Проклятие злого Леопольда - Дарья Александровна Калинина
– Вечером скажу, – пообещала самой себе женщина. – И извинюсь. Что мы как дети, в самом-то деле. Взрослые, любящие друг друга люди, а так себя ведем.
Арина поежилась. Вроде бы на дворе было тепло, да и в квартире градусник уверенно показывал двадцать пять градусов, мерзлячкой она тоже никогда себя не считала, откуда же тогда берется этот неприятный озноб, который сопровождает ее с того момента, как они с Силом перебрались жить в квартиру его отца? Ладно бы зимой, но сейчас-то лето. И ведь нельзя сказать, что вокруг неуютно. Пусть они с Силом въехали в запущенную квартиру, но за истекшие месяцы они сделали в квартире ремонт по своему вкусу. Разумеется, он еще не был до конца закончен, кое-какие подсобные помещения все еще дожидались обновления. Но с этим, считали супруги, можно было и подождать. В целом все было готово и приятно глазу.
Так откуда же брался неприятный озноб и ощущение чего-то недоброго? И еще Арине казалось, что ссориться с мужем они стали с первой минуты, как вошли в эту квартиру. Прямо в прихожей и сцепились. Поссорились из-за цвета, в котором каждый видел это помещение. Арина считала, что нужно сделать что-то светленькое, а Сил утверждал, что светлая прихожая – это верх безумия.
– Самое грязное место в доме, куда приходишь с улицы, где скапливается вся дорожная грязь, ты хочешь выкрасить белой краской! Ты спятила, не иначе!
До сих пор вспоминать об этом инциденте Арине было неприятно, словно бы какая-то злая сила вселилась в ее мужа и заставляла его говорить грубые слова. Разумеется, после они быстро помирились. Они всегда мирились, потому что любили друг друга и умели прощать друг другу. Но все же каждая ссора оставляла маленькую кровоточащую царапинку, которые болели снова, если случалась следующая ссора. А она неизменно случалась.
Арина тяжело вздохнула и стала рассматривать альбом. И совсем скоро ее поджидал сюрприз. Открытки в альбоме оказались только на первой странице. Это были поздравления от разных людей. От некоей бабушки Кати, от дедушки Жени, от Миши и Сережи с Танечкой. Все эти люди явно состояли друг с другом в родственных отношениях, потому что в открытках передавали поздравления еще от огромного числа своих родственников, явно лично известных адресату. Тот самый зеленщик Порфиров с первой открытки со сливами также приходился родней, что вызвало злорадную ухмылку на лице у Арины. Вот тебе и бабушка – графиня! Вовсе не благородных кровей ее муженек, а простых, купеческих.
Но открытки с поздравлениями быстро кончились. И уже на второй странице пошли сплошь одни лишь фотографии. По большей части они были черно-белые, а некоторые – сделанные еще до революции в известном ателье у Карла Булла на Невском проспекте.
Разглядывая старые фотографии, Арина незаметно для себя увлеклась. Фотографии молодели, одна эпоха сменяла другую. Пошли фотографии ранних Советов, потом военного времени, потом пошли и цветные снимки.
Несмотря на то что лица на фотографиях были ей не знакомы, а некоторые фамильные черты лишь едва узнаваемы, в этом-то и крылась главная прелесть этих поврежденных временем снимков. Вот цветная фотография, сделанная в районном ателье: пухленький мальчик держит в руке несуразно большую телефонную трубку. Сам аппарат дисковый, но такой яркой расцветки и такого большого размера, что совершенно ясно – игрушечный. На ребенке поверх красных колготок надеты клетчатые шорты. На щиколотках колготки собрались в гармошку – сразу видно, покупались на вырост.
Арина не могла точно припомнить, но ей казалось, что у ее мамы у самой в детстве были похожие колготки. Добротные хлопчатобумажные колготки, в которых было и не жарко, и не холодно. Один недостаток, рассказывала мама, – они очень плохо тянулись. Зато выбор цветов был огромен. Для самых важных дней, например 1 Мая – День трудящихся, или на Новый год, можно было взять белые. В остальные дни цвет не регламентировался.
«Но все же красные для мальчика я бы не выбрала».
