Иоанна Хмелевская - Бледная Холера
Гурский некоторое время не отвечал, в трубке слышались только какие-то непонятные отзвуки. На дискотеку не очень походило. Скорее на служебные переговоры.
— Извините, — заговорил опять Гурский голосом прожженного дипломата, у меня тут море дел... Минуточку, вы ведь переехали?
— Конечно. И даже приглашала вас на новоселье.
— Очень жаль, что я не смог прийти.
— Воистину, есть о чем пожалеть. Но я не сержусь. Зато теперь со мной надо что-то делать...
— Пожалуй, я даже догадываюсь, где вы. В Саской Кемпе, не так ли?
Однако. Обмен информацией у них налажен, ничего не скажешь.
— Да-да, — бодренько произнесла я.
— Значит, скоро увидимся...
Следственная бригада тоже, наверное, не очень понимала, что со мной делать. Во всяком случае, к моим переговорам представители правопорядка отнеслись хоть и холодно, но терпеливо. К тому же все они были чрезвычайно заняты. Я с беспокойством наблюдала, как квартира пана Теодора густо посыпается порошком. Когда минут через десять в дверях появился лично Гурский, я чуть не кинулась ему на шею.
Гурский сдержанно меня приветствовал, подтвердил, что я — это я, и призрак тюремных нар утерял былую четкость. Оказалось, Гурский официально участвует в следствии.
Я с облегчением дала показания. К господину Теодору Бучинскому я пришла с визитом по важному делу, о часе мы договорились заранее, ключ от квартиры я получила от него не навсегда, а на время, так как он мог задержаться в городе по делам. Мы знакомы целую вечность, в любовницах у него я никогда не состояла, и если даже любовь нас и соединяла, то это была любовь не друг к другу, а к совершенно постороннему предмету.
— К какому это предмету? — вырвалось у Гурского, и видно было, что он тут же пожалел о сказанном.
После того как Гурский осмотрел труп и проверил его паспортные данные, в поведении моего давнего знакомца произошла некая перемена. Казалось, мое присутствие перестало его радовать. Вопросы он задавал очень холодно, официально, а ответы, похоже, слушал вполуха, будто искал двойное дно и в то же время не хотел, чтобы таковое слишком скоро обнаружилось.
— К лошадям, — произнесла я с легким упреком, после тщательно рассчитанной секундной паузы.
Гурский быстренько переменил тему.
— А об этом вы что думаете? — спросил он, показывая в сторону прихожей, где до сих пор находился труп.
— Это не пан Теодор Бучинский, — моментально ответила я. — Как я понимаю, ваш вопрос относится к убийце, а не к жертве. Кто-то его грохнул, а орудием преступления, судя по всему, послужил кусок розового кварца...
— Розового?
— Честное благородное слово, розового. Сами убедитесь, когда вымоете. Кто бы им ни воспользовался, это не мог быть пан Теодор. Вот если бы в ход пошло что-то радикальное, топор там, подсвечник, ваза, тогда другое дело... но только не этот кварц!
— Почему?
— Пан Теодор его любит и почитает. Это его талисман. Пан Теодор не стал бы марать священную для него реликвию о такую сво... пардон, я хотела сказать — о такого негодяя.
— То есть вы знаете, кто это? Вы опознали труп?
— А вы нет?
Мы обменялись взглядами, полными понимания и озабоченности. Тут у входной двери возникла какая-то суматоха. Кто-то пытался проникнуть в квартиру. Узнав голос пана Теодора, я вскочила с дивана, но мое вмешательство не понадобилось. Видимо, соседи подтвердили его личность.
Пан Теодор переступил через порог и закоченел.
— Что это... Это что... Что это за... Это вот что?!
Прекрасно зная пана Теодора, я понимала, что запас слов у него восстановится еще не скоро и что из шока его придется выводить, фигурально выражаясь, силой. Клин клином, так сказать.
— Пан Теодор, где у вас коньяк?! — заорала я, всем своим видом демонстрируя нетерпение.
Мой вопль потряс не только пана Теодора. Все остальные так и уставились на меня. Но мой метод возымел свое действие. Пан Теодор вздрогнул, оторвал взгляд от покойника и обнаружил, что у него гость — я собственной персоной. На врача, двух санитаров с носилками, фотографа, эксперта, Роберта Гурского, сопровождающих его сержанта и заместителя комиссара и еще какое-то должностное лицо (из прокуратуры, наверное) пан Теодор не обратил ни малейшего внимания. Его прямо сотряс приступ гостеприимства. Он торопливо протиснулся мимо трупа, наступив на что-то по дороге, и кинулся ко мне:
— Пани Иоанна! Извините, я ведь вам говорил... Так получилось... Коньячок, сию минуту подам, а может, кофейку? Что тут случилось, ради всего святого? Что он тут делает, этот... не буду выражаться... ведь он уже ушел! Все, беру себя в руки! Рюмочки... что предпочитаете? «Арманьяк», «Реми-Мартен», «Хеннесси»? Пожалуйста, панове, сию минуточку!
