Ольга Степнова - Леди не по зубам
– С чего ты взяла, что я его боюсь?
– Как же – вздрагиваешь и бледнеешь, как кисейная барышня! – Элка уселась в кресло рядом со мной.
– Элка, не зли меня. Ты ведь не хочешь ночью развлекать меня разговорами, вот я и беру попутчиков, чтобы не заснуть за рулём.
– А он ничего! Высокий, широкоплечий… Как ты думаешь, он узнал меня?
– Ну, если ты успела покрутить у него перед носом своим детективом с фотографией автора на обложке, а потом всучить книгу в подарок с автографом, тогда – конечно, узнал! Кстати, такой презент пришёлся бы ему очень кстати, в сортире закончилась туалетная бумага.
– Ты мстишь мне за то, что я сказала, что он «ничего»? – ласково поинтересовалась Беда.
– Он на голову ниже меня и килограммов на десять легче! – рявкнул я, не отводя глаз от дороги.
Она засмеялась. Ничего так не смешило её, как моя тихая ярость.
– Окно приоткрой! – буркнул я. – Почему спящие люди должны дышать твоим дымом?!
– О господи, – вздохнула она, открывая боковую створку, – кажется, я зря поехала с тобой! Скука смертная! Ночью едешь, днём колбасишься с дегенеративными детками, – никаких впечатлений! Даже уединиться негде! – Она игриво щипнула меня за бок.
Я давно заметил: сексуальный пыл Элки обратно пропорционален нашим возможностям остаться наедине. То есть, чем меньше шансов уединиться, тем больше она намекает на свою гиперсексуальность. В периоды невозможности остаться вдвоём, у неё совсем не «болит голова» и нет заявлений типа: «давай завтра!»
Я тяжело вздохнул, потому что не рискнул высказать свои наблюдения вслух.
– Что-то твой Шварценеггер в сортире задерживается, – сказала она. – А вообще-то, он стопроцентно неплохой парень!
– С чего ты взяла?!
– Рокки на него не рычал. Ты знаешь, что собаки видят ауру человека и поэтому точно знают, злой человек или добрый?
– Уж не знаю, что там видят собаки, но девицы типа тебя первым делом замечают у парней рост и ширину плеч.
Она захохотала.
– Ревнуешь!
– Вот ещё!
– Ревнуешь, ревнуешь! Хоть какое-то развлечение во всей этой «культурно-развлекательной» дорожной бодяге! Слушай, а в этой Тайменке есть речка?
– Понятия не имею. Наверное, есть.
– Если есть, то пока вы будете развлекать детдомовских охламонов, я пойду купаться и загорать топлес!
– Только вздумай. Запру в автобусе.
– Рискни. Сяду голой за руль, и буду гонять кур по деревне.
– Даже для писательницы ты очень уж эксцентрична.
– Даже для педагога ты чересчур занудлив!
– Элка, перестань. Не хватает ещё поругаться.
– Я и не начинала.
– Сядь за руль, а я пойду проверю, куда запропастился этот любитель путешествовать автостопом. Что-то не нравится мне этот гусь…
– Я здесь! – раздалось за спиной.
Беда обернулась и встала, уступая место попутчику. В узком проходе их разделяло преступно-маленькое пространство, они стояли, почти касаясь друг друга: она – длиннющая и худая, с короткой, чуть растрёпанной стрижкой, в очочках, отблескивающих тонкой оправой, в неизменно-потёртых джинсах и еле держащимся на тоненьких лямках топике; и он – выше её на голову, с выправкой и осанкой спортсмена, с плакатно-киношным лицом.
Я видел, как они стояли друг против друга, хотя и не отрывал глаз от дороги.
– Денис. Можно просто Дэн, – представился попутчик исключительно ей, словно меня не существовало.
– Элла. Можно просто Беда.
И ни слова о том, что она мне жена.
Чтобы сделать своё присутствие более заметным, я крутанул руль вправо. Не будь в салоне спящих людей, я сделал бы этот манёвр резче и круче, но и то, что я сделал, было недальновидно. Элку качнуло, она повалилась на грудь попутчику. Он с готовностью её поддержал, не давая упасть.
Чёрт меня дёрнул взять Беду в эту поездку! Сидела бы дома, строчила свои детективы и мечтала о вселенской славе…
Протиснувшись мимо попутчика, Элка ушла в салон.
Дэн сел рядом со мной и достал из нагрудного кармана сигареты. Я не стал запрещать ему курить, сказал только:
– В Тайменке выйдешь. Нам дальше не по пути.
Он пожал могучим плечом, кивнул и опять усмехнулся.
Гад!
Жаль, что я за рулём и не могу набить ему морду.
Все российские деревни похожи одна на другую.
Лес, речка, бездонное небо, бескрайнее поле, звенящая чистота воздуха и длинные ряды домов с палисадниками и огородами, тянущиеся вдоль пыльных улиц, по которым бегают полуголые, чумазые дети, бродят ленивые кошки и суетливо пасутся куры…
Тайменка не была исключением. И хоть на карте обозначалась она, как «районный центр», все симптомчики русской деревни были здесь налицо, включая явственный запашок навоза и полное отсутствие на дороге каких-либо дорожных знаков. На этом-то я чуть и не погорел…
Не разобравшись, где главная дорога, я вылетел с поворота, едва не вписавшись в бочину чёрной «Волги», вынырнувшей откуда-то справа.
Взвизгнули тормоза, автобус накрыла густая пылевая завеса, я налетел грудью на руль. Сзади послышались короткие ругательства моих пассажиров.
– Ёпть! – выдохнул Герман Львович, с грохотом падая с верхней полки.
– Блин-банан! – заорал Ганс, тоже не удержавшись на верхотуре.
– Чёрт побери! – консервативно выразилась Викторина Юрьевна, спавшая внизу и, по всей видимости, не пострадавшая.
– Гав! – высказался Рон.
– Твою мать!! – более традиционно ругнулась Беда.
Промолчал только попутчик. Он успел схватиться за ручку над головой, чтобы не клюнуть носом лобовое стекло. Я не ошибся: его реакция и физическая подготовка были на высоте.
Автобус замер в миллиметре от водительской двери «Волги». Я вытер со лба выступившую испарину.
– Ах ты, хрен косорукий! Гвозди тебе в колёса, дальний свет в рожу и грязного китайца в жёны!! Иди, в рыло дам! Иди, иди, хвост надеру! – заорал невысокий дядька в розовой рубашке и рванул мою дверь.
– Извините, – покаянно сказал я, догадавшись, что это водитель «Волги», – простите, тут совсем нет никаких знаков, а я не местный…
– Знаков ему не хватает!! – заорал мужик. – Не местный он, видите ли! А глазёнки, глазёнки-то кто разувать будет, когда за руль садится?!
Рон зарычал у меня за спиной, но Беда приказала: «Фу, Рокки!»
Попутчик выскочил из автобуса и вплотную подошёл к дядьке.
– Слышь, папаня! Ты руками-то не маши! Видишь, люди приличные, с гуманитарной помощью в вашу дыру едут, а ты с кулаками на них кидаешься! Глаза-то разуй, это школьный автобус, приехал детдому вашему помогать!
– Ох-ё!! – схватился за голову дядька, ринулся вдруг ко мне, и, схватив за руку, начал трясти её в приветственном жесте.
– Роднули!! Да я ж вас встречать еду, чтобы вы тут не заплутали! Я директор интерната, позвольте представиться! Оскар Васильевич Сикорук! – От избытка чувств мужик рванул ворот розовой рубашки, обнажив жилистую шею и хилую грудь. – Вот ведь какой эпизод случился скандальный! Вы уж никому не рассказывайте, чего я вам тут нажелал!!
Попутчик усмехнулся и вернулся в автобус.
Потом, припоминая события, я так и не вспомнил, когда и как он исчез…
Через двадцать минут мы уже были размещены в светлых комнатах интерната, как дорогие, долгожданные гости. Оскар Васильевич пригласил нас в столовую «отобедать», хотя время было около девяти утра. Столовая была пустая, видимо, дети уже позавтракали. Нам накрыли на длинных, составленных в ряд столах, еда была простая, но вкусная, а главное, её было много. Гречка с мясом, горячие пирожки с капустой, голубцы со сметаной, чёрный хлеб, холодец, омлет с помидорами, маринованные грибы и компот – много компота, с плавающими в стаканах, словно рыбы в аквариуме, крупными, мясистыми сухофруктами. Из всей нашей команды только Элка наморщила нос на всё это великолепие и попросила у поварихи бутылку «Перье» с лимоном, заявив, что гречку с мясом и пироги с капустой с утра едят только «психически нестабильные личности». Вместо «Перье» ей принесли «Карачинскую», и она с кислой миной пила минералку прямо из бутылки, всем своим видом показывая, что она намного выше таких земных удовольствий, как набить желудок с утра омлетом, грибами и холодцом.
С аппетитом уплетая голубцы со сметаной, я смотрел на неё и думал: всё-таки хорошо, что она поехала со мной, все-таки хорошо! Потому что… я бы скучал без её выкрутасов, без её холерически-буйного интереса к жизни и неуёмного поиска приключений. Потому что чёрт её знает, что бы она вытворяла в моё отсутствие в поисках выхода из своего «кризиса»…
Вся эта история с благотворительной миссией началась несколько дней назад.
Вернее, началась-то она гораздо раньше, но в путь мы двинули в первый день летних каникул – тридцать первого мая.
Неделю назад меня вызвал в свой кабинет директор школы Владимир Ильич Троцкий.
– Глеб Сергеич, – официально обратился он ко мне, хотя мы с ним давно были на «ты». – Выручай!
Когда Ильич говорил «выручай!», у меня, если честно, холодело под ложечкой.
