Эльвира Барякина - Гроб с музыкой
Топ затушила бычок об кофейную банку-пепельницу.
— Ладно, я пошла, — сказала хмуро. — Мне сейчас на пресс-конференцию ехать, а вечером еще наша планерка в «Новом я»… Как меня все затрахало!
* * *Только когда Топ ушла, Леха вспомнил, что не рассказал ей о своем вчерашнем разговоре с Аликом. Интересно, как бы в ее голове уложилось, что Боря совершенно ни при чем в деле Измайлова? Ведь ясно, что Ярославна не могла сама убить Серегу. А кого она еще могла подговорить, кроме Грушкова?
С одной стороны, Леха был даже рад, что так получилось. Но это убийство, а в особенности исчезновение Нимфы, не давало ему покоя.
Если бы Топ хоть на секунду могла бы отбросить свою ненависть к Ярославне и посмотрела бы на все трезвым взглядом! Сколько Леха знал ее, Топ всю жизнь была супер-умная и всему могла найти мудрое объяснение. Однако после сегодняшней стычки между ней и Князевой надеяться на разумное разрешение дела как-то не приходилось. Даже при упоминании имени Ярославны она приходила в неистовство.
Весь день Леха трудолюбиво работал и помимо искового заявления в арбитраж написал еще пару гениальных статей в одну из альянсовских газет. Мысли почему-то автоматически крутились вокруг того, что сказала Ярославна: хотелось написать умно и искрометно.
Топ все не возвращалась и не возвращалась со своей пресс-конференции. Под конец рабочего дня Леха начал то и дело поглядывать на часы. Он пошел было к стажеркам, чтобы они заценили его статьи, но Настя с Танькой повели себя крайне непатриотично: взяли и отпросились к зубному. «Зубные», видимо, поджидали их в красной «девятке» около подъезда. Леха все это видел в окно. Расцеловавшись с ними, обе предательницы укатили куда-то отрываться.
Леха не выдержал одиночества и решил проверить, не вернулась ли Топ в свое родное «Новое я».
Как оказалось, в большой редакционной комнате, заваленной кипами старых газет, уже давно бурлила планерка местного значения.
Юные журналистки разместились на всех имевшихся в наличии стульях, а над ними подобно хану Батыю на кургане возвышалась Топ: она сидела по-турецки на своем столе прямо под металлической табличкой «Газета — не только коллективный пропагандист и агитатор, но также и коллективный организатор. В. И. Ленин». (Этот раритет Топ украла десять лет назад в редакции «Вестника пролетария» и с тех пор всюду с собой таскала).
— Ну, что еще у нас в городе происходит? — требовательно выспрашивала она у притихшей публики. Видно было, что с утра ее настроение ни капли не улучшилось. — Никаких бедствий, никаких катастроф?
Под ее пытливым взором журналисты молчали и как-то съеживались.
— Мы не виноваты, что ничего не случилось, — неосторожно подала голос какая-то девчонка с десятком сережек во всех мыслимых и немыслимых местах.
Через секунду она поняла, что зря это сказала. От негодования Топ опасно покачнулась на своем столе.
— Так-таки ничего?! А вон в том доме, — она показала в окно, прорвало канализацию, и весь первый этаж по колено в анализах! И это, по-вашему, не катастрофа?! Если быстро не выдадите мне сенсацию, отправлю всех на помощь сантехникам!
Народ как-то даже испугался.
— Кажется, фестиваль бардовской песни будет в четверг, — пришла на помощь девчонке ее подружка.
— Это не сенсация, а богадельня, — отрезала Топ. — Что еще?
Лехе захотелось приколоться.
— А во дворце нефтехимиков хор выступает, — сообщил он как бы невзначай.
Топ утомленно посмотрела на него.
— Хор-то женский, поди, а, Кобец?
— Да, — как ни в чем не бывало, подтвердил Леха, — хор женщин и ветеранов. Наша Софочка там поет.
— В хоре ветеранов? — изумилась Топ, — Вы что все здесь, надо мной издеваетесь?!
— Ну я хотел помочь… — пожал плечами Леха.
Топ захлопнула свой блокнот.
— Раз нет новостей, идите все к чертовой матери. Все — сычи, видеть вас больше не могу.
Журналистки обиженно завозились, складывая в сумки свои ежедневники.
— А мои стихи? — вдруг возник из угла корректор Ямин. Он систематически обходил все газеты альянса в надежде, что его признают и напечатают. Ему не хотелось быть корректором, он хотел быть как Александр Блок.
— Какие стихи? — не поняла Топ.
— Ну, которые я написал. «В искореженном сознании…»
— А стихи, — зло отозвалась Топ, спрыгивая со стола, — стихи — в задницу! Я тебе уже сто раз говорила, что у нас молодежное издание, а не санаторная стенгазета. Напиши в журнал «Мурзилка», там тебя поймут.
