Алан Брэдли - Сладость на корочке пирога
Она посмотрела на меня с таким видом, будто сказала мне слишком много, как будто между нами внезапно раскрылась огромная социальная пропасть.
— Я бы выцарапала ему глаза и высосала глазницы, — произнесла я.
Ее глаза расширились от страха.
— Джон Марстон, — сказала я, — «Голландская куртизанка», 1605 год.
Повисла пауза длиной примерно в две сотни лет. Потом Мэри начала хихикать.
— Да-а, ну ты и штучка! — сказала она.
Через пропасть был переброшен мост.
— Действие второе, — уточнила я.
Через несколько секунд мы обе согнулись от смеха пополам, прикрывая рты руками, прыгая по комнате и фыркая в унисон, словно пара дрессированных тюленей.
— Фели как-то читала нам ее вслух под одеялом, подсвечивая фонариком, — сказала я, и почему-то эта деталь рассмешила нас еще больше, и мы хохотали, пока не обессилели от смеха.
Мэри обняла меня и сжала изо всех сил.
— Ты чудо, Флавия, — объявила она. — Честное слово. Пойдем сюда — взгляни на это.
Она подошла к столу, взяла черную кожаную коробочку, расстегнула ремень и подняла крышку. Внутри угнездились в два ряда по шесть маленькие стеклянные флакончики, всего двенадцать. Одиннадцать из них были наполнены жидкостью желтоватого оттенка, двенадцатый на три четверти был пуст. Между рядами флакончиков оставалась полукруглая выемка, как будто не хватало какого-то трубчатого предмета.
— Как ты думаешь, что это? — прошептала она, в то время как голос Тулли гремел где-то в отдалении. — Думаешь, это яды? Очередной доктор Криппен,[24] этот наш мистер Сандерс?
Я открыла начатый флакончик и поднесла его к носу. Пахло так, словно кто-то капнул уксусом на липкий пластырь, — острый белковый запах, как будто в соседней комнате жгли волосы алкоголика.
— Инсулин, — определила я. — Он диабетик.
Мэри ошеломленно посмотрела на меня, и я вдруг поняла, как чувствовал себя Архимед, когда сказал в ванной: «Эврика!» Я схватила Мэри за руку.
— Мистер Сандерс рыжий? — требовательно спросила я.
— Рыжий, как кленовый лист. Откуда ты знаешь?
Она уставилась на меня, как будто я была мадам Золандой на церковном празднике, в тюрбане, шали и с хрустальным шаром.
— Волшебная догадка, — сказала я.
8
— Боже мой! — воскликнула Мэри, ныряя под стол и выуживая оттуда круглую металлическую корзину для мусора. — Чуть не забыла! Папа бы убил меня, если бы обнаружил, что я не вынесла мусор. Он страшно озабочен микробами, мой отец, хотя при взгляде на него так не подумаешь. Слава богу, я вспомнила! Фу-у! Ты только посмотри на эту грязищу!
Она скривила лицо и вытянула руку с корзиной. Я с осторожным любопытством глянула внутрь. Никогда не знаешь, на что наткнешься, суя нос в мусор других людей.
Дно корзины было усыпано кусочками и хлопьями выпечки — никакого пакета, просто остатки еды, как будто кто-то ел и не смог доесть. Похоже на остатки торта. Когда я сунула руку в корзину и достала кусочек, Мэри брезгливо отвернулась.
— Посмотри сюда, — сказала я. — Это корочка пирога, да? Золотисто-коричневая, из духовки, маленькие трещинки с одной стороны, словно рисунок. А вот другие кусочки, они изнутри — белее и нежнее. И не такие ломкие, верно? Кстати, — добавила я, — я умираю от голода. Когда ты целый день не ел, все что угодно покажется вкусным.
Я поднесла кусок ко рту, сделав вид, что собираюсь его жадно проглотить.
— Флавия!
Моя рука с хрустящей ношей замерла на полпути к полуоткрытому рту.
— Мм?
— А ну брось это, — потребовала Мэри. — Я выброшу мусор.
Что-то подсказало мне, что этого делать не стоит. Что-то еще подсказало мне, что надкушенный пирог — это улика, которую следует оставить в неприкосновенности до прихода инспектора Хьюитта и двух сержантов. Я на самом деле думала так секунду или две.
— У тебя найдется лист бумаги? — спросила я.
Мэри покачала головой. Я открыла шкаф и, поднявшись на цыпочки, пошарила рукой на верхней полке. Как я и предполагала, между полкой и стенкой был воткнут свернутый клочок газеты, чтобы полка не шаталась. Благослови тебя Бог, Тулли Стокер!
Стараясь не повредить, я осторожно выложила остатки пирога на «Дейли миррор» и свернула газету в аккуратный пакетик. Мэри стояла и нервно смотрела на меня, не говоря ни слова.
