Шарль Эксбрайя - Вы любите пиццу?
– Ну и что? Ваши занятия, деньги, разница в положении… Разве все это имеет значение по сравнению с любовью?
– Дело как раз в том… что я… не люблю вас, Альдо…
Удар попал в цель, и голос молодого человека дрогнул.
– Тогда зачем же вы пришли в больницу?
– Судьба тех, кого спас, невольно волнует…
– А ваше путешествие в Неаполь?
– Я давно хотела посмотреть этот город. Не думайте, будто я презираю ваших родителей, они очень милые люди, но, честное слово, это невозможно… Мне очень жаль, что я позволила вам вообразить то, чего нет на самом деле… И прошу прощения, если вела себя несколько… неосторожно…
Не отвечая, молодой человек резко отстранился и, повернувшись на сто восемьдесят градусов, двинулся в направлении старого города, даже не попрощавшись. У Одри мелькнула мысль, что больше никогда его не увидит, и она тут же почувствовала, как у нее кольнуло сердце. Но раз уж это неизбежно, не лучше ли сразу?
Стоя у окна, мисс Фаррингтон смотрела на нежащийся в туманной дымке Неаполитанский залив и сурово анализировала свое поведение. Чуть-чуть не попала в безвыходное положение! Ничего, зато будет что потом рассказать друзьям. Девушка попыталась рассмеяться, но смех прозвучал как-то фальшиво. И вдруг Одри вспомнила своего преподавателя из Соммервиль колледжа Эрика Обсона. Вот только теперь, после того как она тоже пережила свое неаполитанское приключение, ей стало яснее то, что он хотел сказать, рассказывая о Неаполе.
Мисс Фаррингтон нисколько не сомневалась, что Альдо немедленно сообщит родне об их разрыве, и, не опасаясь теперь осады клана Гарофани, которая наверняка последовала бы, развернись события иначе, решила провести в Неаполе еще несколько дней. Глупо упускать такой случай познакомиться с городом и его окрестностями. Теперь в привычной для себя роли богатой англичанки недавние события виделись Одри как нечто нереальное или по крайней мере что-то умилительно забавное. Но на следующее же утро, когда мисс Фаррингтон, считавшая, что все позади, собралась выйти в город, прошедшее напомнило о себе. Служащий гостиницы предупредил Одри, что внизу ожидает какой-то синьор, назвавшийся ее другом, но не сообщивший своего имени. По презрительному тону служащего она поняла, что это не Альдо. Сильно удивившись, мисс Фаррингтон спустилась в холл и с недоумением и гневом обнаружила там Марио Гарофани. Чисто выбритый, напомаженный и невыносимо благоухающий дешевым одеколоном, Марио обернул рукав траурной лентой невероятной ширины. Прислуга гостиницы с насмелшивым любопытством наблюдала за Гарофани, явно чувствовавшим себя не на месте в таком шикарном отеле. Добряк со всех ног устремился к Одри.
– Синьорина!
– Вы, синьор Гарофани? Что вам угодно?
Марио на мгновение замялся, но быстро взял себя в руки и простодушно улыбнулся девушке.
– Вы, наверное, забыли, что сегодня мы хороним Рокко…
Значит, Альдо ничего не сказал… Одри собралась было объясниться со старшим Гарофани, но при мысли о потоках слез и мольбах пришла в ужас и постыдно капитулировала.
– Простите, я и в самом деле запамятовала…
Добродушную физиономию Марио осветило такое облегчение, что мисс Фаррингтон стало стыдно.
– Значит, я правильно поступил, заехав за вами!
В конце концов Одри самой пришлось увести его из гостиницы, подальше от насмешливого любопытства клиентов и персонала.
Семейство Гарофани в ожидании траурной церемонии собралось у стены дома на Сан-Маттео. Если мужчины ограничились черными креповыми повязками на рукавах темных костюмов, то женщины были одеты гораздо живописнее. Воображение здесь явно играло более важную роль, нежели строгое соблюдение ритуала, сказывалась, конечно, и ограниченность средств. Одежды, вероятно взятые напрокат, придавали фигурам не слишком подходящий случаю, комичный вид. Серафина едва удерживала равновесие на слишком высоких для нее каблуках. Джельсомина и ее сестра, окутанные траурными покрывалами, напоминали мифических Эриний, как их изображают в деревенских театрах.
