Маргарита Малинина - Первая мрачная ночь
Стоп! Не сходи с ума, никакой Хрякин не убийца.
– А как твой банк называется? – чтобы хоть немного нарушить молчание и как-то избавиться от идиотских мыслей, проявила я интерес.
– Ну я же рассказывал, – снисходительно улыбнувшись, откликнулся он.
– Извини, забыла, – нагло соврала я. Но не рассказывать же ему, насколько я глупею, едва его увижу, что слушаю, но не слышу. Так что я просто-напросто не знаю, какое название носит его банк. И опять же, посмотрев на своего водителя и сияющую на его устах улыбку, я снова чуть не прослушала ответ, но, будто сквозь туман, до меня донеслось:
– Мой банк называется «Тэмпо».
Любуясь его улыбкой, я не придала значения ответу, лишь поддакнув: «А-а, «Тэмпо», но стоило повернуть голову чуть вправо, к окну, как по башке точно кто-то долбанул кувалдой, вправив мозги на место. Я даже за нее, за голову, схватилась. «Тэмпо»! Тот самый банк, что будто бы разорился! А он, смотри-ка, растет, процветает и меняет своих начальников, точно перчатки. В сознании вновь возник образ Владимира Павловича, грозящего кулаком и приговаривающего: «Хряк – мафия!» Конечно, мафия, как же иначе. Все встало на свои места. Прошлый директор Крюков и два его заместителя Юрочкин и Хрякин проворачивали вместе какие-то темные делишки, связанные с разорением доверчивых вкладчиков. Потом что-то не поделили, и один из замов – а может, даже оба, – убил начальника, допустим, чтобы встать на его место. Или замести следы. А по теории вероятности целых пятьдесят процентов за то, что убийца сидит рядом со мной и проникновенно улыбается. Но нет, не сходится. Наташка говорила, что Хрякин знал, кто получит предприятие. Он что, затеял двойное убийство? Но он должен знать, кому завещал пакет акций Юрочкин, и если даже допустить, что своему заму, то этим Хрякин только навлечет на себя громадные подозрения, не настолько он глуп. Значит, убил не он.
С другой стороны, мало ли зачем ему убивать Крюкова? Возможно, там какие-то личные мотивы и пост главы банка здесь совершенно ни при чем. Тогда Георгий сейчас живет и здравствует в своей далекой Америке, и зря я за него волнуюсь, лучше бы о себе побеспокоилась, не просто так ведь Катьке не нравится Николай, а я полностью доверяю ее интуиции. В то же время по личным мотивам убить мог абсолютно каждый, почему именно Колька?
Я посоветовала себе бросить навязчивые фантазии идиотки и лучше послушать, о чем он сейчас говорит. К слову сказать, для меня это было большим открытием, что он, оказывается, все это время что-то говорил, а я и не заметила – была погружена в свои мысли. Тут краем уха я зацепилась за конец реплики «переименовывать банк», и правда мне открылась полностью. Вот как они это проворачивают! Другое название, другой директор, новые реквизиты, стало быть, другой банк! А почему это другой банк должен выплачивать долги за старый? Это «Тэмпо» вас разорил, а не, скажем, «На деревню к дедушке».
А сейчас Николай так беззаботно поведал мне свои планы, потому что знает, что я уже ничего никому не расскажу. Потому что через небольшой промежуток времени меня уже не станет. И какую же смерть он мне приготовил?
– Нож? – с места в карьер спросила я.
– Что? – удивленно переспросил он.
– Да так, ничего…
Совсем с ума сошла?! Что ты вытворяешь?! Брось свои кретинские мысли и сиди смирно. Господи, только бы до дома доехать…
Но сидеть смирно так и не удалось, а вспомнив один эпизод из жизни, который я понапрасну пыталась поглубже зарыть в своем подсознании, я вообще чуть не лишилась чувств. Кого я увидела перед обнаружением трупа? То-то. Его самого. Так вот, что он делал там, в то время, на той дороге и рядом с трупом?
В этот момент я по беспросветной своей дурости и задала почти самый глупый вопрос в своей жизни. Говорю «почти», потому как наиглупейший еще впереди. Итак, я спросила:
– Что ты там делал? – стоило произнести эти слова, как в днище автомобиля, словно тот разглядел в моих мыслях желание нанести вред его хозяину (ведь суд и последующее за ним заключение в тюрьме далеко не рай), раздался хлопок, после чего он, проехав еще где-то с полтора метра со скоростью человеческой ходьбы, по чьему-то дьявольскому замыслу остановился.
– Проклятье! – разозлился на машину Хрякин, со злостью стукнул по рулю и, словно опомнившись, повернулся ко мне. – Что ты там спросила?
Как теперь повторишь вопрос?
– Я говорю, что с машиной?
