Дуглас Нельсон - Крадущийся кот
— Еще какие-нибудь пожелания будут? — Темпл уже вся кипела под маской профессиональной вежливости. Однако Айк Ветцель бьы непробиваем для ее завуалированного негодования, как медведь, наступающий кому-то на пальцы.
— Ну… — он явно попытался изобразить доверительную улыбку, но получилась все та же привычная ухмылка. — Не для протокола — обратите побольше внимания на моих девочек. Они по-настоящему круты в своем деле. Если мы подружимся, я даже, возможно, смогу заранее шепнуть вам, кто должен выиграть.
— Мистер Ветцель, если я буду дружить с каждым встречным, мне работать будет некогда.
— Ну, смотрите. Я просто поясняю, кто есть кто. Бьюкенен-то знал расклад.
— Что именно знал Бьюкенен? — резко спросил новый голос. Этот голос был низким, что, вообще-то, прекрасно для женщины, но, увы, вряд ли мягким и чувственным. Такой голос прекрасно подходил лейтенанту убойного отдела полиции Лас-Вегаса.
Ветцель обернулся, вытаращив глаза при виде Моли-ны, которая встретила его взгляд еще более непробиваемым выражением лица, чем его собственное.
— Бьюкенен знал… то есть, типа, знает… клубы, всю обстановку, — пробормотал он бессвязно. — Ну, короче, вы поняли, лейтенант.
— Надеюсь, что поняла, — лейтенант Молина повернулась к Темпл, прищурив ярко-синие глаза: — Вы что, соскучились по книжной ярмарке?
— Типа пардон, — Ветцелю не терпелось убраться подальше. — У меня тут еще кое-какие дела.
Две женщины молча посмотрели ему вслед и вернулись к собственному давнему противостоянию. Молина ни капли не изменилась, — отметила Темпл. Она была одета в один из своих неописуемых поплиновых костюмов нейтрального темно-синего оттенка — это в июле!.. Она не уменьшилась в росте — все те же метр восемьдесят два, ни на йоту не утратила своих буквоедских манер и не выщипала ни одного волоска из роскошных соболиных бровей.
— Я здесь замещаю Кроуфорда Бьюкенена, — наконец ответила Темпл на подковырку по поводу книжной ярмарки, которую позволила себе лейтенантша.
— С каких это пор Барр спешит на выручку Бьюкенену?
Темпл пожалела о том, что ее двенадцатисантиметровые каблуки не могут помочь ей стать выше, чем метр шестьдесят пять.
— У него был сердечный приступ, — ответила она с большим достоинством.
— Мне это известно. Это случилось в моем присутствии. Я повторяю вопрос: с каких пор вы бросаетесь на выручку Бьюкенену?
— Я знаю, что он скотина, но…
Молина подняла свои великолепные брови — ей явно было незнакомо такое понятие, как сострадание ближнему.
Темпл перенесла вес с одного каблука на другой и одновременно сменила тактику, решив предложить резон, понятный даже полицейским:
— Эта работа очень хорошо оплачивается, — сообщила она железным тоном.
— Вы уж определитесь с причиной. Или вы пришли сюда из жалости, или из жадности. Что-то одно.
— Допустим, я просто хорошо знаю, каково это — наткнуться на мертвое тело, когда твоя работа заключается в том, чтобы все шло как можно более гладко.
Молина неожиданно сменила тему:
— Бьюкенен был до смерти напуган, хотя, возможно, вам он в этом не признался. Не свовсем обычное убийство.
— Не совсем… обычное? Может, это самоубийство? Молина долго молчала, и это молчание привело к тому,
что Темпл попалась в ловушку и начала выдавать информацию, вместо того, чтобы ее собирать:
— Повешение ведь не очень распространенный способ убийства. Но, с другой стороны, жертву, вроде бы, оглушили, так что это не может быть суицидом…
— Почему? Жертва могла удариться головой, залезая на стул перед тем, как накинуть петлю на крюк. И, кстати, откуда вам известно про рану на голове?
— Кто-то мне сказал…
— Кто?
Темпл очень не любила выдавать своих осведомителей, особенно таких идиотских.
— Саванна Эшли.
— Саванна Эшли?! Да вы, я смотрю, развернули бурную деятельность. Сколько времени вы уже здесь?
— Ну… где-то около часа.
Молина вздохнула и полезла в карман жакета. Темпл никогда не видела, чтобы лейтенант носила сумку. То ничтожное количество косметики, которым она пользовалась, как и разные женские мелочи, наверное, были распиханы по карманам вместе с полицейским жетоном и пистолетом.
Темпл уставилась на простую белую визитку, которую Молина извлекла на свет и протянула ей.
