Лев Корсунский - Игрек Первый. Американский дедушка
— Разве совокупленье тел не помогает совокуплению душ? — интересовалась Ведьма.
— Совокупленье тел у человека заканчивается семяизвержением, а вовсе не соитием двух душ! — величественно громыхал Муха своим басом на все отделение. Пророк.
Алевтина была с этим не согласна, но спорить с безумцем не желала. Враг ее в реальном мире — Брокгауз — не упускал случая, чтоб ни съехидничать:
— Вместо коммунистического субботника на территории Воробьевки будет производиться сжигание ведьм. И изгнание дьявола из тех, кто замечен в связи с нечистой силой!
Алевтина радовалась, что, приняв облик Игрека, вмазала ядовитому старикану. Без всяких усилий она угадывала его неотвязную мысль: затеять с ведьмой совокупленье тел. Даже под угрозой последующего изгнания из него дьявола.
* * *Об очередном душевном потрясении Мухи глюки узнали по его пронзительному крику.
— Помер кто из невидимок? — посочувствовала Люся.
Смятение в глазах пограничника говорило о том, что случилось кое‑что похуже.
— Ты их перестал видеть! — догадалась Люська. И погладила Муху по мохнатой руке. — Бедненький!
«Такой медведь, а трахается только с невидимками! Нонсенс!»
— Они остались! — промолвил наконец лейтенант. — И я остался. Но в мире кое‑что сломалось!
Это глюки и сами видели.
* * *Сломалось что-то или построилось — большой вопрос. Без первого не бывает второго.
Пограничник, обретший склонность к философичности, сам познал эту нехитрую истину.
Слаженный мир, населенный милыми неосязаемыми существами, дрогнул и рассыпался.
Причина катастрофы, потрясшей параллельное мироздание, крылась в появлении санитара Колюни и несчастного самозванца сына Сатаны Мальчикова.
Муха вполне мог сделать вид, что не замечает их — во имя сохранения гармоничного мира невидимок. Но лейтенант не привык отводить глаза в сторону: ни на Государственной границе, ни на больничной койке.
«Колюня!» — окликнул он покойного санитара, не шевеля губами, внутренним голосом.
Тот вздрогнул и завертел головой, не находя того, кто его позвал. На Муху он, конечно, не подумал.
«Мальчик!» — снова подал Муха внутренний голос.
Повешенный Мальчиков вытаращился на пограничника.
«Муха, ты когда подох? — с живейшим любопытством Осведомился сын Сатаны. — Сразу после нас, что ли?»
«Я живой, — стыдливо признался пограничник. — А вы все мертвяки?»
«Кто его знает… — неопределенно заметил Колюня, — вроде призраков, что ли… Я в этом не особо понимаю»!
«Тени, бля! — добавил Мальчиков. — Не пойму только, ты-то как здесь очутился?»
Муха схитрил, лишь бы бывшим дружкам не было завидно, что он еще живой.
«Я одной ногой в могиле стою…»
Колюня и сын Сатаны удовлетворенно закивали.
«Ты знаешь чего… — мрачновато проговорил Колюня, — ты ногу эту лучше вытащи… которой в могиле Стоишь…»
«Разве у вас плохо?» — удивился Муха. Выглядели кореша лучше, чем при жизни.
«Хорошего мало, — закряхтел Колюня, — призраком на том свете въябывать!»
* * *Таким образом, востроглазый пограничник углядел в Воробьевке царство теней. Впрочем, точно такое же царство располагалось в любом другом доме. Выяснилось, что души не на небо отправляются и не в преисподнюю, а пребывают там, где жили. О возможности перемены места жительства Муха выяснять не стал, хотя его очень заинтересовал мир, лишенный границ, а следовательно, пограничников и таможенников.
Интерес лейтенанта Мухина носил профессиональный характер, никуда эмигрировать после смерти он не собирался. Правда, и в Воробьевке не желал коротать свое бессмертие.
О быте призраков Муха получил самое общее представление. Плотские радости теням были чужды: ни секса, ни водки, ни жратвы. В общем, не фонтан. Не то, чтобы души усопших очень маялись на том — этом — свете, но и блаженства не испытывали — как показалась Мухе. Возможно, главная радость каждого состояла в том, что другому не лучше, чем ему. Тысячелетняя мечта человечества о всеобщем равенстве воплотилась в жизнь после смерти. Впрочем, скептик Муха подозревал, что кто‑нибудь и там устроился получше прочих.
5.Проникновение пограничника за грань жизни и смерти осталось тайной для глюков. В блаженном неведении длили они свои дни, служа по мере сил науке, верховным жрецом которой казался им доктор Ознобишин.
Желчный Брокгауз, избавившийся от своей мизантропии в Воробьевке, не освободился от совершенно необъяснимой веры в Игрека, в то, что в тщедушном дылде гибнет дар повелителя. Сам он обладал необычайным влиянием на Игрека, хотя тот в последние дни уже не походил на затюканного подростка.
— Прикажи Ознобишину, чтоб он почесал затылок!
В этом распоряжении Брокгауза таилось лукавство. Иннокентий Иванович сидел в ординаторской, склонившись над своими записями. Больным в коридоре он был виден со спины. Время от времени доктор почесывал затылок. Дурная привычка, отчего-то распространенная на Руси.
Иоанн Васильевич хотел, чтоб Игрек поверил в свои силы, ради этого даже слегка смухлевав.
Именно когда Долговязый сосредоточенно твердил, как заклинание: «Почеши лысину! Почеши лысину!». Ознобишин делать этого не желал. Как только раздосадованные неудачей Игрек с Брокгаузом двинулись дальше по коридору, доктор поскреб затылок пятерней.
С некоторых пор беспутная Люся стала изводить Игрека любовными намеками, давая понять, что они уже были близки. Долговязый не поддавался на провокацию, отрицая свое участие в любовном пиршестве.
Внуши Люське, чтоб она подошла к тебе, вильнула жопой и спросила: «Женилка еще не выросла?» — сакраментальная фраза, которой сестричка каждый божий день изводила Игрека.
Люся поймала заинтересованный взгляд своего фаворита. Расплылась в ухмылке до ушей. Вильнула аппетитной попой.
— О, что я вижу! Женилка выросла?
Игрек считал, что это успех, Брокгауз — что все в заговоре против его мальчика.
6.Между тем Мухин, будучи человеком военным, хоть и душевнобольным, не мог не задать давнишним знакомцам конкретные вопросы, связанные с их появлением в параллельном мире. Санитара он всегда недолюбливал за жестокосердие, но отыгрываться на человеке, лишенном тела, — последнее дело.
«Колюня, как тебя угораздило в окно вылететь? Спьяну, что ль?»
«Был я в ту ночь трезвым, как стекло… — с эпическим размахом поведал полупрозрачный, как медуза, Колюня. — Только Люську отодрал, повело меня в сортир…»
«Потянуло, что ли?» — уточнил Муха.
«Повело, бля! — настаивал санитар. — Как будто кто в спину толкал!»
«Отлить захотел?»
«Ща по лбу закатаю!» — по привычке окрысился Колюня.
Муха не обиделся на невидимку, почти иллюзию.
«Решетку из окна выставил — как лунатик… Помнишь, у нас был такой амбал — на баб по ночам залазил…»
«Ничего не мог с собой поделать?»
«Себя не помнил. Только когда из окна выскочил, в воздухе очухался…»
«Лететь страшно было?»
«До усрачки!»
«А дальше чего?»
«Долетел благополучно».
* * *Из душераздирающей беседы с Мальчиком пограничник уяснил следующее.
Будучи под мухой, но в меру, сын Сатаны самолично смастерил из голубого галстука петлю, деловито привязал ее к другому галстуку тропической раскраски. Мальчиков до того любил цветастые галстуки, что носил их даже со спортивным костюмом.
Осуществить роковое намерение удалось, только привязав третий галстук.
Муха усвоил главное: Мальчик так же, как и Колюня, не испытывал ни малейшей депрессии, а суицид совершил, как бы повинуясь чьему-то беззвучному приказу. По наитию.;
Пораскинув мозгами, пограничник смекнул, что такой приказ могли отдать только невидимки, присмотревшие среди живых людей для себя подходящее пополнение.
Зачем теням другие тени? Каким образом они влияют на живых людей?
Ничего этого Муха пока не ведал, но, копаясь в своей жизни, вспоминал случаи, когда и сам действовал сомнамбулически, без всякого соображения. До самоубийства, к счастью, пока не доходило. Значит, невидимкам он пока без надобности. Всегда пограничник неосмысленно ощущал, что живые и мертвые как-то связаны, но такого влияния мертвых на живых, конечно, не ожидал.
«Мертвецы тащат нас за собой в могилы!» — Муха в ужасе кинулся в койку, укрылся одеялом с головой. И увидел рядом на подушке лысую голову хохочущей беззубой старухи. Невидимую для счастливчиков, вроде сумасшедших из Воробьевки.
* * *Кроме жизненно важных смертоубийственных проблем, Муха обсуждал с невидимками и сугубо бытовые. Например, Колюня сообщил пограничнику, где у него дома припрятана заначка от супруги. Если к ней ходит Толя Маленький, бабки взять себе, если ходит кто другой — отдать супруге. Сам попользоваться радостями жизни Колюня был не в силах.