– Да блин, колесо, наверно, спустило. Пойду проверю. – И он вышел. И я, на свою беду, следом за ним.
Дождь продолжал шумно литься с небес темной плотной завесой, навевая на меня какой-то мистический ужас. За секунду я вымокла до нитки, но все же решила не возвращаться в уютный салон предателя «БМВ», а последовала за подозреваемым к багажнику, в котором он на данный момент копался.
– Тебе что, жить надоело? – заметив меня сквозь непроходимый поток дождя, спросил он по-простецки, будто здоровьем интересовался. Все, доигралась, мне конец. – А вот он! – обрадовался чему-то, что нашлось в багажнике, Колька, и через мгновение очам моим предстал… здоровенный разводной ключ!
В следующую секунду, находясь под влиянием сей готической атмосферы, я задала уже наиглупейший вопрос в своей тленной жизни:
– Это ты его убил?
– Что? Ах да, убил. И в землю закопал, и надпись написал.
– Что?! Как ты можешь шутить такими вещами? Ты и меня с улыбкой убивать будешь?
– Так! – начал он терять терпение. – Я понял, что мы переборщили с шампанским, и все-таки, будь любезна, включи мозг. Кого я убил, по твоему разумению?
– Своего друга! Крюкова!
– Я?! О господи… – Он прислонил железяку ко лбу. – Это абсурд! Скажи, откуда такие подозрения? Он же был моим другом! Ну зачем мне тогда расследовать его убийство?..
– Не знаю. – Я уже начала понимать, насколько глупо себя вела. Видимо, тронулась умом на почве пьянства.
– Зато я знаю, что не убивал своего друга. Ты мне веришь?
Я посмотрела ему в глаза и искренне промямлила:
– Да.
Он взял меня за руку.
– Давай иди в машину.
– Прости меня, – сказала я и заплакала. Вообще-то, я редко плачу, чаще в обморок падаю, но сегодня сказалось напряжение всех минувших дней да плюс к тому самое ужасное чувство на планете – чувство собственной вины, которое, дожив до восемнадцати лет, я так и не научилась переносить достойно.
Коля подошел ко мне вплотную и обнял, крепко прижав к себе. Я же заплакала еще горше. Одно счастье – дождь перестал, только, когда дул ветер, капало с деревьев, но это можно было перенести, потому что вокруг как-то сразу посветлело, и страх, навеянный ливнем и мглой, улетучился.
– У машины спустило колесо, мне надо его поменять, – когда я успокоилась, заявил Николай. Я вызвалась помогать, но только мешалась, а затем и вовсе поскользнулась на ровном месте и упала в грязь.
– Ну вот, теперь я испачкаю тебе машину, – оглядывая себя, печально сообщила я парню и снова пустила из глаз слезы.
– Не говори ерунду, – возмущенно покачал он головой, убрал баллонный ключ, подошел ко мне и, подняв ладонью мой подбородок, посмотрел мне в лицо. – Поедем, а? Уже десятый час. Мне звонить должны, да и родители твои…
– Да-да, конечно, – не дала ему договорить я, отправившись к «БМВ». Мы загрузились и поехали.
«Господи, какая же я тупая! – укоряла я себя по дороге, размазывая грязными руками неугомонные слезы по не менее грязному лицу. – Кто мне сказал, что он не убивается по поводу смерти друга? Он же ищет убийцу, и Николай не баба, чтобы слезы лить, например, как я сейчас. Владельцем банка ему все равно не быть, он всего лишь заместитель, значит, нет и мотива. Владимир Палыч обычный сукин сын, а я… я просто дура!»
Он посмотрел на меня и улыбнулся.
– Здоровски выглядишь!
Я хотела ответить: «Ты, между прочим, не лучше», но вместо этого расхохоталась. Тогда он с сомнением поглазел на меня и нахмурился, мол, как, опять? И в тот момент я поняла, что мне плевать, пусть он трижды бандит и четырежды подлый махинатор в своем банке, но он не убийца, и я всегда буду с ним, до конца жизни.
К дому, где я живу, мы подъехали уже без четверти десять. Не к чести моей будет сказано, но я, прекратив истерически хохотать, снова начала плакать, еще раз убедившись в одной закономерности: долго смеешься – вскоре будешь долго плакать, что со мной в итоге и произошло. Слезы градом сыпались из глаз и никак не желали останавливаться, по этой причине я даже не удосужилась открыть дверь, чтобы выбраться на волю.
– Солнце мое, ну что же ты опять плачешь? – проявил сочувствие мой принц.
– Не могу остановиться, – шмыгнув носом, прогнусавила я.
Получив ответ, Николай подумал о чем-то, затем полез в бардачок и достал оттуда серебристую фляжку. Протянув ее мне, велел:
