Сердце знает - Кэтлин Игл
Она поблагодарила его и позже, когда присоединилась к нему на кухне, то вернула ему его джинсы. — Спадают, и все тут. Но рубашки достаточно, верно? Я ведь выгляжу прилично.
— Совершенно прилично. Тем более, что на мне эта рубашка никогда так хорошо не выглядела. — Она доходила ей до коленей и если закатать рукава, сошла бы за платье. — Надень поясок на нее, и можно отправляться в ресторан. — Он вручил ей банку лимонада, которую она не допила. — Ты вчера отказалась пойти со мной в ресторан, а я, как правило, дважды никого не упрашиваю, но вот ты пришла сюда, и время обеденное, а в моем буфете — хоть шаром покати.
— Это одна из причин, почему я, честно говоря, заехала. Извиниться. У меня вчера и в мыслях не было грубить, но после общения с… — она с досадой махнула рукой.
— Это что, входит в обязанности крупье? Утешать проигравших бедолаг?
— Нет, обычно, нет. Я просто оказалась рядом. У меня имеется кое-какой опыт утешителя. Как у педагога, понимаешь? — Она вертела пуговицы рубашки. Пуговицы были от его рубашки и она то расстегивала, то застегивала их на груди. Она могла бы застегнуться наглухо до подбородка, если б захотела, но он все равно не перестал бы думать о том, что ее нижнее белье сушится на улице. Он сам его туда повесил.
— На самом деле, это я могу предложить тебе обед, — появилась у нее идея. — Кое-что я положила в холодильник, и в машине есть продукты.
Он не был голоден. — Пойду принесу. Что взять?
— Просто принеси обе сумки. У тебя есть майонез?
— Не-а.
— А горчица?
Он показал рукой на шкафчик возле холодильника. — Проверь там. Думаю, можно использовать все, что не было открыто.
Она как-то странно смотрела на него. Он отвернулся и пошел к двери. Ты же не пользуешься личными вещами старика, такими как, например, одежда. И Риз подумал, что еда, которой старик пользовался, тоже должна быть отнесена к вещам личным. Она назвала бы это суеверием. В Миннеаполисе он сам бы это так назвал. Но не здесь и не сейчас.
Вернувшись с продуктами, он спросил, нашла ли она что-нибудь. Она ответила, что не смотрела.
— Нет необходимости, — объяснила она, — я привезла достаточно.
Сооружая бутерброды, они непринужденно болтали. Он предложил положить в творог консервированные фрукты, а она вспомнила, что ее мать называла такое блюдо «божественным рагу», и ей кажется, что большинство ест вместо творога взбитые сливки. Он не помнил, чтобы прежде она вспоминала свою мать. Она была права: они тогда про свои семьи старались не вспоминать. Насколько ему помнится, они интересовались тогда исключительно друг другом. Все остальное было слишком сложно. Но сейчас, оказывается, ему не представляет никакого труда спрашивать о ее родителях. И она рассказала ему, что они давно в разводе, что мать ее переехала в Огайо к старшей дочери. Не похоже, однако, чтобы Хелен поддерживала тесную связь с ними, и ему было интересно — почему. Но спросить не спросил. Может, как-нибудь она расскажет ему об этом сама.
Ели они из бумажных тарелок. Кухонный стол давно был превращен в макет сражения на Литтл-Бигхорн. Риз целыми днями ходил вокруг него, качая головой, не в состоянии поверить, что его папаня играл в ковбоев и индейцев. На листе фанеры он смастерил холмы и лощины этой знаменитой долины в южной Монтане и заселил ее крошечными пластмассовыми фигурками индейцев и солдат. Местность была тщательно сделана из гипса на каком-то основании — мелкой проволочной сетке, предположил Риз. Старательность и усердие, которые отец проявил, сооружая макет, видны были в каждой детали, и все, за исключением фигурок всадников, было выполнено вручную.
Он никак не мог представить отца, который мастерит эту штуковину, и это беспокоило его. Когда Риз был ребенком, у него игрушек-то было всего три. Большой круглый мяч и два человечка. И отец предупреждал его, чтобы не очень много возился с этими человечками. Однажды, когда Риз купался с игрушками, он высмеял Риза перед друзьями. И Риз помнил, как стыдно ему тогда было. Но этот прекрасно выстроенный макет не был работой пьяницы. Может, старик мастерил его для внуков — наглядное пособие к его излюбленной истории. Риз спрашивал себя, а не пристрастится ли он сам к таким вещам, когда станет старым. Если, конечно, доживет до старости, что было не очень вероятно. Но если все-таки доживет, то ему не с кем будет играть, разве что с самим собой.
Господи, что за мысли! Он засмеялся.
И тут он понял, что Хелен опять посмотрела на него как-то странно, словно быть рядом с ним небезопасно. Она ведь как раз говорила ему о том, что Рой в вечер своей гибели рассказывал о сражении на Литтл-Бигхорн, и, очевидно, ей это не казалось забавным.
— На Гризи-Грасс, «Жирной Траве», — поправилась она, а не на Литтл-Бигхорн.
— Да, так верней, — согласился Риз, слушал пересказ детального описания стариком знаменитого сражения, хотя и знал его прежде. Черт, да он смотрел этот видеофильм раз или два. Ему нравилось то, как отец потчевал своим рассказом «специалистов», заставляя их вслушиваться в каждое слово, согласно кивать головой.
Она указала ему на некоторые фигурки: — Вон Бешеная Лошадь, вон Сидящий Бык, вон Ссадина, а вон Железное Ожерелье, который, — сообщила она ему, — был его прадедом.
Он наблюдал за тем, как в тоне ее появилась учительские назидательные нотки, за тем, как взволнованно звучал ее голос, как она жестикулировала, но… слова были отцовскими. Хорошо знакомыми.
— Когда-то он работал на железной дороге, — задумчиво говорил Риз, — и часто любовался моделями поездов, которые ты видела в витринах магазинов на Рождество, но отец был не из тех, кто тратит деньги на игрушки. И я понятия не имею, когда у него появилось это увлечение.
— Он рассказывал мне, что увидел один из таких макетов в каком-то журнале. И по его словам, все там было не так, вот он и решил сделать свой собственный. — Она поставила на ноги упавшую фигурку лошади возле укрепленной позиции отряда майора Рено у реки. — Сидни понравилось бы.
— Сидни?
Она резко метнула на него взгляд, словно он ее только что толкнул в спину. Что ж, она имеет право, подумал он. Да и он был тоже где-то в другом месте.
Она пожала плечами.
— Мой сын.
— Он все еще любит солдатиков?
— Он любит историю. Мы ходим в музеи. И он много читает.