— Позвоните мне, если услышите что-нибудь, чего я, по вашему мнению, не знаю. Это криминальная ситуация, в которую опять вовлечено огромное количество народу, и я не могу позволить себе игнорировать слухи. Но держитесь подальше от расследования, не суйте свой нос, куда не надо.
Молина повернулась, чтобы уйти.
— Подождите, лейтенант! А что именно вы знаете, чтобы я знала, что вы это знаете, и не говорила вам то, что вы знаете, думая, что вы не знаете?
— Это что, еще одно проявление блестящих ораторских способностей мисс Темпл Барр? Вам кто-нибудь говорил, что вы смертельно надоедливы?
— Нет!
— Ну, значит, я буду первой. Ладно. Факты, известные мне, будут в газетах. Много фактов. Но лучше вам, конечно, получить информацию из первых уст, чтобы лишний раз не впутываться в неприятности.
— Может, сядем? — попросила Темпл.
Лейтенант Молина бросила взгляд на туфельки Темпл и покачала головой:
— Убиться можно на таких каблуках.
Потом она подтянула к себе свободный стул и села. Темпл рухнула на соседний. Молина и сидя возвышалась над ней, но, по крайней мере, Темпл больше не чувствовала себя туристом в тени статуи Свободы, задрапированной в темно-синий поплин.
— Я пропустила новости вчера вечером, — призналась она. — Кто эта девушка, которую убили?
Молина вытащила узкий линованный блокнот из бездонного кармана своего жакета и пролистала страницы.
— Выходила на сцену под именем Глинда. Настоящее имя — Дороти Хорват. Стриптизерши говорят, что у нее была внешность, от которой даже мертвец слетел бы с катушек. То, каким образом она умерла, прикончило всю красоту. Родилась четвертого марта тысяча девятьсот шестьдесят третьего года в Таксоне, штат Аризона. Говорила, что ей двадцать шесть, свидетельство о рождении утверждает, что тридцать. Никаких следов семьи, учебы, работы. У таких женщин это в порядке вещей: клубы, переезды — дом для стриптизерш, их большая семья.
— А семейные ссоры в этой большой семье случаются? Молина улыбнулась сжатыми губами и закрыла блокнот:
— Смешно даже спрашивать. Разумеется, случаются. Ссоры из-за мужчин, из-за чаевых, из-за выступлений, из-за костюмов. Эти самые стринги со стразами, на которых она была повешена…
— Как это возможно, лейтенант? — перебила Темпл. — Стринги же такие крохотные, как на них можно повесить?
— Заключенные в тюрьмах умудрялись повеситься на шнурках от ботинок. Стринги прекрасно растягиваются, а большинство сценических стрингов еще и очень крепкие. Они ведь служат зажимом для чаевых, которые зрители засовывают за резинку. Плюс, если стриптизерша на сцене потеряет трусики, она может оказаться в тюрьме за нарушение закона: в некоторых штатах это считается оскорблением общественной морали. Темпл с улыбкой кивнула, соглашаясь:
— Я еще по «Гатри» помню: какими бы воздушными ни выглядели сценические наряды, они сшиты на редкость прочно, чтобы выдержать множество переодеваний. А всякие блестки и стразы пришиваются к незаметной прочной подкладке, типа сетки из конского волоса, выкрашенной в телесный цвет.
Молина ответила молчаливым кивком, по которому Темпл поняла, что лейтенантша прекрасно изучила всю ее подноготную и знает, что она работала пиар-менеджером в театре «Гатри» в Миннеаполисе.
— Это были не простые стринги со стразами, — сказала вдруг Молина.
— А что, есть какая-то разница? Вы, случаем, не проходили ускоренные курсы бурлеска, лейтенант?
— Разница в том, что Глинда выиграла убившие ее трусики на этом самом конкурсе стриптизеров два года назад. Она решила попытать счастья еще раз, и многие тут говорят, что у нее был хороший шанс завоевать вторые Сверкающие Стринги.
— Семья, вы говорите, — медленно сказала Темпл. — Семейные дрязги… Ревность… Ссоры… Кто-то из стриптизерш, возможно, очень не хотел, чтобы Глинда участвовала в конкурсе.
— Вот и не забывайте об этом, когда будете собирать цветочки на этом поле чудес. Держитесь подальше от того, чего не понимаете.
Молина встала и поставила свой стул на его прежнее место, как будто в теперешнем хаосе в зале для приемов кому-нибудь было дело до того, в каком порядке стоят разрозненные стулья. Но вот лейтенанту, похоже, было до этого дело.
Темпл нахмурилась, закусив губу, когда представила, как выглядит повешенный: распухшее, искаженное, синее лицо… Не удивительно, что Бьюкенен схлопотал сердечный приступ, увидев такую картину, особенно после того, как пытался ухлестывать — вот мерзкий крысенок!.. — за этой девушкой.