Увидев, как Альдо старается не смотреть в ее сторону, Одри искренне порадовалась, что семейство приняло ее без вчерашних бурных проявлений восторга. Было, впрочем, не до нее: подкатил ветхозаветный катафалк, запряженный неврастеничного вида клячей, управлял которой причудливо одетый старик, погруженный в непробудную, по всей видимости, дрему. Мужчины, в основном из тех, кого Одри накануне видела у Итало Сакетти (сам кабатчик стоял в первых рядах на другой стороне улицы), всем скопом вошли в дом и через некоторое время на плечах вынесли гроб с останками Рокко Эспозито. Утром его привезли домой, чтобы, как полагается, проводить на кладбище от родного крова.
Как только гроб положили на катафалк, женщины клана принялись воссылать жалобы небу, стонать и испускать душераздирающие крики, прерываемые рыданиями. Удивительно, но все это таинственным образом сливалось в единый, словно бы специально ритмизованный, похоронный плач, подобный древней мелопее. Когда женщины умолкали, чтобы перевести дух, им начинал вторить хор неизвестных плакальщиков из толпы. Англичанка, сердясь на подобное предположение, ловила себя на мысли, что и те и другие получают какое-то удовольствие от этого столь музыкального отчаяния. Но окончательно ее сбило с толку появление дюжины музыкантов с флейтами, тромбонами, трубами и рожками, выстроившихся прямо за катафалком. Один из клиентов «Итало Сакетти», взявший на себя функции распорядителя, попросил членов семьи следовать за музыкантами. Во главе встал Марио, рядом с ним – Дино и Альдо. Джованни держался чуть в стороне. Что касается женщин, то траурное шествие возглавляла Джельсомина, поддерживаемая сестрой и Лауреттой. Памеле выпала честь служить точкой опоры Серафине. Одри встала рядом с Лауреттой. Младшие дети остались дома и вопили от огорчения, что их лишили такой необычной прогулки. Услужливая соседка помогла быстро загнать их домой. Как только катафалк тронулся, музыканты заиграли похоронный марш, причем неожиданно на довольно веселый лад. Казалось, катафалк тянет за собой хоровую капеллу, а заодно и всю улицу.
Как ни пыталась Одри, но воспринять эту похоронную процессию всерьез никак не удавалось. Да разве в Неаполе вообще можно относиться серьезно к чему-либо, пусть даже и к смерти? Это вам не Англия! Она на секунду представила выражение лиц своих родителей и особенно Эйлин Рестон, если бы они увидели ее посреди этой стонущей толпы, окруженной музыкантами, и улыбнулась. Кортеж пересек всю южную часть старого города и добрался до церкви Тринита делли Спаньоли. После отпевания каждый занял прежнее место за катафалком, только музыканты теперь шли во главе процессии. И все двинулись вперед под веселый мотивчик, должно быть, один из тех, что играют по субботним вечерам для развлечения молодежи. Неврастеническая кляча несколько приободрилась и резвее потащила свою траурную колымагу. Падре и служки шли едва не приплясывая. Одри заметила, что даже Марио, и тот покачивает головой в ритм музыке, а Джельсомина, как и ее сестра, старается не нарушать мелодию своими стенаниями.
До кладбища было довольно далеко. Под палящим полуденным солнцем кортеж таял, разбредаясь по расположенным по пути кабачкам. Серафина, сняв туфли на высоких каблуках, шла босиком. Лауретта тащила измученную Джельсомину. Наиболее слабые едва плелись в хвосте. Блестящее начало заканчивалось беспорядочным бегством. Однако на кладбище, когда гроб опустили в могилу, церемония вновь обрела некоторую торжественность. Джельсомина испустила столь пронзительный вопль, что он еще долго отдавался в лазури неба. Серафина и Лауретта поддержали ее, но несколько тише. Когда священник прочитал молитвы, дал соответствующие благословения покойному и уселся на катафалк, чтобы вернуться обратно, Джельсомина попыталась кинуться в зияющую могилу на гроб к мужу. Дино едва удержал ее.
– Не уходи, Рокко! – вопила вдова. – Останься со мной! Подожди, и мы уйдем вместе. Что я стану делать без тебя?
На сей раз Одри прониклась сочувствием к этому неподдельному отчаянию. Но Рокко не отвечал – что при данных обстоятельствах было вполне естественно, – и все горестные крики вдовы остались втуне. Тогда она повернулась к оставшимся.
– Моего мужа убили! Моего Рокко, который ни разу в жизни никому не сделал зла… Скажите, жители Сан-Маттео, я вас спрашиваю, разве убийцы не должны заплатить кровавый долг?
– Да! – прозвучал единогласный ответ.
Мисс Фаррингтон почудилось, будто она перенеслась на много веков назад, в Римский форум, когда Марк Антоний над трупом Цезаря обратился к согражданам с призывом к отмщению.
Возвращаясь с кладбища, они молча шли рядом.
– Вы уезжаете, правда? – спросил Альдо.