Пану Теодору, наверное, показалось, что я прибыла к нему в гости с целой компанией. Он всем старался услужить. Покойника в прихожей словно и не было. Во мне окончательно окрепла уверенность, что собственным автомобилем мне воспользоваться уже не придется и место происшествия я покину на ином транспортном средстве. Что ж, в таком случае рюмочка-другая мне точно не повредит.
Роберт Гурский от угощения отказался. Оставив меня до поры до времени в покое, он занялся паном Теодором.
— Где вы были, когда конкретно и кто может это подтвердить? — вопросил он официально.
Пан Теодор хлопнул коньячку и начал потихоньку приходить в себя.
— Сейчас-сейчас, еще минуточку. Но что здесь случилось? Как вообще до этого дошло? Значит, где я был? У шорника, на Желязной улице. Там во дворе у него целый антикварный магазин. Оказывается, пани Иоанна, ему эту упряжь сдали на реставрацию. А ведь скрывал, холера такая! И покупателя уже нашел, итальянец, мы с Юреком Малиновским успели в последний момент. Этот мошенник упряжь в руках держал. Вещественное, как ни крути, доказательство. А итальянцу Юрек пригрозил последствиями, и тот дал задний ход. Да вам ведь вся эта история известна!
Да, я была в курсе. Итальянец... он такой же итальянец, как я украинка. Американец итальянского происхождения. Так ведь и у меня одна из прабабок родом с Украины. Этот американский макаронник скупал наших лошадей у еще худшего мерзавца (у того самого, который лежал сейчас на полу в прихожей пана Теодора... ах нет, уже не лежал, труповозка успела забрать). Не брезговал американец и антикварной упряжью — уж не знаю, по каким медвежьим углам ее отыскивали, — реставрировал же упряжь деятель с Желязной улицы. Лошади американцу доставались, естественно, за бесценок — махинации на скачках немало тому способствовали. А попав в лапы сладкой парочки — Тупень да фальшивый итальянец, — лошади показывали, на что способны. Навар с аферы был очень даже неплохой.
Я не удержалась. Не смогла.
— Знаете, в какие суммы нам этот поганец обошелся? — порывисто обратилась я к Гурскому. — Этот красавец с пробитым черепом? Это ведь он угробил наше польское коневодство. Вы и не представляете, сколько миллионов долларов мы потеряли благодаря этой свинье! Точнее говоря, свиньям, но сейчас это неважно. Он один из тех, кого следовало бы задушить в колыбели. Существуют точные расчеты, могу вам показать!
— Молчать! — в один голос гаркнули Роберт Гурский и пан Теодор.
Удивительное единодушие!
Я смолкла. Гурский и пан Теодор смотрели на меня с упреком. Правда, мотивы у каждого были свои.
— Повторяю вопрос... — начал Гурский еще более официально.
— Я как раз и отвечаю, — живо подхватил пан Теодор. — С Юреком Малиновским мы договорились на пять часов. Без десяти пять я сел в такси. Как только выпроводил Тупня. Пришлось его чуть ли не взашей вытолкать. Меня уже ждало такси. В шесть
минут шестого я был у Юрека, глаз от часов не отрывал. Тот опоздал, зато жена его была на месте. Злая как собака, обед на столе, а его нет. Юрек приехал только в двадцать минут шестого. Мы с ним сразу двинули на Желязную. Правда, несколько минут у нас на разговоры с Маринкой ушло. Она еще нас напутствовала вдогонку. Теперь я ей месяц на глаза не покажусь. Всюду пробки, а я все на часы смотрю. К шорнику мы успели в последний момент...
Юрек — это тот самый единственный чиновник высшего ранга, с которым я лично знакома, — вставила я быстро. — Порядочный человек, но непробивной. Я вам когда-то о нем говорила, если помните. Лошади — это его пунктик. Единственное, что может вывести его из себя. Ну а если Юрек выйдет из себя...
Роберт Гурский кивнул в знак подтверждения, что прекрасно помнит мои слова. И свои, конечно, помнит. Несмотря на минувшие годы.
Пан Теодор продолжал, печально подливая нам коньячку (он предусмотрительно взял с собой в кабинет целую бутылку):
— Ну, на Желязной все это мероприятие заняло какое-то время, а оттуда я прямо домой. Юрек меня и отвез. Я опять на часы то и дело смотрел, ведь меня пани Иоанна ждала. Семь уже было. Так что меня все видели. Постойте, я не понимаю, как он в квартире-то оказался? Ведь мы вместе с ним вышли. И чем это его так?
