Людмила Милевская - Ты маньячка, я маньяк или А пес его знает
— Лежи здесь, бродяга, и тихо, ни слова не говори, — наказала она, погладив облезлую шерсть собаки.
В знак согласия пес лизнул ее руку и с места не тронулся — было видно, собрался покорно лежать.
— Ну и ну, — подивилась Ирина, — послушный какой. А зовут его как, Бродяга?
— Нет, он просто бродяга, его никак не зовут, — ответила Евдокия и, снова погладив пса, пояснила: — Нет смысла имя ему давать, Ленечка против. Почему-то его невзлюбил.
— Не удивительно, — усмехнулась Ирина, — но имя дать надо. Невежливо к живому без имени обращаться. Давай, Заей его назовем, в честь моего сволочного мужа.
— Зиновием, что ли? — спросила Ева, неслышно подкравшаяся сзади. — Не приходил твой гуляка? — спросила она, игриво толкая Ирину в бок.
Та махнула рукой:
— Нет! — И лицо ее снова собралось в гримасу: — Не приходи-ил!
— Ну-ну, не плачь, он слез не стоит, — обнимая Ирину, воскликнула Ева. — Лучше на кухню пошли, ударим по кофейку и кости ему перемоем.
— Пошли-и!
Евдокия снова погладила пса и собралась отправиться за подругами, но в батарее Заиной обуви заметила туфли Ирины, свеже испачканные мокрой глиной.
«Странно, — подумала она, — Ирка из Парижа только что прилетела. Из аэропорта сразу в такси или в автобус, а дом ее в центре города, здесь асфальт. Где она умудрилась грязь-то найти?»
— Евусик, — прогорлопанила Евдокия, — сегодня ночью здесь дождик был?
— Не дождик, а настоящий ливень! — ответила Ева и сердито спросила: — Ты где? Иди к нам, на кухню!
— Только руки сначала помой! — приказала Ирина.
Евдокия послушно отправилась в ванную, вымыла руки и, не обнаружив на вешалке полотенца, полезла в шкаф. Когда вытаскивала украинский рушничок, между стопками белья вдруг что-то сверкнуло. Евдокия приподняла аккуратно сложенные комбинашки и ахнула: это был нож.
«Где-то я уже такой видела», — подумала Евдокия.
Нож был длинный, охотничий, с загнутым острым концом и стоком для крови.
«Зачем Ирка хранит в своем доме холодное оружие? — удивилась она. — Да еще в ванной, да еще в нижнем белье».
Евдокия открыла рот, чтобы задать этот вопрос подруге, но, вспомнив про грязные туфли, передумала и молча отправилась в кухню.
Ирина там разливала по чашкам кофе и жаловалась на равнодушие мужа.
— Что я, что мебель, все одно для него, — плаксиво ворчала она.
— А ты искуственно на себя обрати внимание, — советовала Ева, таская из вазочки бисквитное печенье.
— Искуственно? Это как?
— С помощью искусства. Ты у нас кто? Журналист?
— Вроде, да, — согласилась Ирина.
Ева передразнила подругу:
— «Вроде да». В этом ты вся. Побольше уверенности, куколка! Возьми и прославься. Зая увидит какая жена у него крутая, и будет ее ценить. Запомни, успех современной женщины только в карьере.
Ирина горестно вздохнула:
— Знаю, я и стараюсь. В командировки охотно летаю. Я книгу пишу, — вдруг призналась она.
Евдокия подпрыгнула, пискнув:
— Да ну!
Ева лениво поинтересовалась:
— И как книга твоя называется?
Ирина смутилась, но все же сказала:
— «Страстная шапочка».
Евдокия опять подпрыгнула:
— Это о чем?
— О маньяках, — краснея, призналась Ирина.
— Жаль, — разочарованно зевнула Ева.
— А ты о чем думала?
— Я-то подумала, что о детском разврате. Даже другое название хотела тебе предложить, гораздо продвинутее и круче. Такое название! Такое…
Ирина, оживляясь, спросила:
— Какое?
— «Растлительная жизнь тинэджера».
— Это о чем? — снова подпрыгнула Евдокия.
Ева снисходительно изложила:
— Это о том, как опытный юнец развращает наивного папашу. А вот еще: «Отдающиеся малолетки!» Здесь хорошо бы поднять злобу дня: продвинутая дочь учит жизни мамашу, забитую, как все ваше брежневское поколение. Вот о чем надо, Ирка, писать.
— Фу-у! Это пошло! — пискнула Евдокия.
— И эта туда же! — хлопнула себя по ляжкам Ева. — Критики, мать их ити! Чтобы ты понимала, малявка! Читать кто будет? Народ. А народ жаждет пошлости! У народа отрада одна: узнать, что творится в чужой постели. А ваши изыски вот у народе где!
Ева полоснула ребром ладони по своей лебединой шее и вдохновенно обратилась к Ирине:
— Ты вот что, подруга, срочно роман перекраивай. Название можешь оставить. «Страстная шапочка» тоже пойдет, если писать будешь о шестиклассницах-лесбиянках. И я тебя прошу, возьми себе крутой псевдоним. К примеру: Анжелика Всемотдашкова. Или, что еще лучше, Эмануэль Дамснова.
Ирина, пятясь, спросила:
— Надеюсь, ты шутишь?
— А по-моему, очень неплохо, — рассмеялась Ева. — Дуська, ты как считаешь?
Евдокия задумалась, но поделиться впечатлением не успела — едва приоткрыла рот, как сама же Ева ее оборвала.
— А вообще, Ирина, ты все через задницу делаешь, — попеняла она подруге. — У Заи свирепствует импотенция, а ты книгу решила писать. Книга, это не враз. Пока ты ее напишешь, у Заи не то, что импотенция, член рассосется, жиром, блин, заплывет. Тут надо что-то другое придумать. Ты должна в кратчайшие сроки стать местной звездой.
Ирина, всплеснув руками, пришла в отчаяние:
— Ой, да как я только перед ним не становилась, бесполезно. Он все равно не смотрит. Уж такой он, видимо, уродился, мой Зая, ему не до баб.
Евдокия задумчиво предположила:
— Возможно, он для каких-то других уродился дел.
Ева скептически осведомилась:
— Для каких? Ты знаешь такие дела, которые можно доверить Зае?
Вопрос всех поставил в тупик — женщины погрустнели — в кухне повисло молчание.
В молчании этом телефонный звонок был подобен раскату грому — Ева вздрогнула, Евдокия пискнула, а Ирина охнула и потянулась за трубкой.
Ева, к аппарату сидящая ближе, подругу опередила.
— Алло, на проводе человеческая прародительница! — важно сообщила она и возмутилась: — Как это какая? Давно знать пора кто ваша прародительница. При чем здесь бабушка? При чем здесь дедушка? Какой Адам! Ева я! Ева! Князева! Да! А вы кто? Признавайтесь немедленно! — с шутливой строгостью потребовала она и брови ее поползли вверх.
Ирина схватилась за сердце и прошептала:
— Если это редактор мой, тогда я уволена.
— Не бойся, Евусик не дура, знает что и кому сказать, — успокоила ее Евдкоия.
А Ева уже поражалась:
— Ритка, ты что ли? Ах ты Паганини моя, моя ты Верди Чайковснутая, как ты меня нашла? Почему на мобилу мне не звони… Что-оо?! Не может быть!
Ева растерянно уставилась на подруг и простонала:
— Ой, девочки, у Майки авария!
Евдокия подпрыгнула:
— Авария? Где?
— В мотеле.
— В мотеле? — удивилась Ирина. — Откуда же взяться аварии, если Майка в мотеле, там, где всю ночь провела, и никуда не выезжала. В постели, что ли, авария с ней приключилась?
Ева рассердилась:
— Какая ты бестолковая, Ирка! Я образно выразилась: у Майки авария — любовник погиб.
— Это уже не авария! — схватилась за голову Евдокия. — Это уже катастрофа!
— Катастрофа, это если Майка погибла, а любовник — это авария, — презрительно дернув плечом, сообщила Ева. — Ритка сказала, что любовника мертвым нашли. Сто пудов, Майка его в усмерть затрахала. Бьется теперь в истерике, Вагнер она мой Рахманутый.
Ирина поежилась и прошептала:
— Бедная Майка, надо к ней ехать.
— По коням! — призвала Ева. — Я на машине! Покажу вам полет шмеля!
— Девочки, можно я собачку возьму с собой? — жалобно пропищала Евдокия, раньше всех выбегая в прихожую.
Девочки поспешили за ней, дружно глянули на собачку и мгновенно испепелили взглядами Евдокию.
Она, втянув голову в плечи, насупилась и пояснила:
— Мне деть ее некуда, а она на меня рассчитывает.
— Майка тоже на тебя рассчитывает, — назидательно рявкнула Ева. — Все мы рассчитываем, а ты приправляешь нам это убожество!
— Да пускай берет, — вдруг сжалилась над младшей подругой Ирина. — Забавный же пес.
Евдокия добавила:
— И очень послушный.
— Ой, любим, мы, бабы, послушных, — поразилась Ева и согласилась: — Ладно, бери.
Глава 13
По дороге в мотель не скучали: очень лирично выла собачка, и Ева, бесконечно углубляясь в круговерть мелочей, передавала подругам минутный разговор с Риткой-соседкой. Именно Рита сообщила о горе, постигшем многострадальную Майку. На разговор с ней ушло не больше минуты, на его пересказ — полтора часа. Именно столько понадобилось, чтобы добраться до злополучной придорожной гостиницы, названной «Стильным мотелем». В безвкусном названии явно прослеживается заскорузлая тоска русской души по заморским шику и роскоши, ну да бог с ней, с этой тоской — вернемся к нашим событиям.
Из автомобиля Евдокия с Ириной вышли щедро напичканные новостями — благодаря Еве знали все: начиная от биографии самой Ритки-соседки (по иронии судьбы работавшей администратором в том же мотеле) и кончая разводом ее третьего мужа, который женился на худой балерине, отсудившей у него жирный кусок: дачу с машиной да мебельный гарнитур.
