Сергей Нуриев - Идолов не кантовать
— Ну, что ж, — вздохнул бригадир, обнимая друга, — тогда выходит, что ты, зад копченый, хотел меня просто обокрасть!
Карающей рукой Потап схватил напарника за ухо и принялся его крутить, словно завод будильника. Уличенный эфиоп корчил страшные гримасы, но наказание терпел стоически, лишь изредка тихо ругаясь на родном наречии.
— Будешь знать, змея подколодная, как на чужие клады хлебало разевать, — приговаривал чекист, сосредоточенно выворачивая коричневое ухо. Будешь знать, как измываться над произведением искусства… Бу-у-удешь… Это тебе за двадцать пальцев… Это за покушение на мою жизнь…
Когда ухо прорицателя стало величиной с вареник, Потап, удовлетворившись его размерами, отпустил обвиняемого.
— Если я тебя сейчас и не прогоняю, то только исключительно из сострадания к тем людям, которые тебя могут приютить. Вину свою будешь искупать честным и низкооплачиваемым трудом, не входящим в общий стаж работы. Как глава артели я снимаю тебя с должности заместителя и разжалую до… — Потап на секунду задумался, — до подмастерья. А сейчас сноси бюсты вниз.
Все последующие команды эфиоп выполнял шустро и безропотно, как новобранец. Драгоценный груз был распределен среди старателей согласно рангам и боевым заслугам. Бригадир взвалил на себя крохотный бюстик. Оставшийся металл уместился в санках, в которые впрягся провинившийся великий маг. Ржавые полозья санок довольно сносно скользили по льду, но, попадая на голый асфальт, будто цеплялись за него когтями и неистово визжали. Преодолевая силу трения, Тамасген кренился корпусом вперед и, буксируя, горестно всхрапывал, подобно старому мерину. Обратный путь казался ему втрое длиннее.
Мамай шествовал за повозкой, строго окрикивал во время задержек и праздно разглагольствовал о будущем:
— …В Монте-Карло открою ресторан — "У Ильича". Официантки будут в красных косынках и галошах. Администратор — в кожаной тужурке, с маузером на боку. А швейцар будет в красноармейской шинели, буденовке и обязательно с кавалерийской шашкой. Вышибал одену в матросскую форму… Экзотика!.. А еще кино сниму. Комедию. С детства люблю все смешное. Может быть, я поэтому с тобой связался? Как думаешь, Геннадий? Но первым делом надо будет вступить в Общество охраны памятников архитектуры, чтоб от таких, как ты, их охранять. А у тебя есть мечта, учитель? Куда ты денешь свои капиталы, если я тебе их дам? Сможешь ли ты распорядиться ими культурно? Наверное, ты станешь меценатом и заведешь собственное варьете… Нет, на это у тебя фантазии не хватит. Молчишь? Я и так знаю, как ты потратишь деньги. Купишь себе перстень на тридцать грамм, заведешь жену и шестерых детей, отпустишь живот и будешь каждый вечер смотреть телевизор и пить пиво…
Луна села на крышу соседнего с небоскребом дома, будто боясь пропустить предстоящее зрелище. С такой высоты хорошо было видно, как к подножию небоскреба подошли двое и, задрав головы, посмотрели вверх.
Постояв в молчании минут пять и пробежав глазами расстояние, которое должны будут пролететь бюсты, старатели нерешительно переглянулись.
— Клад может разбиться на кусочки. В темноте можем все не найти, — выразил опасение Тамасген.
— Ты не знаешь свойств металлов, — не очень твердо сказал Потап. — Бронза хрупкая, она разобьется. А золото — металл мягкий. Сохранится в целости. Но, как я уже говорил, форма интересует меня меньше, чем содержание. Ну! Чего стоишь? Сбегай отнеси наверх вещички. Я тут посторожу.
Утешая себя мыслью, что завтра, возможно, это рабство прекратится и можно будет заказать билет до Аддис-Абебы, эфиоп взял на грудь одного из вождей и, пошатываясь, понес его на двенадцатый этаж.
Бригадир тем временем принялся бродить вокруг да около скамейки, изучая плацдарм. Широкой полосой вдоль дома тянулся полисадник. От стены до дороги было метра четыре. "Для верности метать нужно будет на твердое", — размышлял Потап, представляя траекторию полета.
Трижды эфиоп покорял вершину небоскреба. Трижды, преодолевая ступеньку за ступенькой, взбирался он на двенадцатый этаж. Последнее восхождение далось ему особенно тяжело и заняло не меньше получаса. Нетвердой, старческой походкой Гена вышел из подъезда за последней вещичкой.
— Запыхался? — участливо спросил Потап, положив ему руку на плечо и едва не свалив с ног. — Ну, так и быть, этого идола я отнесу сам. Да! Чуть не забыл сказать! В соседнем подъезде лифт работает, и по чердаку можно перейти в наш подъезд.
