Михаил Маковецкий - Белая женщина
После всего вышеизложенного Глеб Петрович заявил мне, что положение Александра сложное. Для того чтобы оно не стало безнадежным, Саша Парашютист должен быть спрятан, причем спрятан в Израиле и спрятан надежно. При появлении в Москве его встретят уже в аэропорту. В случае если он останется в Израиле, его также будут искать долго и всерьез. Скорее всего, его уже ищут.
Кроме того, Глеб Петрович поинтересовался возможностью репатриации его, а также еще одной девушки с трехлетней дочкой, причем на законных основаниях. Легким препятствием к репатриации в Израиль Глеба Петровича и его знакомой девушки служило полное отсутствие у обоих еврейского происхождения. Кроме того, поступила просьба выяснить судьбу девушки Оксаны, фамилия которой была Белобородько. Пребывала она в Израиле в качестве туристки, трудилась до недавнего времени в одном из публичных домов Хайфы, пропала оттуда и, по непроверенным сведениям, была задержана полицией.
Выслушав эти сказки тысячи и одной безлунной ночи, я поинтересовался, почему, собственно, обратились за помощью ко мне. На что мне ответили, что ситуация безвыходная и обратиться больше не к кому. Когда-то Глеб Петрович учился в одном классе с Яном Борисовичем Кацом и даже ходил с ним в одну секцию борьбы. Но Ян Борисович жил в Израиле менее года, иврита не знал и в еврейских криминальных реалиях не ориентировался. Я же был представлен как знаток иврита, специалист в непростой области получения израильского гражданства и тонкий ценитель израильского уголовно-процессуального права.
На выполнение боевой задачи мне были предоставлены сутки. Причем работать мне предлагалось за идею, так как в настоящее время на руках Глеба Петровича наличных денег практически не было. Самым трогательным в этой эпопее было то, что Саша Парашютист, в свое время, был курсантом Ташкентского училища ВДВ и майор Пятоев был его преподавателем.
Почему я согласился на эту авантюру, я сам себе не хотел признаваться. Хотя причина была видна невооруженным глазом. Моя жена погибла год назад. Я остался один с Юлечкой и Димочкой, которые были со мной строги и держали меня в ежовых рукавицах. Хозяйство я вёл так, что, несмотря на приличную зарплату, денег остро не хватало. На этом фоне девушки, которые были согласны полюбить меня, были многословны, нестерпимо высокоморальны и далеки от пионерского возраста. И все, как на подбор, обладали отталкивающей внешностью. Мне же хотелось спортсменку, комсомолку, впрочем, как раз на этом я не настаивал, да к тому же красавицу. А такую можно было привезти только из России.
Дело в том, что мудрое израильское законодательство ставило иностранную супругу израильтянина в зависимое от супруга положение. В течение пяти лет после свадьбы привезенная издалека супруга (супруг) получает вид на жительство, который прекращается в случае развода. И только после пяти лет, с согласия супруга-израильтянина, подается просьба о предоставлении гражданства. Я собирался привезти из России одну барышню и много этим занимался. Но решить этот вопрос мне не удалось, хотя мечта осталась.
Строго следуя заветам классиков, я стремился чтить уголовный кодекс и, неукоснительно руководствуясь этим принципом, приступил к сотрудничеству с Глебом Петровичем и его умельцами. С его помощью мне хотелось получить гений чистой красоты. Хотя бы лет на пять. Потом еще лет на пять. Ведь есть ещё женщины в русских селениях. Несмотря на коллективизацию. Тем более, что дело было вечером, делать было нечего, и я позвонил Аюбу, пламенному палестинскому революционеру и моему хорошему знакомому. Я его любил за буйную общественную активность. Он работал медбратом в отделении судебной экспертизы больницы им. поэта Иегуды Абарбанэля, классика ивритской литературы, писавшего в 14 веке в Испании остроэротические стихи. Абарбанель творил так же на испанском языке и под именем Leon Hebron (Леон Еврей) широко известен любителям испанской словесности. Вне всякого сомнения, творчество Абарбанэля наложило свой отпечаток, как на всю больницу названную его именем, так и на каждого из её работников.
Судебно-психиатрическое отделение больницы им. Абарбаналя было единственным в Израиле, где проводилась судебно-медицинская экспертиза женщин. Все население Израиля — семь миллионов человек, и на всех конфликтующих с законом ненормальных женщин одного отделения вполне достаточно.
Года два назад я учился вместе с Аюбом на курсе медбратьев судебно-экспертных отделений. Учеба длилась полгода, и судебно-экспертным премудростям нас обучали в тюрьме «רמלה» (Рамла), внутри которой находилось психиатрическое отделение. Периодически мы навещали другие тюрьмы. Всегда было немного волнительно посещать тюрьму «המסיהו» (Массиягу), в которой тянули срок лучшие люди, соль земли Израильской, избранники народа, его краса и гордость, столпы веры и пример для подрастающего поколения. В тюрьме Массиягу содержались лица до осуждения и, зачастую, после него, занимавшие высокое положение в различных сферах общественной жизни. По чистой случайности тюрьма Массиягу находится рядом с единственной в Израиле женской тюрьмой, имеющей многообещающее название «תירצה» «Тирца» (что в переводе означает «желанная»). Там мы тоже бывали систематически. Иногда нас водили в тель-авивскую тюрьму Абу-Кабир, где находился институт судебно-медицинской экспертизы, и содержались задержанные до суда жители и гости Тель-Авива и его окрестностей. Изредка мы бывали в военной тюрьме 4 в Црифине. Иногда нам читали лекции в учебном центре психиатрической больницы «שער מנשה» (Шар-Минаше), внутри которой находится особый блок для психбольных, совершивших уголовные преступления. Не избежали мы и посещения единственной в своем роде тюрьмы «Хермон».