Ямин напряженно сидел и дрожал своими белыми ресницами.
— Женщину тебе надо, вот что, — дружески похлопал его по плечу Леха. Тогда вся искореженность рассосется.
Журналистки одна за другой выскальзывали за дверь, неуверенно произнося «пока». Ямин же продолжал сидеть.
— Если хочешь, я, конечно, запру тебя здесь, — сообщила ему Топ, доставая ключи.
Ямин очнулся.
— До свидания, — сказал он голосом непризнанного гения и, поднявшись, скрылся в коридоре.
Леха с любопытством посмотрел ему в след. Этот человек был недоступен его пониманию.
— Топ, может это он Измайлова убил? — задумчиво произнес Леха, когда они остались одни. — Он ведь совершенно больной на голову…
Топ устало воззрилась на него.
— Леш, может, хватит, а? Ты прекрасно знаешь, кто это сделал.
— Ты думаешь, что Ярославна с Борей?
— А кто еще?
— Я вчера был у Алика, и он сказал, что с двенадцати до полвторого сидел вместе с обоими Грушковыми у них в домике.
Топ уронила свой рюкзак на пол.
— Ты ходил к Алику?! — произнесла она медленно. — Какого черта, Кобец?! Почему ты мне ничего не сказал?!
Леха не понял ее реакции.
— А тебе что, жалко, что ли? Я же для дела хотел с ним поговорить!
— Не смей даже близко к нему подходить! Ты его испортишь! Я его для себя воспитываю, а не для того, чтобы всякие сычи ему жизнь отравляли!
Совершенно расстроенная она опустилась на ближайший стул.
— Ладно… Что он тебе наболтал? — спросила она, несколько успокоившись.
— То, что слышала. Боря не выходил из домика в ту ночь.
Топ обхватила себя за локти.
— Значит, не Боря… — произнесла почти шепотом. Эта весть наконец-то дошла до ее сознания.
— Слушай, Топ, — торопливо начал Леха, — а, может, все-таки имеет смысл поговорить с Яминым?
Уставившись в одну точку, она медленно кивнула. Видно было, что ей трудно смириться с потерей своей прежней версии.
— Да… Поговори с Яминым… — добавила она после некоторой паузы. Только это вряд ли принесет пользу. Я уверена, что это не он…
Леха чмокнул ее в щеку.
— Топище, держи хвост пистолетом! Мы что-нибудь придумаем. Я скоро вернусь.
* * *Честно говоря, Леха понятия не имел, каким образом можно общаться с такой искореженной личностью как Ямин. Чем дольше он его знал, тем больше убеждался, что у того явно не все дома.
Дверь в корректорскую была приоткрыта. Леха заглянул внутрь и в растерянности замер на пороге. В самом дальнем углу, уронив лицо в большие листы с правками, громко рыдал Ямин. Несколько минут Леха в недоумении смотрел на это зрелище и размышлял, а не уйти ли ему отсюда от греха подальше.
— Ямин, ты что? — спросил он наконец, — Все это такая фигня!
— Что «фигня»? — обернулся Ямин, продолжая всхлипывать.
— Ну, то, что Топ твои стихи не взяла.
— Нет, Алексей, это страшно и пошло!
Леха присел рядом. Ямина было совсем жалко.
— Не все так уж плохо…
— Но еще страшнее другое, — подал вдруг голос Ямин, явно не слушая его утешений. — Это ужас перед смертью. Ты ведь ничего не знаешь…
— Что я не знаю? — спросил Леха без всякой надежды на ответ.
Ямин молчал. «Да уж, — подумал Кобец, — для доверительной беседы с этим типом нужно было припереться сюда со слезами на глазах и попросить его почитать стихи».
— Это проклятье, — хрипло проговорил Ямин. — навлек на Измайлова я…
Он снова замолчал, уставившись в одну точку. Леха терпеливо сидел и ждал, когда тот продолжит.
— И теперь он меня мучает. Приходит по ночам и мучает, и мучает, Ямин вцепился себе в плечи и закачался на стуле. — Вызывает меня к себе…
Лехе стало совсем не по себе.
— Слушай, может тебе водички попить?
— Он сам во всем виноват! — резко обернулся Ямин. — Он на меня кричал, сказал, что я падаль, что уволит… А я-то у него просил всего лишь сто баксов! Всего-то! Взаймы!
— А зачем?
Ямин вдруг снова закрылся и почти с ненавистью посмотрел на Леху.
— Не твое дело, — сказал он сухо. — Оставь меня в покое.
Но Леха и не думал уходить.
— Так ты что, причастен к убийству Измайлова? — спросил напряженно.
Ямин вздрогнул и отшатнулся.
— Я?! К убийству?! Ты что, бредишь?