова собралась с духом и прошептала:
– Где вы взяли эту вещь?
– Лена Федулова попросила ее спрятать, – пустилась я в подробные объяснения. – Боялась, что картина попадет в опись и не окажется на вернисаже…
Маша молча выслушала рассказ, потом вздохнула:
– Значит, вы дружили с Леной. Странно, однако, что я вас никогда у нее не встречала…
– Мы не приятельствовали, хотя находились в прекрасных отношениях, я преподавала Никите немецкий.
– Гувернантка, значит, – произнесла Маша, не отрывая взгляда от пейзажа.
– Не совсем, я репетитор, у Никиты, кроме меня, была няня… Но она сразу уволилась, когда… Вы в курсе неприятности, которая случилась с Павлом?
Маша кивнула.
– Няня и домработница уволились сразу, – продолжала я.
– Они обе мне не нравились, – неожиданно сказала Говорова. – Нянька такая неприветливая была, она, по-моему, терпеть не могла хозяев, а домработница вечно ныла и жаловалась на больную спину. Я еще удивлялась, отчего Лена их держит, платит большие деньги и выносит откровенное хамство, по крайней мере, от няни…
– Ну уж не такие сверхдоходы приносит это ремесло, – улыбнулась я, – больше хлопот. Дети бывают разные, хотя Никитка очень милый, мне его жутко жаль, надеюсь, что он поправится…
– А он заболел? – удивилась Маша.
– Вы ничего не знаете! – ахнула я.
Говорова неожиданно побледнела:
– Что случилось?
Узнав правду, она потянулась к крохотной дамской сумочке, вытащила ингалятор и, выпустив себе в рот пахучее облачко, устало сказала:
– У меня астма, стоит чуть-чуть понервничать, как начинается приступ. Боже, какой ужас вы рассказали. Где лежит несчастный ребенок? Может, ему помощь нужна? Или еды принести, соки, фрукты… Получается, что он сиротой остался… Отец в тюрьме, мать погибла, бабушка в клинике.
– Он в реанимации, в Морозовской больнице, – объяснила я, – звоню туда два раза в день, но он пока не пришел в себя, никакие передачи для него не принимают и посещений не разрешают…
Говорова опять вынула ингалятор, вновь в воздухе повис резкий, даже едкий запах.
– Спасибо вам, – сказала Маша, – пейзаж оставьте, я его сегодня же вывешу на лучшее место, деньги, когда продастся, передам Марье Михайловне, кстати, как она?
