Русский вечер - Нина Матвеевна Соротокина
Она умеет попросить совета, спросить вкрадчиво: «Объясни, права я или нет?» И когда ей объяснишь, что она совершенно не права и ведет себя как последняя болваниха, умеет здраво принять критику и согласиться. Мне нравится ее отношение к миру, эдакое саркастически-насмешливое. В ней есть некая отстраненность от пустой суеты. С ней интересно разговаривать. Тетка мудра, она начитанна, у нее широкий круг ассоциаций, и не ее вина, что на старости лет она стала олицетворением хаоса.
Так я успокаивала себя в воздухе, но на земле все эти заклятия полетели в тартарары. Преисподняя разверзлась подле ленты конвейера, где получают багаж. У меня была только ручная кладь — сумка с парой кофт и запасной обувью. Вероника, как уже было упомянуто, получала чемодан на колесах, набитый шелковым, старинной выпечки шмотьем и сувенирами, которые она добыла в большом количестве.
В Домодедово получение багажа событие серьезное и длительное. Вот бы где стоило использовать песочные часы. Это был бы изощреннейший вид пытки. Но я не об этом. Я умею ждать. Дело в том, что Вероника поставила меня возле колонны, всучила мне в руки жесткий белый конверт и сказала:
— Стой здесь. Я буду ловить чемодан, а ты подними конверт повыше. Он к тебе подойдет, спросит: «Вы Елизавета Петровна?» Ты ответишь: «Да», — и отдашь ему конверт. На всякий случай — его зовут Игорь.
— Какой Игорь? — удивилась я.
— Молодой человек. Какая тебе разница? Я обещала в Риме передать этому Игорю конверт. Когда тот человек, который передавал мне конверт, описывал по телефону наши приметы, я сказала, что буду в синей кофте.
— Но зачем ты моим именем назвалась? — Дальше кричать и вопрошать в жанре трагедии было бесполезно, Вероника растворилась в пространстве.
Я стояла с поднятым в руке конвертом пять минут, потом десять, ну и так далее… Когда Вероника появилась, ведя за собой упирающийся чемодан, я опять была на грани срыва.
— Вероника, объясни толком, зачем я здесь торчу?
— Потому что нет Желткова. В противном случае мы бы давно уехали. Неужели машина сломалась? Этого нам только недоставало! Что ты на меня кричишь? Мужчина средних лет, ближе к пятидесяти, — она сделала интересное лицо, — попросил меня передать фотографии своему племяннику.
— Это кто-то из нашей группы? Из тех, кто поехал в Неаполь?
— Да нет же! Совершенно незнакомый человек. Насколько я поняла, он в Риме проездом. По-русски говорил чисто, но, знаешь… чуть-чуть с акцентом. Может быть, он литовец или эстонец. Блондин, между прочим. Вернее, седой. Но седина очень эффектно подкрашена — в голубизну. Может, он синькой волосы полощет… Естественно, я не могла ему отказать.
— Но зачем ты подставила меня? — вскричала я с негодованием. — Мы торчим здесь уже час или больше того!
— Желткова пока нет, так что ни минуты из твоего драгоценного времени мы не потеряли.
— Да разве в этом дело? Откуда ты знаешь, что в этом конверте? Мало ли что мог передать тебе фрукт с подкрашенной сединой!
— Ну не бомбу же! Он при мне положил сюда фотографии и запечатал конверт. А чего особенного? Я постоянно хожу на Киевский вокзал и посылаю на Украину посылки желтковской родне. И никогда ничего не пропало. Людям, моя дорогая, надо доверять.
— А если этот Игорь вообще не придет?
— А куда он денется? О! Желтков! — Вероника подхватила чемодан и быстро засеменила к мужу.
Я пошла за теткой. Я решила быть пассивной. Мне никто никаких конвертов не отдавал. Это Вероникин грех, и пусть она берет его на свою беспечную душу. Расцеловались, сели в машину, поехали. Первые вопросы касались Муси, старой беспородной суки. Это нервное, бровастое и усатое существо серо-бурой шерсти с голым, нахально торчащим хвостом было не просто любимицей и членом семьи. Если бы Муся умела водить машину и вскапывала по весне огород, Вероника, конечно, предпочла бы ее Желткову, и развод был бы неминуем.
Я дождалась паузы в разговоре и сказала, что меня ни в коем случае не надо подвозить к дому, что я налегке, вылезу на окружной у Калужского шоссе и замечательно доберусь домой на государственном транспорте. Машина ехала на Соколиную Гору, где Желтковы, сдав свою московскую квартиру, жили безвыездно в крохотном домишке, прозываемом хибарой. Домик был построен еще в советские времена на узком, Г-образном участке. В благие времена нашего сомнительного капитализма Веронику только потому не согнали с дорогостоящей земли, что этот участок был слишком мал и неудобен. Теперь супруги поспешали домой. Желтков экономил бензин, Веронике не терпелось обняться с Мусей. Со мной не стали спорить. И тут Вероника вспомнила про конверт и неведомого Игоря.
— Лизонька, киска, тебя не затруднит отдать этот конверт адресату?
— Затруднит, — я немедленно бросила конверт Веронике на колени.
Нет и нет. Оказывается, я не понимаю, как все просто. В Риме на всякий случай Вероника взяла у латыша или эстонца московский телефон племянника. Она, Вероника, едет на дачу, где, как известно, нет телефона. Глупо, в самом деле, ехать сейчас в Москву, когда у нее столько дел с огородом. Неведомому Игорю надо просто позвонить, он приедет за конвертом в условленное место. И все! Конечно, она меня уговорила.
— Ладно. Давай телефон.
Вероника долго рылась в сумке, перебирала какие-то бумажки, потом сказала:
— Нашла! — и вручила мне старую телефонную квитанцию с косо написанным на ней номером.
Уже выйдя из машины, я задала контрольный вопрос:
— А если я не доберусь до этого Игоря? Если он не подойдет к телефону?
— Тогда выброси конверт в помойное ведро, — тетка чмокнула меня в щеку и вернулась к разговору с Желтковым о Сикстинской капелле и собачьих кормах.
2
Разумеется, я не сразу позвонила этому Игорю. Первое, что я сделала, вернувшись домой, — поругалась с дочерью. Видит Бог, на этот раз не я начала. Яна вела себя так, словно