— Лабораторный тест, — мрачно пояснила я. Сказать по правде, я понятия не имела, что делать с этими отвратительными объедками. Я подумаю об этом позже, но сейчас мне надо показать Мэри, кто контролирует ситуацию.
Поставив корзину для мусора на пол, я внезапно заметила какое-то шевеление внутри, и должна признаться, что сердце у меня ушло в пятки. Что там такое? Червяки? Крыса? Не может быть — их бы я заметила.
Я осторожно всмотрелась в корзину, и да, действительно, на дне что-то шелохнулось. Перышко! Оно легко, едва заметно колыхалось из-за движения воздуха в комнате, покачиваясь, словно мертвый лист на дереве, — точно так же, как рыжие волосы незнакомца шевелились от утреннего ветерка.
Неужели он умер только сегодня утром? Казалось, с момента неприятности в огороде прошла целая вечность. Неприятности? Ничего себе, неприятность!
Мэри с ужасом смотрела, как я полезла в корзину и достала перышко и кусочек пирога, наколотый на него.
— Видишь? — сказала я, протягивая ей находку. Она отшатнулась, как, должно быть, Дракула отшатывался при виде креста. — Если бы перо упало на остатки пирога в корзине, оно бы не воткнулось в них. «Двадцать четыре черных дрозда запекли в пирог», — процитировала я детскую песенку. — Понимаешь?
— Ты думаешь? — переспросила Мэри, распахнув глаза-блюдца.
— Именно, Шерлок, — ответила я. — Начинкой этого пирога была птица, и полагаю, я могу определить приправу.
Я снова сунула ей под нос перо.
— Какое дивное блюдо, достойное короля, — сказала я, и на этот раз она криво улыбнулась.
Я поступлю точно так же с инспектором Хьюиттом. Да! Я найду разгадку и преподнесу ему на блюдечке.
«Не возвращайся сюда», — сказал он мне в огороде, этот наглец. Какое нахальство!
Что же, я покажу ему парочку трюков!
Что-то мне подсказывало, что ключом является Норвегия. Нед не был в Норвегии, и, кроме того, он поклялся, что не оставлял бекаса на нашем крыльце, и я ему верила, так что он вне подозрений — по крайней мере сейчас.
Незнакомец приехал из Норвегии, я это узнала из самого достоверного источника — достовернее некуда, так сказать. Ergo (это значит «следовательно»), незнакомец мог привезти бекаса с собой.
В пироге.
Да! В этом есть здравое зерно! Какой способ провезти мертвую птицу через дотошную таможню может быть лучше?
Следующий шаг, и мы окажемся точно у цели: если у инспектора нельзя спросить о том, как он узнал о Норвегии, у незнакомца тоже (естественно, ведь он же мертв), значит, где добыть информацию?
И внезапно передо мной открылась дорога, распростерлась у моих ног, словно я стояла на вершине горы. Так, должно быть, Харриет…
Так орел замечает свою жертву.
Я мысленно обняла себя. Если незнакомец приехал из Норвегии, положил мертвую птицу на нашем крыльце перед завтраком и затем объявился в кабинете отца после полуночи, он должен был остановиться где-то неподалеку. Где-то в пределах пешей досягаемости Букшоу. Например, в этом самом номере в «Тринадцати селезнях».
Теперь я знала это наверняка: труп в огурцах — это мистер Сандерс. В этом не может быть никаких сомнений.
— Мэри!
Это снова был Тулли, ревевший, словно бык, и на этот раз, похоже, он прямо за дверью.
— Иду, папа! — крикнула она в ответ, хватая мусорную корзину. — Уходи отсюда, — прошептала она мне. — Подожди пять минут и потом спускайся по черной лестнице — точно так же, как мы пришли сюда.
Она ушла, и через мгновение я услышала, как она в холле объясняет Тулли, что просто хотела еще раз вынести мусор, поскольку кто-то напачкал.
— Мы же не хотим, чтобы кто-нибудь умер от микробов, которых подцепил в «Тринадцати селезнях», правда, папа?
Она быстро училась.
Пока я ждала, я снова осмотрела кофр. Провела пальцами по цветным наклейкам, пытаясь представить, где он побывал в своих странствиях и что мистер Сандерс делал в этих городах — Париже, Риме, Стокгольме, Амстердаме, Копенгагене, Ставангере. Париж был красным, белым и синим, и Ставангер был таким же.
Ставангер находится во Франции? Я задумалась. Название звучало не по-французски — если только его не следует произносить «Ставанжье» — как «Лоуренс Оливье». Я дотронулась до наклейки, и она съежилась у меня под пальцами, собралась в складки, словно вода перед носом корабля.
Я повторила опыт на других наклейках. Каждая из них была крепко приклеена — так же прочно, как этикетка на флакончике цианистого калия.
