Шарль Эксбрайя - Порридж и полента
Затем, немного успокоившись, продолжал:
– Вон отсюда! Да поскорее! Езжайте поучать людей из Скотланд Ярда, если им это так нравится, а нам наплевать на ваши дурацкие советы! Я и дальше буду арестовывать тех, кого мне нужно, не спрашивая разрешения у королевы Англии!
– Ошибаетесь, синьор комиссар!– заметила Сьюзэн.– Наполеону тоже казалось, что он может не считаться с Великобританией, а знаете, чем это для него закончилось?
– Вон! Вон отсюда!
Инспектор вытеснил сопротивлявшихся англичанок за дверь. Когда он опять подошел к столу, шеф заметил:
– Кажется, вы не очень-то стремились проявить служебное рвение, а, инспектор?
– Не мог же я кого-то из них ударить, синьор комиссар. Ведь я бы мог убить одну из них!
– Насколько мне известно, никто не просил вас кого-то ударить! Во всяком случае, мне не хотелось бы, чтобы вы выглядели так, словно собираетесь примириться с нашими временными противниками только потому, что они – женщины!
– Они еще девчонки!
– Ма ке! И как скверно воспитаны! Настоящие дикарки! Приведите сюда Маринео. Мне необходимо сказать ему пару слов!
Пока Кони ходил в камеру, где Фортунато со вчерашнего дня грыз себе ногти, Массимо перезвонил жене.
– Это ты, любовь моя?
– А кто же это может быть?– проворковала она.– Почему ты звонишь?
– Потому, что соскучился по тебе, голубка моя…
– Работай, Массимо дорогой… Работай! Ни за что не отвлекайся, даже на меня… Думай о Милане, любовь моя…
С привкусом горечи во рту комиссар положил трубку.
Массимо Прицци долго рассматривал сидевшего напротив него Фортунато и наконец спросил:
– Ты, естественно, потребуешь присутствия адвоката?
– А зачем он мне?
– Ма ке! Чтобы помогать тебе в защите, разве не так?
– Мне незачем защищаться, поскольку я ни в чем не виновен.
– Это ты гак думаешь. Может быть, для тебя это будет удивительно, но я почти уверен, что это ты повесил Маргоне.
Сын донны Империи недоуменно посмотрел на него.
– Этого не может быть…
– Чего не может быть?
– Чтобы вы были настолько глупы!
– Эй, ты!… Предупреждаю тебя Фортунато, будь повежливее, понял? Ладно…
– Скажите, синьор комиссар, вы подумали о маме?
– Почему я должен думать о своей матери?
– Да не о вашей, а о моей, единственного сына которой вы держите в тюрьме и пытаетесь обесчестить… Маргоне… Джозефина… Неужели же вы собираетесь пришить мне все преступления, которые были совершены с самого дня моего рождения? Хоть немного объясните, зачем бы мне понадобилось убивать этого беднягу Маргоне?
– Из-за наркотиков.
– Святая Мадонна, наркотики! Да чтобы я умер в эту же секунду, если хоть раз в жизни прикоснусь к этой гадости! Значит, я не только убийца, но еще и наркоман! Ма ке! Если бы я вас не знал, то подумал бы, что вы совершенно меня не уважаете, синьор комиссар!
– Напрасно смеешься, Фортунато, совершенно напрасно. Если хочешь знать мое мнение, ты крепко влип! Ну, что скажешь?
– Из-за наркотиков? Или из-за Маргоне?
– Нет… По правде говоря, я еще не уверен в том, что ты занимаешься торговлей наркотиками и что это ты убил Маргоне… Но есть еще Джозефина.
– Разве она тоже была наркоманкой?
– Нет, она была влюблена… и, представь себе, в тебя.
– И за то, что она меня любила, я убил ее?
– Да.
– Странно, не правда ли?
– Только не тогда, когда знаешь образ мыслей таких типов, как ты, Фортунато.
– И какой же у меня образ мыслей, синьор комиссар?
– Образ мыслей бабника, а ты – бабник еще с тех пор, как носил короткие штанишки. Жаль только, что Господу правится все усложнять… Девушки, которые отворачиваются от тебя, привлекают тебя больше всего, а те, которые сами себя предлагают, становятся тебе отвратительны… Джозефина тебе не нравилась потому, что ради тебя готова была пойти на все! И только посмей сказать, что это не так,– я тебя, Синяя Борода, сразу же отправлю на каторгу!
– Хорошо, я ее не любил, но ведь позволял же я ей вертеться вокруг себя, а?
– Просто так, удовольствия ради! Да ты же настоящий садист, Фортунато, бессовестный разбойник! Тебе нравилось видеть, как эта несчастная стелется тебе под ноги! Почему она тебе не подходила?