Подмастерье задохнулся от обиды и негодования.
— Не глотай так много воздуха — застудишь гланды, — посоветовал бригадир. — А о лифте я умолчал ради твоего же блага. Что, если ты опять дашь слабинку и захочешь присвоить всю добычу? Был бы ты в хорошей форме — мне пришлось бы дольше за тобой гоняться. А так далеко не убежишь, если что. Значит, и бить тебя я меньше буду. Ладно, я пошел. Будь умницей. Начинаем через пять минут. В случае успеха — свистни один раз, если неудача — свистни дважды.
В кабине лифта Потапа охватило волнение — наступал критический момент. Как и любой смертный в подобных случаях, чекист обратил свои призывы к Богу. Он просил Всевышнего, чтобы тот послал ему кусок золота, желательно в большом бюсте. Впрочем, на маленький кусок Потап тоже соглашался, хотя и с меньшей охотой. "В противном случае, — мысленно грозил он, — я потеряю в тебя веру, которая у меня только что возникла. А голосами верующих в наше время надо дорожить". Господь промолчал, и Мамай затаил надежду, что они договорились.
Феофил Фатеевич по-прежнему спал, но, судя по всхлипываниям, уже не так крепко. Осторожно пробравшись на балкон, Потап посмотрел вниз и ничего не увидел. "Надо добросить до асфальта, — думал он, воздвигая бюст Ленина на перила, — надо попасть".
— Ну, с богом! — шепнул чекист и с силой столкнул истукана.
Мелькнув напоследок в пучке света и ехидно ухмыльнувшись, вождь провалился в бездну…
Сердце Потапа перестало биться. Вселенная застыла в ожидании. Время завершило свой ритмичный бег. Минула целая вечность, прежде чем страшный грохот потряс весь микрорайон. Дом № 12АБ вздрогнул, словно при трехбальном подземном толчке. Во всей округе проснулись и испуганно залаяли собаки. Дружной капеллой задребезжали стекла.
— Попал, — догадался Мамай, восстанавливая дыхание.
Из кухни выскочил очнувшийся Буфетов и, продирая глаза, очумело вытаращился на кладоискателя.
— Что? Вы кто? — прокудахтал Феофил Фатеевич, не узнав спросонья гостя.
— Тише, папаша. Из-за вас я ничего не слышу, шикнул Потап и, свесившись с балкона, прислушался. Но как он ни старался, ни одного звука, похожего на свист, до него не донеслось. — Попробуйте-ка и вы, папаша. Может, вы что-нибудь расслышите.
Вытянув шеи и изумленно заглядывая друг другу в рот, они замерли в выжидательных позах. Прошло несколько долгих минут. Наконец до их слуха долетел странный звук, похожий на завывание ветра:
— О-о-а-э-у-у.
— Что он орет? — раздраженно спросил Потап.
— Кто?
— Сынок ваш, вот кто!
— А почему он орет?
— С ума сошел потому что! Вы мне можете перевести?
— Не пойму. Далеко очень.
— Ну вот! А еще отец! Да вы слушайте! Слушайте.
— О-о-о-а-э-ту-у, — вновь послышался протяжный вой.
— Кричит: нету, — сообщил Буфетов.
— Чего нету?
— Сейчас… минуточку… кажется, говорит… то ли молота у него нету, то ли молотка…
— Прям так и кричит?
— Угу… А зачем ему молот? — испугался Феофил Фатеевич.
— А я откуда знаю! Я ж говорю — спятил, — нахмурился бригадир, соображая, что бы предпринять. И вдруг он понял, о чем вопит подмастерье, — золота нет! — Да он и вправду двинулся! — взревел Мамай. — Идиот! Я убью его!
Потап заметался по балкону в поисках выхода из сложившейся ситуации.
— Молчи, сволочь! — выкрикивал он в ночь, но верховой ветер уносил его команды в совхозные поля.
Эфиоп продолжал горланить. Требовались экстренные меры.
Надо прибить гада, — осенило бригадира, и без промедления он запустил в неслуха первым подвернувшимся бюстом.
— Что вы делаете? Он может погибнуть! — робко вступился за Гену родитель.
Но Потап уже несся вниз, преодолевая каждый лестничный пролет одним прыжком.
…Верный долгу, Тамасген Малаку сложил рупором руки и в очередной раз вознамерился оповестить напарника о неудаче, не подозревая даже, что на него надвигаются сразу две беды: одна, тараня бельевые веревки, падала с неба, другая бежала по лестнице. В тот самый миг, когда Гена, набрав полную грудь воздуха, уже готов был его выпустить, земля под его ногами вздрогнула и раздался взрыв шрапнельного снаряда. Ближние дома отозвались эхом. Издав предсмертный вопль, эфиоп рухнул как подкошенный.
