Алан Брэдли - Сладость на корочке пирога
Я скользнула к заднему борту кузова, как раз когда заскрипели тормоза и машина начала замедлять ход. Через секунду, словно десантник, прыгающий с борта вертолета, я выпрыгнула из кузова и приземлилась на четвереньки на дорогу.
Не оглянувшись, водитель повернул налево, и когда тяжелый грузовик, нагруженный сырами, скрылся из виду в клубах пыли, я направилась к дому.
Меня ожидала утомительная долгая прогулка к Букшоу через поля.
9
Думаю, что долгое время, после того как моя сестра Офелия умрет, когда я буду вспоминать о ней, мне будет первым делом приходить на ум ее бережное прикосновение к роялю. Усаживаясь за клавиатуру нашего старого «Бродвуда» в гостиной, Фели становится совсем другим человеком.
Годы практики — хоть сдохни — даровали ей левую руку Джо Луиса и правую красавчика Бруммеля (по крайней мере так говорит Даффи[25]).
Поскольку она играет так прекрасно, я всегда чувствую необходимость вести себя с ней особенно мерзко. Например, когда она играет какую-нибудь раннюю вещь Бетховена, звучащую так, словно ее украли у Моцарта, я бросаю любое свое занятие, что бы я ни делала, и с небрежным видом направляюсь в гостиную.
— Первоклассная работа ластами, — говорила я, достаточно громко, чтобы перекрыть звуки музыки. — Шлеп! Шлеп! Шлеп!
У Офелии молочно-голубые глаза, мне нравится думать, что у слепого Гомера были точно такие же. Хотя она играет почти весь свой репертуар по памяти, время от времени она двигается к краю стула, сгибается в талии, как автомат, и, щурясь, вглядывается в ноты.
Однажды, когда я заметила, что она похожа на слепого кролика, она вскочила со стула и чуть не прибила меня свернутыми в трубочку нотами сонаты Шуберта. Офелия лишена чувства юмора.
Перебравшись через последний холм и увидев Букшоу, раскинувшийся с противоположной стороны поля, я задохнулась от восторга. Именно с этой точки обзора и в это время суток он нравился мне больше всего. Когда я приближалась с западной стороны, старый камень светился мягким шафрановым светом в лучах садящегося солнца, на фоне пейзажа напоминая заботливую курицу-наседку, сидящую на яйцах, а над головой довольно развевался «Юнион Джек».
Дом не подавал виду, что заметил мое приближение, словно я была подкрадывающимся тайком нарушителем.
Даже на расстоянии четверти мили я слышала звуки токкаты Пьетро Доменико Парадизи из сонаты ля-мажор, доносившиеся мне навстречу.
Токката была моим любимым сочинением; с моей точки зрения, это величайшее музыкальное достижение в истории, но если Офелия узнает об этом, она больше никогда не будет ее играть.
Когда я слышу эти звуки, мне кажется, будто я лечу по крутому восточному склону Гуджер-хилл, бегу так быстро, что ноги почти не чуют под собой земли, я кричу навстречу ветру, словно восторженная чайка.
Подойдя ближе к дому, я остановилась в поле и прислушалась к безупречному потоку нот, не слишком presto — именно так, как я люблю. Я вспомнила, тот вечер, когда я в первый раз услышала, как Эйлин Джойс исполняла токкату на Би-би-си. Отец включил радио, но не слушал, погрузившись в коллекцию марок. Звуки музыки пронеслись по коридорам и галереям Букшоу, взлетели по винтовой лестнице и проникли в мою спальню. К тому времени, как я узнала пьесу, сбежала по лестнице и ворвалась в кабинет отца, музыка уже закончилась.
Мы стояли там, глядя друга на друга, отец и я, не зная, что сказать, пока наконец я, не говоря ни слова, вышла из комнаты и медленно поднялась по лестнице.
Это единственный недостаток токкаты — она слишком короткая.
Я обошла забор и вышла на террасу. Через окно увидела, что отец сидит за столом в кабинете, погруженный в свои занятия.
Розенкрейцеры утверждают в своих рекламках, что можно заставить совершенного незнакомца обернуться в переполненном кинотеатре, и я изо всех сил уставилась на отца.
Он взглянул в окно, но не увидел меня. Его мысли блуждали где-то далеко. Я не шевелилась.
Потом он, как будто его голова была свинцовой, опустил ее вниз и вернулся к своим занятиям, а Фели в гостиной заиграла что-то из Шумана.