Тюрьма «Хермон» — это единственная тюрьма в стране, где проходят полный курс лечения лица, совершившие преступления из-за пристрастия к наркотикам или алкоголю. Так сказать израильский аналог Советского ЛТП. Что любопытно, то здесь же пользуют лиц «страдающих склонностью к насилию в семье». Говоря понятным языком, это те, которые бьют родную супругу смертным боем. По мнению израильских перевоспитателей, это занятие так затягивает,
что самостоятельно от этой пагубного пристрастия избавиться невозможно, и таким людям требуется помощь наркологов в условиях, максимально приближенных к тюремным застенкам. Лечение в «Хермоне» состоит в сеансах психотерапии в разных ее видах, которые не прекращаются с утра до вечера. Далеко не каждый из осужденных выдерживает такую психологическую нагрузку. Многие ничему не могут научиться и раз за разом поддаются на провокации психологов, работников тюрьмы и соратников по борьбе с темными страстями. Именно на такого рода психотерапии сформировался как специалист заведующий подростковым отделением Офакимской психиатрической больницы доктор Керен. Попасть в «Хермон» можно, обратившись с просьбой в Управление тюрем. Причем высокое право быть заключенным тюрьмы «Хермон» заслужить не просто — далеко не все просьбы о тюремном заключении туда удовлетворяются. А вылететь с «Хермона» достаточно легко — для этого достаточно, чтобы сплоченный общим делом коллектив перевоспитателей-психотерапевтов принял судьбоносное решение о безуспешности «лечения тюрьмой». Обмануть тюремных психотерапевтов сложно. У них на вооружении стоит анализ мочи. При обнаружении в моче вернувшегося из отпуска арестанта следов принятых накануне наркотиков провинившийся вылетает из тюрьмы в тот же день. Приговор в таком случае выносят окончательный, и обжалованию он не подлежит.
Однажды, сидя под финиковой пальмой возле спецблока больницы Шар-Минаше, мой соратник по овладеванию тюремными премудростями, Аюб, задал мне вопрос:
— Ты, Михаэль, судя по акценту, из России. Толстого читал, однако.
— Ну, — согласился я, не ожидая ничего хорошего.
— Я тоже читал, но всего не понял. Ты мне объясни. Вот, Пьер Безухое там, он был большим шейхом, и рабов у него было целые деревни. Правильно?
— Ну, — отреагировал я, не чуя подвоха.
— И рабыни в этих деревнях были русские?
— Ну, — не стал спорить я.
— Ну, значит, блондинок там много было?
— Ну, не без этого, — я начинал понимать ход его мысли.
— Так какого же шайтана он там от любви мучился? Вот пёс, с жира бесился! — Возмущению Аюба не было предела. Забыть блондинку Оксану, если она была в экспертном отделении Абарбанля, такой человек, конечно, не мог. И Аюб вспомнил все.
Оксана, с непроизносимой для простого арабского парня фамилией Белобородько, была отловлена хайфской полицией в районе порта в связи с тем, что, будучи одета в вызывающее нижнее белье, пыталась залезть на крышу полицейского участка и при задержании вела себя странно. Была возбуждена и агрессивна, контакту недоступна, и на вопросы отвечать отказалась. В связи с чем её доставили в судебно-психиатрическое отделение Абарбанэля, где она находилась две недели. Там признаков каких-либо психических расстройств у Оксаны обнаружено не было, и она была признана вменяемой. Но общаться с представителями правоохранительных органов она отказывалась. При этом о себе данных она не сообщала, и никаких документов при ней не было. И кроме голословного утверждения, что она Оксана Белобородько, и несвежего нижнего белья, от неё получить ничего не удалось. В результате, до выяснения личности, она была доставлена в тюрьму Тирца, в отделение для задержанных до суда. В этом отделении находится, как правило, человек 30–40. Обычно это были барышни, которые просрочили туристические визы, вступили в конфликтные отношения с законом и были отловлены полицией. Они сидели на нелегальном положении и ждали высылки из страны. Если они не давали своих данных, то есть имени, фамилии и страны проживания, то сидеть они могли долго, так как отправлять их было некуда. Если их личность и страна выяснялись, то полиция за свой счёт оформляла документы, отправляла в страну исхода и заносила их данные в компьютер Министерства внутренних дел в надежде помешать им вновь приехать в Израиль. Так что проблема с Оксаной благополучно разрешилась. Вернуть её в Россию или на Украину было делом техники.
