Юлия Латынина - Здравствуйте, я ваша «крыша» или Новый Аладдин
— А ты молчи в тряпочку! — вдруг рявкнул я на Исленова. — Тоже подонок! Ты подумай только — тут ребята распинаются, шкуру под пули подставляют, чтобы какую-то штуку с ларька содрать, а этот родину экспортирует вагонами! Гнида!
Исленов взглянул на меня — и расхохотался.
— Ах так, — сказал я, — ты хихикать! Ты у меня сейчас похихикаешь…
И в следующую секунду банкир растаял в воздухе — только на стуле, где он сидел, осталась салфетка, чуть тронутая стертым с уголков рта соусом.
— Ты куда его дел? — перепугался Яниев.
— Не беспокойся, — усмехнулся я, — я его в ад отправил. На познавательно-экпериментальную экскурсию. С Асмодеем.
При слове «ад» у полковника чуть сузились глазки. Так, самую малость.
— В преисподнюю? — переспросил он. — А… а мне можно за ним посмотреть?
— Не торопись, Василий Александрович. Через семь лет насмотришься.
Полковник слегка вздрогнул.
Было часов одиннадцать утра, когда серебристый «линкольн» Исленова вновь причалил к нашей даче. На этот раз Исленов был один, да и дорожку я не стал украшать. Ребята бросились загонять его машину под навес, а Исленов молча прошел по оледенелым бетонным плитам и вскоре появился в гостиной, где мы с полковником наслаждались поздним завтраком.
Сначала я не сообразил, что случилось, а потом понял: черные, как копирка, волосы Исленова поседели за одну ночь. Яниев заметил это раньше меня, и я увидел, как у него нервно дернулись руки.
Исленов сел. Плечи его сгорбились, как у старика.
— Что вы хотите? — тихо спросил он. — Половину вашего пая в банке, — ответил Яниев.
Я раскрыл варежку. Но тут банкир поразил меня еще больше.
— Вы можете взять все, — сказал он. Встал и пошел к выходу. У самого порога я нагнал его, взял за шкирку и развернул от двери.
— А вы-то сами куда, Петр Васильевич? - Брови сорокалетнего банкира — они у него тоже поседели — недоуменно поднялись.
— В монастырь, — спокойно ответил Исленов, — Ты, Аладдин, странный парень. Или ты думаешь, что можно показать человеку то, что ты вчера мне показал, и этот человек пойдет куда-нибудь, кроме как в монастырь?
Лицо Исленова было покрыто сетью мелких морщин. Их не было вчера.
— А впрочем, возможно, — пробормотал он, — живешь же ты в свое удовольствие… Пальмами забавляешься… — видимо, вспоминая вчерашний пейзаж, пробормотал Исленов.
И был таков. Я высунулся из окна. Бывший банкир уходил сквозь раскрытые ворота, вдаль по проселочной дороге, разбитой и усыпанной смолотым в грязь льдом.
— Эй, фраерок, — заорал я, — а «линкольн»?
— Продай в своем салоне, — донеслось до меня, — а деньги пошли медикам в Хабаровск.
Я захлопнул окошко.
Яниев по-прежнему сидел в кресле, несколько бледный.
— Вот что, Шариф, — сказал он, — ты больше этого не делай. Он мне в правлении банка был нужен. Связи его были нужны, понимаешь? А ты что? Напугал человека до состояния промокашки.
— Понял, шеф, — сказал я.
Через неделю одновременно совершились два события. В совет директоров одного из крупнейших в России банков «Народный Альянс» вошли два новых члена: Шариф Ходжаев и Василий Яниев. В тот же день недавний председатель правления банка, Петр Васильевич Исленов, принял постриг в Ильме-ньевском монастыре, что под Воронежем. Принять постриг безо всякого испытания нелегко, но у Исленова и тут нашлись связи: бывший банкир воспользовался телефонным правом в последний раз. Он меня приглашал на церемонию, но я ответил коротко: «Только если там не будет попов и крестов».
Следующей жертвой Яниева стал один из самых влиятельных депутатов Думы, Олег Харчин. Он тоже был вызван на одиночный ужин, где ему был зачитан список прегрешений, выуженный Яниевым из платежек банков и прочей финансовой шелухи.
Страшная история Исленова сослужила нам добрую службу. Все знали, что мы припугнули его не шантажом, не рэкетом и не угрозой похитить дочку. На людей типа Исленова, у которых в охране банка, знаете ли, семьсот восемьдесят человек, такие угрозы действуют прямо противоположным образом.
