Клод Изнер - Леопард из Батиньоля
Жозеф с порога оценил ущерб: опять придется восстанавливать привычный творческий беспорядок.
— Надеюсь, ты не мои газеты на туалетную бумагу извела?! — выпалил он.
— Я?! Твои газетки, котеночек? Да провалиться мне на этом месте, коли я осмелилась твои вещи тронуть! Да и на что они мне — мадам Баллю вон поделилась старыми «Фигаро», она читает только романы-фельетоны, так-то ей всякий хлам без надобности, это ты над своими бумажками чахнешь, а у меня разве ж рука поднимется таких-то сокровищ тебя лишить, и не смотри на меня букой, на месте твоя макулатура, вон лежит, пыль собирает. Иди-ка лучше завтракать, кушать подано, сиятельный господин.
— А на этих «Фигаро» какие даты были?
— Нешто я знаю, какие даты? Мне без разницы, какими датами подтираться! Иди вон у мадам Баллю спроси.
— Ну почему я не сирота?! — не сдержавшись, воскликнул Жозеф.
Тут уж Эфросинья, и без того раскрасневшаяся, побагровела:
— А ты погоди чуток — сиротой и будешь! Я работаю как проклятая, с утра до ночи надрываюсь, из сил выбиваюсь, портки ему стираю, разносолы готовлю, вкалываю, как рабыня, и все ради чего? Чтоб остаться при черепках!
— При каких черепках? — опешил Жозеф.
— При таких! От свадьбы твоей, разбитой вдребезги! Одно утешение — помру с чистой совестью, всё я для него сделала, в лепешку расплющилась, чтоб вырастить этакого дылду, собой жертвовала, от радостей жизни отказывалась — и что получила взамен? Этот господин лишает меня удовольствия стать бабушкой! — Эфросинья Пиньо стукнула себя кулаком в обширную грудь. — Мечтала я понянчиться с карапузами, пусть и с теми, что у вас только и могут получиться — наполовину добрыми шарантонцами, наполовину япончиками, — ан нет, прахом мечты пошли! — Не переставая ворчать, толстуха побрела восвояси. — Вот она, сыновняя неблагодарность! Все для него делаешь, а он тебе прямо в душу плюет! Ох, горе мое горькое!
Жозеф с тяжелым вздохом разложил на столе квадратные кусочки газет и принялся наклеивать извещение о похоронах Пьера Андрези в свой блокнот с вырезками.
— Ох уж эти студенты, скажу я вам, мадам Примолен! Правительство всего-то и порешило закрыть Дом профсоюзов, а они какую бучу устроили! — Мадам Баллю неодобрительно поцокала языком.
— Муж у меня очень уж переживает, — сообщила ей пожилая дама, остановившаяся перевести дух перед восхождением на пятый этаж. — Думаю, придется нам уехать к родственникам в Виль-д’Аврэ.
— Вот-вот, спасайся кто может… да не так же быстро! — Мадам Баллю, отягощенная помойным ведром, едва удержалась на ногах — на нее налетел мчавшийся на всех парах Жозеф, и она вовремя успела выставить ведро перед собой. — Разуйте глаза, юноша!
— Извиняюсь. Я вас как раз искал — насчет тех «Фигаро», которые вы отдали моей матушке. Вы не помните даты выпусков?
— Так на них же написано.
— Нет, они все изрезаны, ни начала ни конца не сыскать.
— Да уж, ценят мои подарки… Было дело, отдала я Эфросинье целую стопку. Мне эти «Фигаро» приносит жилец с четвертого этажа, а я читаю там только романы с продолжением. Сейчас до того жалостливый печатают! Про старого писателя, который… А как подвигается ваше сочинение, Жожо?
— Уже заканчиваю. Так насчет дат, неужто не помните?
— Вероятно, начало месяца.
— Какого?
— Июля, какого ж еще?
Жозеф, забыв попрощаться, побежал открывать книжную лавку, а Мишлин Баллю поделилась с помойным ведром и мадам Примолен соображением о том, что вежливость как явление природы уходит в прошлое.
Добрый гений управляющих исправно хранил Жожо: месье Мори куда-то отлучился, а месье Легри как раз буксовал на велосипеде между «Эльзевиром» и лавкой фабрикантов Дебова и Гале, производивших «гигиенические товары высшего качества». Так что Жожо встретил хозяина уже за конторкой и немедленно вручил ему блокнот с вырезанным из газеты извещением о похоронах:
— Патрон, у меня для вас потрясающая загадка!
Виктор, пробежав взглядом текст в траурной рамке, пожал плечами:
— Наборщик зазевался, обычное дело… Вот это да, Жозеф, Саломея де Флавиньоль сменила гнев на милость и теперь, когда Ги де Мопассан умер, возжелала прочитать его полное собрание сочинений — глядите, Кэндзи приготовил связку книг для утренней доставки.
— «Наборщик зазевался» — это все, что вы можете сказать, патрон?! — вознегодовал Жозеф. Еще бы — Виктор Легри, прославленный сыщик, не придал никакого значения его открытию!
— Это же какая-то бессмыслица, Жозеф! — отмахнулся Виктор. — Пьер Андрези умер пятого июля, и я не думаю, что кому-то взбредет в голову законсервировать его останки, чтобы предать их земле будущей весной. И вообще, я вам уже не раз говорил: не стоит верить всему, что пишут в газетах.
Жозеф угрюмо нахлобучил кепи и подхватил связку книг.
— Раз так, прощайте, патрон. В этих стенах нечем дышать вольной птице!
Молодой человек вихрем вылетел из лавки, а Виктор облокотился на конторку, подперев подбородок кулаками. Перед ним снова, маня за собой, заплясала знакомая тень. Нет! На сей раз он не уступит демону, он обещал Таша: никаких больше расследований!
— «Оставь надежду, всяк сюда входящий», — процитировал Жожо слова Данте.
Он избавился от груза книг у мадам де Флавиньоль и поддался искушению — не пожалел денег на фиакр до ворот Шапель. После четверти часа блужданий по кварталу в поисках мистического кладбища, упомянутого «кузеном Леопардусом», ничего не оставалось, как спросить дорогу у бродяжки, жевавшего сырные обрезки на пару с собакой.
— А, знаю, перевалите через крепостную стену, пройдете по улице Шапель, свернете на проезд Пуасонье, а там увидите. Ваш приют жмуров в Сент-Уане, мсье!
Продвигаясь к линии укреплений, Жозеф заблудился в лабиринте железнодорожных путей среди куч лимонита и угля, выбрался на улицу Пре-Моди, огляделся и побрел обратно. Вернувшись к начальной точке, он взял направление вдоль ветхих домишек со стенами, исписанными непристойностями, мимо подозрительных гостиниц, больше похожих на притоны, и заросших овсюгом пустырей, где тренировались в поднятии тяжестей ярмарочные силачи. За железнодорожной станцией мрачной тенью выросла потерна.[47] Внутри галереи навстречу Жозефу попадались пугающие силуэты, он различал в полумраке каких-то оборванок, бандитского вида оболтусов, бесшумно скользивших в туфлях на веревочной подошве, бродяг, сбившихся в тесные группки, и наконец вырвался на белый свет, к подножию фортификаций.
Здесь, за Великой Китайской стеной, ему открылись райские кущи. Если бы не копья фабричных дымов, терзавшие небо то тут, то там, Жозеф подумал бы, что попал в сельскую местность, — до того густо цвели здесь сады и зеленели огороды, бабочки порхали над капустным полем, даже несколько бурёнок щипали травку на лугу. Но увы, в этом промышленном предместье, как черные и белые квадраты на шахматной доске, перемежались заводы и хозяйства зеленщиков.
Кладбище в итоге нашлось — бродяжка не соврал. По аллее трясся катафалк, черная обивка посерела от пыли. Гроб сняли, семейство попрощалось с покойным, могильщики споро засыпали яму.
Вместо того чтобы разыскивать по всей территории гипотетическую могилу, Жозеф решил сразу обратиться к смотрителю. Тот сверился с реестром — Пьер Андрези среди похороненных не значился.
— Однако, версия опечатки в дате не очень-то подтвердилась, — задумчиво бормотал Жозеф, возвращаясь к линии укреплений. — Если только наборщик не зазевался настолько, что перепутал еще и кладбище. Странное это дело, очень странное. Наведаюсь-ка я в редакцию «Фигаро», да хотя бы ради того, чтоб досадить патрону!
Занятый размышлениями, он прошел мимо питьевого фонтанчика, к которому приник стройный господин, одетый слишком элегантно для здешних мест; рядом своей очереди дожидались мальчишки с кувшинами, отряженные мамками за водой.
Фредерик Даглан выпрямился, промокнул платком усы и направился к террасе бистро. Там, усевшись за столик и заказав кофе, он достал из кармана три газеты и внимательно изучил первую. А развернув вторую, чуть не опрокинул чашку: между заметками о квартирной драке и выловленном утопленнике сообщалось об исчезновении печатника по имени Поль Тэней; его бухгалтер среди деловой переписки нашел любопытное послание, в котором фигурировал леопард…
Разомлевшая от жары собака свесила башку в канаву и принялась лакать проточную воду. Как раз настал час аперитива.
Виктор запустил плоский камешек по озерной глади, и тот запрыгал, распугав уток, не преминувших гнусаво выразить свое фи. Не удостоив их внимания и даже не полюбовавшись копией храма Сивиллы в Тиволи, возведенной на вершине искусственного утеса, он направился к выходу из парка Бют-Шомон. Жозеф имел наглость заявиться в лавку лишь к концу рабочего дня, да еще с иронической усмешкой — и ни извинений, ни объяснений! Сущее наказанье, а не мальчишка. Перспектива заполучить это недоразумение в зятья приводила Виктора в ужас. Не менее пугала его мысль о том, что свадьба Айрис может и вовсе не состояться. Разрываясь между двумя желаниями — положить конец отношениям Айрис с Жозефом и увидеть сводную сестру счастливой, — он вышел на улицу Дюн.