Когда Фели думает о Неде, она всегда играет Шумана. Я полагаю, это потому, что Шуман считается романтической музыкой. Однажды, когда она играла сонату Шумана с чрезвычайно мечтательным выражением лица, я громко сказала Дафне, что обожаю эстрадную музыку, и Фели пришла в ярость — ярость, которую не утихомирило то, что я выплыла из комнаты и через несколько минут вернулась с бейклайтовской слуховой трубкой, найденной в чулане, кружкой для милостыни и написанной от руки табличкой, которую я повесила на шею: «Оглохла в результате трагического фортепианного происшествия. Сжальтесь, пожалуйста!»
Фели, наверное, забыла об этом случае, но я помнила. Сделав вид, что хочу посмотреть в окно, я подошла к ней поближе и мельком глянула на ее лицо. Пропади все пропадом! Опять мне нечего записать в дневник.
— Думаю, у тебя неприятности, — сказала она, закрывая крышку рояля. — Где ты была весь день?
— Не твое собачье дело, — ответствовала я. — Я не твоя рабыня.
— Тебя все искали. Мы с Даффи сказали, что ты сбежала из дому, но, похоже, нам не стоило рассчитывать на такую чертовскую удачу.
— Чертовски неприлично употреблять слово «чертовский», Фели… Ты не должна это делать. И не надо так надувать щеки — ты становишься похожа на перезрелую грушу. Где отец?
Как будто я не знала.
— Он не выходил весь день, — ответила Даффи. — Думаешь, он расстроен утренним происшествием?
— Трупом в хозяйстве? Нет, я бы не сказала, ничего общего с этим делом.
— Так я и думала, — протянула Фели, снова открывая крышку рояля.
Встряхнув волосами, она погрузилась в первую из «Вариаций Голдберга» Баха.
Она была медленной, но тем не менее красивой, хотя даже в свои лучшие дни Бах, на мой вкус, и в подметки не годился Пьетро Доменико Парадизи.
И тут я вспомнила о «Глэдис»! Я оставила ее в «Тринадцати селезнях», где ее может заметить любой. Если полиция еще не заявилась туда, она скоро там будет.
Интересно, пришлось ли Мэри или Неду рассказать о моем визите? Если да, рассудила я, инспектор Хьюитт уже приехал бы в Букшоу, чтобы сделать мне выговор.
Через пять минут, в третий раз за сегодня, я снова отправилась в Бишоп-Лейси — теперь пешком.
Прячась за оградами и перебегая между деревьями при звуках приближающихся машин, я сумела добраться кружными путями к дальнему концу Хай-стрит, который в это время суток обычно пустовал.
Быстрый рывок через декоративный садик мисс Бьюдли (водяные лилии, каменные аисты, золотые рыбки и красный лакированный мостик) привел меня к кирпичной стене, окружающей двор «Тринадцати селезней». Тут я пригнулась и прислушалась. «Глэдис», если никто ее не тронул, должна быть прямо за стеной.
За исключением доносившегося издалека тарахтения трактора не было слышно ни звука. Но только я собралась совершить вылазку за стену, как услышала голоса. Точнее, один голос — это был Тулли. Я бы услышала его, даже если бы оставалась в Букшоу и заткнула уши затычками.
— В жизни не видел этого парня, инспектор. Осмелюсь предположить, что это его первый приезд в Бишоп-Лейси. Я бы помнил, если бы он приезжал раньше; Сандерс — это девичья фамилия моей покойной жены, благослови ее Господь, и я бы обратил внимание, если бы регистрировал однофамильца в учетной книге. Можете поставить на это пять фунтов. Нет, он не выходил во двор, он пришел через переднюю дверь и поднялся в номер. Если вы и найдете улики, то либо там, либо в баре. Он потом ненадолго спустился в бар. Заказал пинту коктейля, осушил одним махом, чаевых не оставил.
Так полиция знает! Возбуждение забурлило внутри меня, словно имбирное пиво, не потому, что они установили личность жертвы, а потому, что я побила их одной левой.
Я не смогла сдержать самодовольной улыбки. Когда голоса стихли, я, прикрываясь листом лопуха, выглянула поверх стены. Двор был пуст.
Я перемахнула через стену, схватила «Глэдис» и украдкой выбралась на пустую Хай-стрит. Вылетев в Коровий переулок, я повторила свой утренний маршрут — мимо библиотеки, «Тринадцати селезней» и вдоль реки, затем на Обувную улицу, мимо церкви и в поля.
Подпрыгивая на кочках, мы ехали — «Глэдис» и я. Отличная компания — моя «Глэдис».
Ну и ну у миссис Портер ночки!У нее дочкиМоют ножки содовою в бочке![26]
Этой песенке меня научила Даффи, но только взяв с меня клятву никогда не петь ее в Букшоу. Мне казалось, что этот мотивчик отлично подходит для хорошего времяпрепровождения на свежем воздухе и будет особенно кстати сейчас.
В дверях меня встретил Доггер.
— Мне надо поговорить с вами, мисс Флавия, — сказал он, и я заметила в его глазах напряжение.