Харчин не ерепенился, а тут же согласился познакомить Яниева с десятком нужных тому людей и всеми силами бороться против принятия Думой законов, список которых был зачитан ему Яниевым. Бороться против законов, кстати, оказалось очень легко: Харчин тут же назвал точные расценки на голоса разных партий, причем, как выяснилось, голоса партии Индийского океана и некоторых других продавались на чисто коммерческой основе, тогда как голоса иных требовали смешанной формы оплаты.
Следующего нашего гостя звали Станислав Тхаржевский. Он был генеральным директором металлургического комбината. Ему было заявлено в непререкаемой форме, что банк «Народный Альянс» покупает на будущем инвестиционном аукционе госпакет его акций по цене, вдвое превышающей рыночную (компания принадлежала к «второму эшелону»), и предоставляет предприятию кредит на двести восемьдесят миллионов долларов.
Тхаржевский заерзал в кресле: - Мы клиенты ВИРР-банка, — сказал он, — у нас тесные и давние связи.
— Банк Возрождения И Развития России находится на грани несостоятельности, — заявил Яниев, — и покупает ваши акции для перепродажи за рубеж. Вам назвать имя настоящего зарубежного инвестора?
Тхаржевский усмехнулся:
— А что, господин Яниев, вам не нравится, когда продают Россию?
— Мне нравится, когда Россию продают по настоящей цене, — отрезал полковник, — а сейчас ваша компания стоит в сто раз дешевле, чем ее западный аналог.
Тхаржевский развел руками.
— Это удел всей черной металлургии. И вообще российской промышленности. Неразвитый фондовый рынок, отсутствие инфраструктуры, политический и валютный риски.
— Помимо политического риска есть и другие причины низкой капитализации российских компаний. Какова ваша чистая прибыль в этом году?
— Двадцать миллионов долларов.
— А где двести двадцать миллионов, полученных от экспорта холодного проката, оцинкованного листа и слябов?
— Наши партнеры обманули нас. Пропали вместе с деньгами.
— Ваши партнеры обманывали вас на протяжении одиннадцати месяцев, не так ли? Они не оплачивали металл все это время, что не мешало вам продолжать поставки? Вполне понятная оплошность, если учесть, что ваш так называемый партнер, зарегистрированный, если не ошибаюсь, на острове Мэн, на 50% принадлежал лично вам, а на остальные 50% — председателю правления ВИРР-банка. В связи с чем половина денег, причитающихся вашему партнеру от западных импортеров, аккуратно переводилась им в швейцарский банк «Гамбахер», где у вас тоже открыт счет. - Тхаржевский надулся.
— Если бы эти деньги, в три раза превосходящие вашу прибыль за этот год, пришли на завод, его капитализация была бы в три раза выше, вне зависимости от политического климата, не так ли?
— Что вы хотите? — сказал Тхаржевский.
— Вы забираете счета из ВИРРа и отдаете нам — раз. Вы продаете нам 23, 7% — два. Вы уходите с поста гендиректора — три. Вы получаете билет в Швейцарию и позволение оставить в «Гамбахере» на личном счету два миллиона.
— Никогда, — с достоинством вскричал Тхаржевский.
— Один миллион. - Тхаржевский стал задыхаться.
— У вас есть двадцать четыре часа на «да» или «нет», — сказал Яниев. — Вон.
Тхаржевский выскочил из кабинета с такой скоростью, будто за ним гнался призрак коммунизма.
Когда наш гость ушел, я уселся в кресло напротив Яниева, налил нам обоим по хрустальному мерзавчику и осведомился:
— Может, ты объяснишь мне, что делаешь?
— Ты недоволен? Я не выполняю условий договора?
— Ты их выполняешь. Только я не понимаю, каким образом ты спасаешь Россию, отдавая ее в руки мелкого рэкетира и колдуна Шарифа Ходжаева. Ведь этим дело кончится, так?
Полковник помолчал.
— Так, — сказал он, — понимаешь, я долго думал, как разгрести эту кучу говна. Будь моя воля, я бы начал с того говна, которое воняет всех громче: с вас, бандитов. Но этого я не могу. И вот я решил, что будет правильно, если я вашими руками уберу всех остальных бандитов: в Думе, правительстве и в личных заповедниках гендиректоров, которые почему-то называются акционерными обществами.
— А потом? — спросил я, и веселые чертики заиграли в моих глазах.
— А потом будет совершенно неважно. Когда ты станешь главным, ты перестанешь быть бандитом, Ходжа. Тебе захочется, чтобы тебя любили. Ты не допустишь, чтобы твою страну разворовывали, как вороны помойку. Ты единственный, кто может уволить Тхаржевского и компанию, не рискуя потерять голову, и кто может дать ему кредит, не рискуя прогореть.
— А через семь лет? Когда ты помрешь? Кого ты оставишь у власти? Диктатора Всея Руси Шарифа Ходжаева?
