Галина Гордиенко - Сюрприз под занавес

Нужно отдать Тамаре — и Крысу! — должное. Пришедшим было на что посмотреть. По всегда тщательно убранной Верой Антоновной кухне будто смерч прошелся.

Распахнутые настежь дверцы буфета; лежащая на столе голубая эмалированная кастрюля; рядом — крышка от нее и истекающая апельсиновым соком коробка; а на полу: мясорубка, разбитый вазон, горы земли, опрокинутые стулья и прилично помятый Крысом розовый куст.

Завершали устрашающее зрелище — павшая на четвереньки Тамара, сжимающая в кулаке надкушенный пирожок, и грязно-белый упитанный бультерьер с точно таким же пирожком в пасти. Пока целым.

Оба преступника явственно дрожали. Под четвероногим на глазах потрясенных зрителей росла лужица. Тамарино лицо пылало, а правая щека оттопыривалась — проглотить откушенное не позволяли болезненные спазмы.

И на все это безобразие приходилось любоваться в скупом свете пасмурного питерского утра!

Тамаре до самой смерти не избавиться от позора. Немая сцена в кухонных дверях навечно выжжена в ее памяти. И будет сниться в кошмарах.

Эдакий калейдоскоп из ошеломленных лиц. Взгляд Тамары затравленно метался по ним.

Как Тамара не провалилась сквозь землю?!

Своеобразные стоп-кадры. Забыть бы.

Изумленное и испуганное лицо Софьи Ильиничны. Она почему-то в смешном чепчике, Тамара раньше такие лишь в фильмах видела. Рубашка белая, льняная, до самого пола. А из-под нее носы вишневых бархатных шлепанец.

Озадаченные физиономии Натальи и Петра.

Наталья — в строгой, почти мужской пижаме темно-голубого цвета. Жидкие волосы заплетены в две тонкие косички, что Наталью удивительно молодило. Она смотрелась едва ли не ровесницей Элечки.

Петя — в смешных широченных трусах. Желтых, в мелкий черный горошек. Никак Тамара не ожидала увидеть на нем ничего подобного.

И ноги у него кривые. Кривые и волосатые.

Элечка ошеломленно рассматривала кухню, и губы ее беззвучно шевелились. Глаза растерянные, непонимающие. На ней шелковая полупрозрачная ночная рубашка в кружевах и оборочках. На голове бигуди. Яркие. Оранжевые.

«Разве в наше время спят на бигудях? — отстраненно подумала Тамара.— Такие красивые кудряшки и не ее, бедолага…»

Разбуженная внезапным шумом в «святая святых» Вера Антоновна стояла впереди всех. Она судорожно стиснула руки. Глаза круглые и пустые, как у больной совы. Белесые брови двумя дугами. И рот открыт.

Тамара с ужасом уставилась на неприятно голые десна, розовые, совсем младенческие.

Оказывается, у Веры Антоновны вставная челюсть. Где-то в стакане.

А вот Электрон, как неприязненно отметила Тамара, смешным не выглядел. Ничуть. Хотя тоже прямиком из постели.

Или нет? Не спит же он в джинсовых шортах? Может, успел натянуть?

Вычленив из плотной кучки зрителей Электрона, Тамара как завороженная уставилась на него, не в силах отвести взгляда.

Тамара его ненавидела! Он… он…

Зачем он здесь?!

Прозрачные зеленые глаза откровенно смеялись. Полные губы вздрагивали. Тамара почувствовала себя полной дурочкой.

Вернее — дурой.

Зато наконец пришла в себя. С трудом поднялась на подламывающиеся в коленях ноги и невнятно прошамкала:

—Доброе утро.

Крыс жалко пискнул, дал задний ход и прижался к хозяйке. Рваные уши распластаны по плоскому черепу, голый хвост стелется по животу… Пирожок по-прежнему предательски торчит из пасти.

—Доброе? — изумленно протянула Элечка.

Наталья строго поджала губы и вновь стала похожа на завуча из Тамариной школы. Даже косички не мешали. И мужская пижама.

Петя подтянул спадающие трусы и усиленно закивал. Видимо, соглашался, что утро действительно доброе.

Софья Ильинична пожала плечами.

Электрон странно хрюкнул и прикрыл глаза ладонью.

Вера Антоновна заметила пустую кастрюлю.

Почему-то Тамара мгновенно поняла это. И Крыс понял. Он прижался к ногам хозяйки еще плотнее, а пирожок выплюнул. От греха подальше.

Вера Антоновна сделала пару мелких шажков вперед, указала дрожащим пальцем на опрокинутую голубую кастрюлю и пролепетала:

—Что такое?

—Где? — с любопытством спросила Элечка.

—Там, — слабо выдохнула домработница. — На столе. Мне кажется…

Она замолчала, буквально пожирая взглядом пустую кастрюлю.

Тамара поежилась и спрятала за спину надкусанную улику. Попыталась проглотить то, что во рту, но подавилась и мучительно закашляла.

