Кто есть who, или Почем фунт лиха? - Сергей Михайлович Кравцов
Опытная база оказалась коровником особой конструкции, возведённом из крупногабаритных железобетонных блоков. Когда Березинцев зашёл внутрь корпуса, который бригада из Закавказья спешно, на скорую руку оборудовала окнами и воротами, то понял однозначно: зимой в этом помещении будет та же стужа, что и на улице.
И, надо сказать, его опасения сбылись в самой полной мере. Когда ударили январские морозы, а потом начались ещё и февральские метели, этот коровник стал полным подобием избушки Зимы из новогодней песенки: потолок ледяной, дверь скрипучая… Но даже заведомо понимая всю трудность положения, Березинцев, тем не менее, с самого начала «засучил рукава», донимая и управляющего отделением, и завфермой, и главных совхозных спецов всевозможными фермовскими проблемами.
Те ему, как бы, не отказывали, но… Чаще всего ничем и не помогали. Доходило до смешного: чтобы привить поголовье, Андрею пришлось самому делать раскол, который он соорудил из жердей, нарубленных в лесополосе. И это была не самая крупная из проблем. Поэтому, ближе к весне, замаячила весьма неприятная перспектива крупного падежа. А Березинцеву уже шепнули, что в «Веселинском» водится такая невесёлая «мода», как материальные начёты на тех, кого назначили виновным. Кроме того, к его досаде, имелось немало обстоятельств, которые превращали научную работу Теремца в полную профанацию. Как Березинцев заметил, ещё только прибыв в совхоз, отношение здешнего руководства к экспериментаторству сотрудника института почему-то было наплевательским. Даже многие рядовые куницынские работяги, во подражание своим «буграм», ёрничая и хихикая, в разговорах язвили по поводу автора научной работы. Его корпус именовали не иначе как «кряматорией» – это было чем-то наподобие здешнего «хорошего тона»…
Когда Теремец время от времени появлялся в Куницыно, Андрей делился с ним своими соображениями по части того, как лучше наладить содержание подопытного поголовья. Тот его выслушивал, соглашался, обещал принять во внимание, шёл к директору. И, впрямь, вокруг подопытной фермы тут же начиналось какое-то шевеление. Однако когда экспериментатор уезжал, всё немедленно возвращалось на «круги своя». С попустительства (а может, и с одобрения) совхозной верхушки, скотники за подопытным поголовьем ухаживали спустя рукава. Корм давали самым варварским способом – просто, сваливая его под ноги. Более сильные отталкивали слабых, затаптывали корм в навоз и немалая часть поголовья оставалась голодной.
Хотя Березинцев в течение зимовки делал всё возможное, чтобы не допустить падежа, к весне, всё равно, в живых осталось меньше половины контингента, содержавшегося в «кряматории». И вот, погожим апрельским днём, в Куницыно (впервые за зимовку!) примчался главврач совхоза Тортилин. С показным ужасом на лице он объявил, что за падёж врач отделения получит «по полной» – вплоть до уголовной ответственности.
– …Так я же и вам, и директору сколько раз говорил о том, что с кормёжкой здесь полный бардак! – возмущённо напомнил Андрей. – Сколько собачился с управляющим! Я от голода вылечить не смогу. Сколько раз писал докладные, чтобы сделали нормальные кормушки, и корм раздавали только в них?! И, ни хрена, никто даже за ухом не почесал. А теперь, оказывается, один я во всём виноват?
– Какие докладные?! – картинно развёл руками Тортилин. – Никаких докладных я не видел!
– У меня есть их вторые экземпляры! – хмуро уведомил Березинцев.
– Сходи с ними в сортир! – с издёвкой «посоветовал» главврач. – Задним числом я тоже могу много чего накатать. Так что, готовься ехать в прокуратуру, давать там показания.
Вернувшись с работы домой, Андрей достал из шкафа свой «Зенит» и, зарядив его фотоплёнкой, вновь отправился на ферму.
– Ты куда? Кого фотографировать собрался? – удивилась Ольга.
– «Передовые» методы работы нашего совхоза. Надо же мне подготовиться к визиту в прокуратуру!
– Знаешь, что? – скомкав полотенце, которое она держала в руках, Ольга посмотрела на мужа, как если бы сама была прокурорским работником. – Или ты сегодня же напишешь заявление на увольнение из этого болота, или я напишу другое – на развод. Хватит! Я уже даже в Королёвку готова уйти отсюда пешком.
…Появление Березинцева с фотоаппаратом на ферме произвело среди работяг, можно сказать, полный фурор. Он в деталях заснял, как корм сваливается под ноги коровам, как ячмённая дроблёнка, брошенная с тележки лопатами, разносится ветром…
– Васильич, а ты чё задумал-то? – встревоженно вопрошали «аборигены», ни на секунду не останавливая процесса отправки концкормов в навоз.
– Дело буду шить на Тортилина, на главного зоотехника и директора совхоза, – с мстительностью в голосе уведомлял их Березинцев. – Сделаю фотки для районной прокуратуры, да ещё и в область отвезу вместе с копиями докладных. Пусть в обкоме полюбуются на «передовое» животноводство.
– Васильич, так у Тортилина в районе – знаешь, какие «прихваты»? – дымя самокрутками, вполголоса вопрошали скотники. – Его даже директор побаивается!
– А мне – плевать! Пусть хоть в зад его целует. Я буду рубить сплеча. И Тортилина, и его «прихваты», и всех остальных, – сердито рассмеявшись, пообещал Андрей. – Мало им не покажется!
И всего через час, ближе к обеду, к нему прямо домой примчался главный зоотехник Митяков. Впрочем, Березинцева это не удивило: в «Веселинском» «стучали» все без исключения, к тому же, без задержек. Для проформы задав несколько малозначащих вопросов, визитёр перешёл к главному, из-за чего и приехал:
– …Андрей Васильевич, ты, что, и в самом деле хочешь обратиться в прокуратуру и в областные инстанции? Говорят, ты тут на ферме много чего фотографировал…
Изучающе взглянув на своего собеседника, Березинцев, даже не ответил, а весьма жёстко отрезал:
– Да, фотографировал! Вы же для меня уже приготовили тюремную робу? Смотрите, как бы самим не пришлось её примерять. Со снимками поеду прямо в обком. Думаю, сельхозотдел они о-о-чень заинтересуют. Тем более, что у одного моего однокурсника тесть – инструктор орготдела обкома. Думаю, мне он поможет.
Если по совести, то зять обкомовской «шишки» был экспромтом придуман тут же, в ходе разговора. Но эта, чистейшей воды хлестаковщина, свою роль сыграла. И ещё как сыграла! Даже закашлявшись от услышанного, Митяков, приглушив голос, несколько вкрадчиво поинтересовался:
– Слушай, Андрей Васильевич, ну а, вообще, чего ты хочешь?
– Чего хочу? Сегодня же написать заявление об увольнении из вашей долбаной «богадельни», а завтра же получить расчёт и совхозную машину для перевоза семьи в свой район. Если расстанемся мирно, снимки в обком не повезу. Оставлю их себе на память. Живите тут, как хотите. Но, скажу откровенно: большего гадючника, чем этот ваш «Веселинский», я ещё не встречал. Кстати, какой только юморист назвал это болото «Веселинским»? Да, Теремец меня обманул, пообещав златые горы. Но,