– Прежде всего потому, что у нее была далеко не лучшая репутация и, кроме того, я полюбил другую!
– И кого же?
– Сьюзэн Рэдсток.
– Да, здесь ты не врешь! Одну из этих наглых любительниц порриджа! И тебе не стыдно, Фортунато, за то, что ты отвергаешь красоту наших девушек в пользу иностранок, у которых полно рыжих пятен на коже? Ты перестал быть порядочным итальянцем, Фортунато!
– У Сьюзэн нет рыжих пятен на коже!
– У всех англичанок есть такие пятна, и не перечь мне! Однако в твоих объяснениях есть такие вещи, в которые трудно поверить, Фортунато. Ты говоришь, что Джозефина тебя не интересовала?
– Совершенно верно.
– Тогда почему же ты пошел к ней в комнату?
– Она сама потребовала, чтобы я зашел к ней.
– Потребовала? Девушка, на которую тебе было наплевать?
– Я побоялся ее угроз.
– Каких, например?
– Однажды она уже сказала Сьюзэн, что ждет от меня ребенка!
– И это было неправдой?
– Ма ке! Конечно, это было неправдой!
– А чего же ты еще опасался?
– Оговора, синьор комиссар… Понимаете?
– Не юродствуй!… Значит, испугавшись возможного оговора со стороны Джозефины, ты убил ее?
– Повторяю: я ее не убивал!
– Допустим, что ты сделал это ненарочно.
– Ни обдуманно, ни случайно!… Я не делал этого! Когда я уходил от нее, она была жива!
– Нет, Фортунато, она была жива, когда ты входил к ней!
В "Ла Каза Гранде" атмосфера была точь-в-точь такой же, как тогда, когда в замке Блуа король вместе со своими придворными готовил убийство герцога де Гиза. Каждый присматривал за другим, находясь в постоянной готовности схватиться в рукопашной. За каждым шпионили свои же сослуживцы, для каждого придумывалась хитрая западня, чтобы заставить противника обнаружить себя. Все с ненавистью поглядывали друг на друга. Донна Империя обращалась с кланом Пампарато так, словно для нее они были невидимыми призраками. Альбертина общалась по работе с донной Империей только через дона Паскуале, умолявшего административный совет перевести его отсюда, пока он еще не попал в психиатрическую лечебницу. Ядро лагеря клана Маринео составляли трое англичанок, сумевших привлечь на свою сторону Энрико, а Пьетро стал основной опорой клана Пампарато по причине своей привязанности к покойной. Дон Паскуале сохранял полный нейтралитет, что было совершенно естественно в его положении. Неестественным было то, что Ансельмо тоже последовал его примеру. Всех интересовали истинные причины подобного безразличия со стороны дяди Фортунато.
Англичанки не были склонны к пассивному выжиданию. Они решили перейти к наступательным действиям и публично доказать невиновность Фортунато. Мери Джейн была поручена миссия убедить Энрико отправиться к Прицци и доказать тому, что Фортунато невиновен; Тэсс должна была заставить Пьетро отказаться от мести, и, наконец, Сьюзэн взяла на себя самую трудную задачу – склонить Ансельмо к выступлению на их стороне. Они сразу же приступили к действиям.
Первой перешла в атаку Мери Джейн. Ей удалось загнать Энрико в один из закоулков, и там, стоя рядом с ним и приблизив свое лицо к его лицу, она спросила:
– Вы любите меня, Энрико?
– Вы для меня дороже жизни!
– И я вас тоже люблю… Представьте себе, как мне будет трудно, если вас посадят в тюрьму…
– А почему меня должны посадить в тюрьму?
– Но ведь Фортунато уже там! Если бы с нами случилась беда, Энрико мио, мне хотелось бы иметь возможность рассчитывать на помощь всех наших друзей… Не дайте возможности этому фашисту-комиссару замучить вашего брата, Энрико!
Энрико был человеком простой души, и к тому же он был влюблен. Все, что говорила ему Мери Джейн, было для него словно Евангелие. Он сразу же побежал в комиссариат и сообщил там, что пришел с важным заявлением по поводу убийства Джозефины. Прицци тотчас же принял его.
– Слушаю вас, синьор Вальместа?
– Фортунато невиновен в убийстве Джозефины Пампарато!
– Да?
– Она до смерти любила его…
– Да так, что в самом деле умерла, не так ли?
– Простите? Ах да, но…
– Что-то никак не могу вас понять, синьор Вальместа.
– Я хорошо знаю Форгунато. Он не способен на убийство, а на убийство девушки – тем более.
– И это все?
– А разве этого недостаточно?
– Нет, синьор, этого недостаточно! И мне очень хочется составить протокол о вашем издевательстве над правосудием!
– Кто издевался? Я?
– А кто же еще?
– О, тогда я все понял… Она была действительно права!