Присмотревшись к серьезному личику ребенка, Арине показалось, что она улавливает знакомые черты.
«Неужели Сильмариллион? Нет, похож, но не он. Отец, наверное. Или другой родственник».
Надпись, сделанная на оборотной стороне, гласила: «Петрушка, 5 лет». Арина напрягла память, но никакого Петруши на семейных застольях припомнить не сумела. Впрочем, со стороны Сила всегда присутствовало меньше родни, чем со стороны Арины.
– Ладно, оставим.
И все-таки она отложила эту фотографию в сторону. В отличие от других, пусть даже и более старых, эта фотография явно попутешествовала по рукам. В двух местах она была смята, снизу отчетливо виднелся залом, а одного краешка и вовсе не было, словно кто-то зубами отхватил кусочек бумаги. Фотография неведомого Петруши не была укреплена в специальных гнездах-зажимах, хотя остальные фотографии были заботливо устроены каждая на своем месте. Некоторые были даже снабжены подписями. Например, черно-белая фотография, но опять же снята на профессиональную камеру.
– «Тетя Олеся в Ялте».
Надпись была сделана детской рукой. Возможно, подписывал Сил. У совсем молодой еще тети были длинные развевающиеся светлые волосы, широкая улыбка и внешность какой-нибудь французской кинозвезды тех лет. Эта тетя должна была разбить немало мужских сердец, о чем наглядно свидетельствовало наличие трех кавалеров, расположившихся на песке у ее ног. Сама тетя Олеся сидела на скале, а под ней, прямо на песке, устроились поверженные ее красотой поклонники.
Арина напрягла память и поняла, что видит молодую тетю своего Сила, которая умерла несколько лет назад. Тетя Олеся была амбициозным ученым, работала с вредными веществами, стремясь дезактивировать их, и в итоге ей удалось разработать метод, с помощью которого вред был нейтрализован. Но за свою научную диссертацию расплатилась сперва здоровьем, а потом и жизнью. Никак не такой итог своей карьере ей виделся.
– А это кто тут у нас?
С любительского снимка прямо в объектив смотрела темноволосая девушка.
Арина вздрогнула. Этот взгляд она узнала бы из тысячи. Несмотря на годы, он все еще был узнаваем. На снимке Арина видела свою дражайшую свекровь. Анастасия Эдуардовна была дамой отстраненной и холодноватой. И все же Арина свою свекровь обожала.
Подружки дразнили Арину, когда узнали, что она идет замуж за Сила.
– Единственный сынок. Мамочкин любимчик. Свекровь тебя поедом будет есть!
Но ничего подобного и близко не случилось. Свекровь не демонстрировала никакой антипатии к невестке, точно так же как не демонстрировала она и какой-то особенной любви к единственному сыну. Ко всем своим родственникам, ко всей своей родне и друзьям, ко всем близким и не очень близким людям она относилась с одинаковой безупречной вежливостью. И от этой вежливости временами веяло таким льдом, что Арине казалось, лучше бы уж свекровь вышла когда-нибудь из себя, заорала, затопала ногами, влепила бы даже кому-нибудь пощечину или вцепилась в волосы, – все лучше, чем эта ее обычная любезная манера вести общение.
– Настя не всегда была такой, – как-то поделился с Ариной подвыпивший дядя Коля. – Это у нее после того, что с Васькой случилось, заскок произошел. С тех пор она такая.
Арина поняла, что речь идет о Василии – отце Сила. И то был первый случай, когда кто-то при ней вслух заговорил об этом человеке.
Упустить такой шанс было нельзя, и Арина торопливо спросила:
– А что с ним случилось? Куда он делся?
Но дядя Коля был вовсе не настолько пьян, чтобы разоткровенничаться дальше. Он прижал палец к губам.
– Тс-с-с! О Ваське – молчок! Настя не разрешает. А что она чувств не проявляет, ничего уж не поделаешь, мы привыкли, и ты привыкнешь. Но в глубине души она хорошая, ты ее еще узнаешь.
Арина и не спорила. И она бы с радостью поближе сошлась со свекровью, но вот та не допускала подобных вольностей. Даже в кругу близких людей свекровь ни на минуту не забывала о правилах хорошего тона. Нет, она никого не поучала, не клевала мозг,
