Кирил Бонфильоли - Эндшпиль Маккабрея
Вскоре я снова обрел способность к рациональному мышлению, и рациональная мысль меня побудила немедленно отойти ко сну опять. Я осел было в общем направлении подушек, однако Джок твердо меня перехватил и повсюду на мне утвердил чашки с чаем, чтобы я больше не осмелился пошевельнуться.
— Тут эта профура весь день звонит, — сообщил он. — Говорит она секретарь заместителя того секретаря и дело касается ваших подорожных грамот и если вы можете встать то немедля туда надо ехать а тот ее хрендель примет вас в любое время до половины пятого. Уже три — почти.
Пришлось, поскрипывая и покряхтывая, подымать себя на поверхность.
— Как вы считаете, кто это был ночью, мистер Чарли?
— Не сброд Мартленда, это уж точно, — ответил я. — Те ожидали бы приема по полной программе, как в последний раз. Что-нибудь пропало?
— Я чего-то не заметил.
— Ну они ведь не стали бы пускаться во все эти сложности лишь ради того, чтобы треснуть меня по затылку, тут сомнений быть не может.
— Мог быть обычный негодяй — не прозвонил нас как следует, не рассчитывал, что нас будет двое, потерял голову и по-быстренькому смылся. А вот это забыл в нашем парадном замке — потому и сигнализация не затыкалась.
«Этим» оказался карманный календарь из жесткого целлулоида, размером и формой с игральную карту; на рубашке значился пылкий призыв пить чей-то «Молочный Крепкий Портер». Такой шутя вскрыл бы любой пружинно-цилиндровый замок. Но против моего врезного «Чабба» без ручки, но с цилиндрами из фосфористой бронзы в выемках под ключ, он бесполезен — это известно любому, кто подвергся хотя бы неделе оздоровительной дрессуры в «Борстале». [69] Мне это не понравилось. Зеленые щеглы не оттачивают мастерство в пентхаусах на пятых этажах особняков по Аппер-Брук-стрит.
Я впервые задумался об этом — и чем дальше, тем меньше мне это нравилось.
— Джок, — произнес я. — Если мы спугнули его, пока он вскрывал замок, то почему же его не оказалось на месте, когда мы его спугнули? А коли на месте его не оказалось, откуда ему было знать, что нас двое? И если он бросил эту затею до того, как выскочил ты, почему он тогда бросил такую полезную карточку и зачем колобродился в лифте, а не... э-э... а-а... «по-быстренькому смылся»?
Джок несколько приоткрыл себе рот, чтобы помогло процессу мышления. Я видел — ему больно.
— Неважно, — любезно промолвил я. — Я знаю, каково тебе. У меня тоже болит. Сдается мне, что негодяй просто сунул картонку в замок, чтобы сработала сигнализация, а потом затаился в лифте. Когда же ты выскочил, он рванул вниз, чтобы тебя отвлечь. Затем — снова наверх, на третий, зная, что ты, как разумный парнишка, станешь дожидаться его внизу; из лифта на площадку и пешком на пятый, зная, что со мной можно справиться и в одиночку. Справившись, он слышит твое приближение, прячется за дверью и тихонько исчезает, пока ты приходишь на помощь своему молодому хозяину. Все призвано оставить меня одного, причем с открытой дверью, а тебя на пару минут с дороги убрать. Задуматься нам нужно не о том, как, и даже не о том, кто, — а о том, зачем.
— Чего-нть забрать...
— Если так, то это «что-нть» должно быть чем-то портативным, легко обнаружаемым — ибо много времени он себе позволить никак не мог, — и чем-то крайне важным, чтобы риск его стоил. К тому же, вероятно, — нечто прибывшее сюда недавно, поскольку от всего этого предприятия разит ароматом импровизации.
— ...или чего-нть забыть, — продолжал Джок с беспощадной логикой.
Я подскочил, отчего мигрень моя взвилась на дыбы и сокрушила меня своей десницей. То была мерзкая мыслишка, да еще какая...
— Но что, на всем белом свете, тут можно забыть? — пропищал я, ужасаясь ответа.
— Ну, например, жучок, — ответил Джок. — Или пару унций героина — чтоб хватило вас на годик упечь. Или, скажем, фунт пластида...
— Я возвращаюсь в постель, — твердо заявил я. — И не желаю иметь к этому никакого отношения. Бомбы никто не заказывал.
— Нет, мистер Чарли, вам надо к тому хренделю, замсекретаря. Я сгоняю щас в гараж и пригоню большую банку для варенья.
— Что? И оставишь меня одного в квартире, усеянной минами Теллера? [70] — взвыл я.
Но он уже пропал. Горько сетуя, я облачился в случайный ассортимент приличной одежды, на цыпочках пересек квартиру и спустился. Ничто у меня под ногами не взорвалось.
Джок ожидал меня на уровне улицы в «роллсе» — и особым подарком для меня стало то, что он надел шоферскую фуражку. Когда мы прибыли в Министерство, он даже выскочил вперед и распахнул мне дверцу — знал, что это меня приободрит, господи его благослови.
Знаете, честное слово — я не могу припомнить, чего это было Министерство; дело происходило вскоре после администрации Уилсона, [71] изволите ли видеть, а вы же помните, как он их все перепутал и поменял все названия. Говорят, по мостовым Уайтхолла до сих пор сиротливо скитаются заблудшие госчиновники, хватают прохожих за рукава и умоляют показать им путь к Министерству технической интеграции. Жалованья им, разумеется, поступают по-прежнему из-за Жиро, [72] но больнее всего им сознавать, что родные Министерства до сих пор их не хватились.
Как бы то ни было, Джок оставил меня у этого Министерства, и разнообразные сверхъюноши повлекли меня от одной двери к другой: каждый юноша одет был изумительнее предыдущего, каждая дверь — тяжелее и безмолвнее прежней, — пока я не остался наедине с Л. Дж. Присядом. Я подготовился ко встрече с неким английским полковником Блюхером — однако совершенно ничего общего. Огромный, жовиальный, ширококостный и соломенновласый парняга спустил сапоги с пожеванного стола и накатил на меня, лучась весельем.
— Ха! — взревел он. — Капитально! Рад видеть вас на ногах и в добром здравии, молодой человек! После напряженки лучше всего — вскочить и снова в бой. Нил иллегитимус карборундум, [73] а? Не давайте ублюдкам себя измотать!
Я немощно захихикал и провалился в пухлое кожаное кресло, на которое он мне указал. Пока я озирался, в моих безжизненных руках материализовались сигары, виски и содовая. Мебель сюда, несомненно, стеклась из сельского прихода, что классом повыше: сколочено все на совесть, но какое-то потоптанное. Прямо передо мной над хозяйским креслом со школьной фотографии щурились и таращились шестьдесят крысят; над ними висел обломок весла с «Восьмерок» [74] — расколотый, обожженный, цветов Сент-Эдмунд-Холла. В углу громоздилась старая медная гильза корабельного орудия, набитая крепкими битами и рапирами со старомодными гардами «бабочкой». Две стены были завешаны ранними английскими акварелями — добротными, унылыми и синеватыми. Нет ничего тоскливее, как говаривал сэр Карл Паркер, [75] ранних английских акварелей; разве что выцветшая ранняя английская акварель. Но я съел на таких не одну деловую собаку и всегда глубоко их уважаю.
— Понимаете в акварелях? — поинтересовался Присяд, проследив за моим взглядом.
— Немножко, — ответил я, глядя ему прямо в глаза. — У вас тут Дж. М. У. Тернер с Луарой, а это неправильно, потому что оригинал в Ашмоле; превосходный Кэллоу [76] — примерно 1840 года; Фарингтон, [77] которого надо бы почистить; полихромный Джеймс Бурн [78] — такие редки; сенокосный луг Питера де Винта [79] с перекрашенным небом; великолепный Джон Селл Котман; [80] парочка довольно броских Варли [81] из его последнего периода; Пэйн, [82] репродукцию которого напечатали в «Знатоке» еще до войны; Роулендсон, [83] которого Сабин выставлял на торги году так в 1940-м; Фрэнсис Николсон [84] — у него Скарборо все выцвело и порозовело, а он просто не мог не брать индиго; и, наконец, самый ценный Козенс [85] и самый утонченный Эдридж, [86] которые мне только попадались.
— Мать моя... — вымолвил Присяд. — Отличный результат, Маккабрей. Теперь я вижу — в акварелях вы смыслите.
— Трудно удержаться и не блеснуть, — застенчиво отозвался я. — Дело в сноровке вообще-то.
— Учтите, Эдриджа мне продали как Гёртина. [87]
— Так обычно и бывает, — просто ответил я.
— Ну ладно, слушайте — что бы вы мне дали за всю эту кучу?
Торговцу надо привыкать к такому. Раньше я то и дело обижался — пока не познал ценность денег.
— Две тысячи и двести пятьдесят, — сказал я, по-прежнему не отводя от него прямого взора.
Он поразился:
— Фунтов?
— Гиней, — ответил я. — Естественно.
— Господи благослови мою душу. Я перестал покупать много лет назад, когда закрылась старая добрая «Галерея Уокера». [88] Я знал, что цены выросли, но...