Крыс вытянул лапу и элегантно отфутболил свой пирожок подальше. Вздохнул с облегчением и невинно замерцал глазками.

Элечка встала на цыпочки, пытаясь рассмотреть на столе что-то необычное. Петя всей пятерней скреб затылок. Наталья громко объявила:

—На столе ничего кроме крышки. Коробки с апельсиновым соком. И пустой кастрюли.

Ноги домработницы подкосились, она ухватилась за косяк и простонала:

—Ты сказала — пустой?!

—Именно так я и сказала, — подтвердила Наталья и задрала острый подбородок.

—При чем тут кастрюля? — удивленно пробормотал Петя.

—Веруся, тебе плохо? — озабоченно поинтересовалась Софья Ильинична.

—Кастрюля как кастрюля, — вынесла свой вердикт ничего не понимающая Элечка.

—Пустой?! — никого не слыша, еще громче вопросила Вера Антоновна.

Домработница оттолкнула пытавшегося поддержать ее под локоток Ягудина, и сомнамбулой, путаясь в широкой ночной рубашке, двинулась к столу. Нащупала злополучную голубую кастрюлю, аккуратно поставила ее и заглянула внутрь.

Причем заглянула с таким видом, будто надеялась что-то обнаружить. Само собой, ничего не нашла.

Не поверив собственным глазам, Вера Антоновна запустила в кастрюлю обе руки и долго шарила внутри. Потом сунула туда же голову и проверила злополучную емкость еще раз. Результат не изменился.

Вера Антоновна зачем-то перевернула кастрюлю, но вытрясти из нее все равно ничего не смогла. Обернулась к оцепеневшим зрителям и выдохнула:

—Где пирожки?

Все дружно уставились на Тамару.

Она громко икнула и еще раз пожелала землетрясение. Лично для себя. Локальное. Или потоп. Или хотя бы обморок. Попродолжительнее.

Все что угодно, только бы не видеть эти любопытные лица!

Крыса срочно заинтересовало что-то на потолке.

—Где пирожки?! — простонала домработница, потрясая пустой кастрюлей.

В кухне повисла нехорошая тишина. Пять пар глаз вопросительно смотрели на Тамару. Все явно ждали ответа. Именно от нее.

Ну, Динка!!!

Только в эти секунды до Тамары дошло: сегодняшний день не удался. С самого утра. Как и вчерашний. Такова уж ее планида — страдать за других.

Она виновато улыбнулась, смачно откусила от помятого пирожка и с полным ртом прошамкала:

—Скушала.

Общество молчало. Крыс покосился на брошенное посреди кухни сокровище и затосковал. Хозяйка демонстративно жевала, пирог одуряюще пах, бультерьер страдал, но с места не двигался.

Наконец Вера Антоновна закрыла рот, гулко сглотнула и взвыла:

—Шестьдесят пирожков?!

Тамара жарко покраснела: это как, ей намекают, что она — обжора? И потом — клевета!

Тамара взмахнула своим обглодышем и возмущенно заявила:

—Вчера вечером там было всего сорок восемь.

—Пятьдесят два! — истерично взвизгнула Вера Антоновна.

В дверях переглянулись. Электрон, старательно отворачиваясь, глухо перхал. Софья Ильинична испуганно пробормотала:

—Детка, ты хорошо себя чувствуешь?

«Детка» чувствовала себя безобразно. Но не сообщать же хозяйке, что бессовестная Динка подкармливает под ее окнами питерских бомжей?

Тамара обаятельно улыбнулась встревоженной Софье Ильиничне и немного виновато пояснила:

—Понимаете, кушать очень хотелось… Аппетит у меня… — всю жизнь маюсь. А сегодня проснулась рано, на улице дождь, заняться нечем, а тут пирожки… Ну я и…

—Действительно прекрасный аппетит, завидую, — ошеломленно буркнул Петя.

—Пятьдесят два, — потрясенно прошептала Элечка, с завистью рассматривая плоский Тамарин живот.

Наталья смотрела строго и осуждающе. Бессовестный Электрон по-прежнему давился от смеха. Софья Ильинична морщила лоб, пытаясь понять, что же тут происходит.

Вера Антоновна швырнула пустую кастрюлю на стол, обвела порушенную кухню сумасшедшим взглядом и закричала:

—А почему здесь все опрокинуто?!

Тамара негодующе посмотрела на багрового от смеха Электрона, ткнула пальцем сначала в изумленного Крыса, потом в валяющийся на полу пирожок и звонко сказала:

—Это он виноват! Утащил последний, вот я за ним и погналась!

—А мясорубка?!

—Метнула, но не попала!

—…

—Говорю же — пирожок отбить пыталась!

Крыс упал, где стоял, и закатил глазки. Он был потрясен.

Тамара льстиво улыбнулась застывшей посреди кухни Вере Антоновне: