Клод Изнер - Леопард из Батиньоля

Фредерик Даглан рывком сел на кровати и потер глаза, прогоняя остатки сна. На мгновение ему показалось, что он у себя дома, в Батиньоле, в доме номер 108 по улице Дам, где снимал комнату с кухней. Но светлая визитка на «плечиках», прицепленных крючком к планке на дощатой стене, напомнила ему о месте пребывания. Фредерик встал, заправил одеяло, натянул брюки, рубашку, сунул ноги в башмаки и вышел из пристройки. В беседке на грубо сколоченном столике обнаружились кофейник, чашка, масленка и краюха хлеба. Сполоснув лицо над рукомойником во дворе, он пристроился на табуретке и сделал себе бутерброд. Пожалуй, хватит отсиживаться — настала пора действовать. Сначала наведаться к Анкизе и забрать у него коммивояжерский чемоданчик с образцами спиртных напитков. А затем уже начать выслеживать того свидетеля…

«Да уж, вляпался я, как слепая курица. Ну ничего, битва проиграна, зато война еще не кончена».

По воскресеньям те, у кого была возможность покинуть шумные улицы столицы, поднимались на укрепления. С земляных валов открывался вид на луга и леса в утренней дымке. Вдали петляла лента реки, парусные шлюпки скользили по ней на север, к морю. На валах было вдоволь закусочных и кабачков, где можно отведать устриц и кислого молодого вина. Для детей старались разносчики сладостей, повсюду вертелись карусели. Весной в зеленой траве прятались маргаритки. Работницы, урвав пару часов свободного времени, забывали здесь об усталости. В городе они с утра до ночи хлопотали на кухне в чаду, на заднем дворе или в лавке, мечтая об одном: выйти замуж за помощника мясника или за приказчика из бакалеи, вырваться от ненавистных хозяев, пожить в свое удовольствие наконец.

Фредерику Даглану нравилось бродить по насыпи в праздной толпе среди представителей социальных низов — тех, кого он считал своими братьями и сестрами. Девчушка в колпаке, сооруженном из газеты, погоняла десяток коз, в сторонке на солнышке грелся горбатый ослик: на шкуре протерлись светлые дорожки от упряжи. Какой-то мужчина, посадив маленького сына на закорки, карабкался по склону, мальчуган заливисто хохотал. Внизу, во рвах, громоздились горы мусора, гнили отбросы, исторгнутые Парижем.

Припекало. Фредерик снял пиджак. Выхватывая взглядом лица и фигуры, залитые ярким утренним светом, он не мог отделаться от ощущения, что они столь же причудливы и нелепы, как образы ускользающего сна. Впрочем, когда спишь, самые бессвязные видения кажутся совершенно естественными.

Перекинув пиджак через плечо, он спустился на внешнее кольцо Бульваров. Город привычно настраивал утренний оркестр: копыта першеронов, впряженных в мусоровозки, тяжело бухали по мостовой, громыхали телеги, дребезжали тачки, перекрывая грубые голоса бродячих торговцев. Баба в отрепьях и засаленном колпаке выползла из нагромождения листов жести, видимо служивших ей жильем, и опорожнила в канаву ночной горшок. Крышка горшка звякнула, эхом раскатился хриплый крик петуха.

— Эй, добрый господин, кинь медяк, мимо не проходи. Мне б штаны купить, чтобы зад прикрыть, а то, вишь ли, средства повышли. Год работаю рук не покладая, а все одно недоедаю.

Фредерик Даглан протянул монету даровитому босяку с красным носом пропойцы, перепрыгнул пару неприятного вида луж застоявшейся черной воды и направился к заставе Клиньянкур. По грязным улочкам ветер гонял пыль. Фредерика внезапно охватила смутная тревога. Что он будет делать, когда найдет того свидетеля?..

Над стойкой красовалась надпись:

Фредерик Даглан прочитал ее с порога заведения «У Кики» на пересечении улиц Фобур-Сент-Антуан и Шеврель. Тротуар у входа заполонили столики, окруженные живой изгородью из бересклетов, внутреннее помещение включало два зала — малый отделен от большого застекленной перегородкой. В центре большого зала водружена печка, в глубине — стойка. В трудовые будни, по вечерам, «У Кики» отбоя не было от посетителей, большой зал заполоняли окрестные лавочники, занимали столики, банкетки, стулья и ревниво пасли свободные места для своих запаздывающих компаньонов. Случайным посетителям отводился малый зал. В кафе приходили выпить рюмочку полиньяка, выкурить сигару, сыграть партию в триктрак или в домино. Завсегдатаи спешили сюда день изо дня, как чиновники на службу в министерство, и жизнь в заведении шла по неписаным, но строгим правилам: левая половина большого зала принадлежит игрокам, правая — тем, кто расположен побеседовать за чашечкой кофе или почитать газету. Банкеточники никогда не занимают стулья, приверженцы стульев не претендуют на чужие банкетки. Это очень облегчало работу половым, успевшим изучить пристрастия большинства клиентов, а клиенты свои пристрастия не меняли.

Хозяйка, внушительных пропорций блондинка лет тридцати пяти в пышном шиньоне с челкой, вязала, восседая за прилавком. В этот час в кафе было пусто, только в углу за столиком примостился молодой солдатик и, высунув язык от усердия, кропал письмо.

— Вы хозяюшка будете?

Белокурая кариатида оторвалась от рукоделия, молча окинула Фредерика Даглана взглядом с головы до ног, нашла, что он хорош собой, и, улыбнувшись, тряхнула челкой:

— Она самая. Мадам Матиас. Чего изволите?

Фредерик заулыбался в ответ. Мадам Матиас показалась ему приветливой и добродушной, а это был хороший знак. По крайней мере, Фредерик представлял, как действовать дальше. Он умел менять повадку в общении с людьми — демонстрировал рафинированные манеры, если того ждал собеседник, давал этакого аристократа или держался попросту, пуская в ход свое обаяние.

— Остроумный у вас девиз, — указал он на плакат над стойкой.

— О, его еще мой дед повесил. Он воевал в Крыму и привез оттуда эту русскую поговорку.

— А в моих краях говорят: «Алкоголь медленно убивает? Вот и славно, мы ж никуда не торопимся!»

— Как-как? — засмеялась мадам Матиас. — «Мы ж никуда не торопимся?» Вот умора, никогда не слыхала! Вы, наверное, не местный?

— Да, хожу-брожу по свету, предлагаю образцы… спиртных напитков наивысшего качества по самым низким ценам!

— А у меня уже есть все что нужно.

— Жалость какая! Должно быть, я под несчастливой звездой родился. Куда ни приду — у всех всё есть, и приходится убираться восвояси несолоно хлебавши.

— Ну, может быть, вам все-таки повезет. Покажите-ка, что там у вас.

Фредерик Даглан с готовностью откинул крышку чемоданчика, на дне которого были закреплены крошечные бутылочки.

— Только самое лучшее, мадам!

— Я вам верю, — вздохнула кариатида, так что пышная грудь ее всколыхнулась, — да вот завсегдатаи мои все как один с лужеными глотками — к кислятине всякой привычны и к домашним настойкам. Боюсь, ваши коньяки с арманьяками, сударь, они не оценят. Вам бы пройтись по ресторанам на Больших бульварах.

— Что ж, спасибо за совет, непременно воспользуюсь. А чашечкой кофе угостите? Черный, пожалуйста.

— А что же, вы наугад ходите? — полюбопытствовала мадам Матиас, наливая в чашку дымящийся кофе. И стыдливо расправила на груди потревоженную недавним вздохом блузку. — Без уговору?

— Да, пытаю судьбу. Вот уже все питейные заведения в предместье Сент-Антуан обежал и повсюду получил от ворот поворот… Кстати, возможно, я ошибаюсь… странно, но название вашего кафе — «У Кики» — кажется мне знакомым…

— Ну конечно, вы наверняка читали в газетах о том деле.

— О каком деле? — вскинул бровь Фредерик.

— Об убийстве месье Гранжана, эмальера с улицы Буле. Его закололи кинжалом тут неподалеку. Такой славный был господин! Каждое утро заходил сюда. Подойдет, бывало, к стойке и давай дразнить Фернана — это наш гарсон. «Фернан, — говорит, — мне кофе с пенкой, но не вздумай туда плюнуть!»

— Боже мой, ничего не слышал об этом убийстве! А вы видели место преступления?

Мадам Матиас похрустела пальцами и решительно наполнила два бокала белым вином.

— А как же, сударь, одной из первых прибежала. Крови-то сколько было!.. Потом, конечно, тротуар отмыли. Ох, мамочки, до сих пор как вспомню, так в дрожь бросает, вот послушайте, как сердце колотится. — Она схватила Фредерика за руку и прижала его ладонь к своей груди.

— Прям выскочит сейчас, — подтвердил Фредерик. Необъятная грудь ходила под его ладонью ходуном, как море в ненастье.

Мадам Матиас повторила недавний успешный вздох, и Фредерик поспешил высвободить руку.

— Ах сударь мой, как же вы меня растревожили, — выдохнула кариатида, — такое напомнили…

— Вы несравненны, мадам, — промурлыкал Фредерик, подавшись ближе, — как рассказчица. Продолжайте же.

— Ну да. Самое ужасное — его глаза. Они были широко открыты! Я как заглянула ему в лицо — закричала громче, чем Жозетта Фату. А она-то убийство видела. Я на ее крик и выскочила, принялась успокаивать бедняжку — с ней случилась истерика, и сами понимаете, было отчего. Потом я сказала Фернану: «Беги за фликами!» Ох боже-боже, вот так и не знаешь, где тебя смерть подкараулит, стало быть, надо получать от жизни удовольствие, пока можно. Вы согласны со мной, сударь?