Елена Логунова - Синяя курица счастья
— Не вздумай сознаться, что видела, как он кончал с собой! — протараторил мой внутренний голос.
— А он покончил с собой?! — изумилась я. — Каким образом? Взорвал себя вместе с домом?!
Смиты таращились на меня в четыре немигающих глаза.
— Вот это экспрессия! — восхитилась я, продолжая спектакль, чтобы не разочаровывать благодарную публику. — Вот это, я понимаю, воистину бурное чувство! Другой бы намылил себе петельку и ушел в иной мир по-тихому, а этот подорвал себя, к чертовой бабушке, вместе со всем имуществом!
— То есть вы не знали, что в доставленном вами пакете было письмо, написанное некой женщиной? — уточнил Мелкий Смит.
— Я знала, что там какое-то письмо, — ответила я честно. — Мой шеф, вручая мне пакет, сказал, что в нем письмо, но ничего не говорил о том, кто его написал.
— Может, не надо было упоминать шефа? — запоздало встревожился внутренний голос. — Теперь они пойдут с расспросами к нему… С другой стороны, если бы к нему пришли, и он сказал, что говорил тебе про письмо, а ты сказала бы, что ничего о нем не знала, это выглядело бы подозрительно…
— Пожалуй, у нас к вам все, — взглядом посоветовавшись с коллегой, объявил Крупный Смит. — Позвольте откланяться…
— Да, конечно! — обрадовалась я. — Потом решила, что это прозвучало очень невежливо и добавила: — Желаю вам успехов в работе, в чем бы она ни заключалась.
— Легко отделалась, — прокомментировал мой внутренний голос, когда я закрыла дверь за нежданными гостями.
После ухода Смитов я успокоила нервы стаканом холодной водички и вернулась к работе над интервью мануфактурной леди, но трудовой энтузиазм куда-то улетучился, и дело застопорилось. Монолог героини о дорогих натуральных тканях меня никак не увлекал.
Я думала о той женщине, из-за которой свел счеты с жизнью Александр. Знает ли она, какую реакцию вызвало ее письмо? Сказал ли ей об этом кто-нибудь?
— Да кто бы ей сказал? — с готовностью включился в интересную беседу мой внутренний голос, помалкивавший, пока я билась в путах жаккарда и кашемира. — Если даже агенты ФСБ не знают, кто была та женщина, которая написала письмо!
— Думаешь, они не знают? — Я в этом сомневалась. — Мне кажется, они-то знают, просто хотели выяснить, знаю ли это я.
— Во-о-от, видишь, какие они скрытные! — Мое альтер эго было трудно обескуражить. — Все знают — и молчат! Думаешь, такие люди способны на тонкие душевные порывы?
— Тонкий душевный порыв — это рассказать бабе, что ее злые слова убили насмерть мужика? — максимально упростила я.
— Думаешь, ей это было бы неинтересно и маловажно?
— Почему же…
Я восстановила в памяти образ стервозной садистки, который сложился у меня в процессе знакомства с письмом, — этой гадкой бабе самоубийство отвергнутого поклонника могло только польстить.
С другой стороны, я могла ошибаться. Если дамочка не злая ведьма, а обыкновенная истеричная дура, такой финал ее шокирует.
Так, может, надо рассказать ей, чтобы впредь неповадно было посылать мужиков так далеко — аж на тот свет?
— Точно! Ты непременно должна это сделать! — воодушевился внутренний голос. — Тем более что именно ты последняя, кого бедняга видел перед смертью!
— Но я же…
— Понимаю, понимаю, ты не знаешь ни имени этой женщины, ни ее адреса или телефона, но этой информацией должен располагать Рюрикович, который принимал заказ! — Альтер эго мощным потоком слов смело мои робкие возражения.
Я посмотрела в окно. Погода была так себе — нормальная сочинская демисезонная: плюс тринадцать, облачно и ветрено.
Почему бы мне не подышать свежим воздухом?
— По дороге к офису свежего воздуха — завались! — поддержал мое намерение внутренний голос.
И добавил аргумент, который решил дело:
— Заодно отдашь Рюриковичу расписку в получении письма, и он расплатится с тобой за выполненную работу!
Я смекнула, что эти деньги — мой единственный реальный шанс питаться в ближайшие дни еще чем-нибудь, кроме пустой овсянки, и без промедления полезла в шкаф за чистой одеждой.
То, в чем я явилась домой вчера, откисало в тазике с мыльной водой, и у меня пока не было уверенности, что все вещи удастся спасти. Перспектива обновления гардероба нависла надо мной как дамоклов меч: денег на шопинг у меня не имелось вовсе.
— Будешь шить платья из занавесок, как Скарлетт О’Хара, — предложил выход внутренний голос.
Я покривилась. Велюровые шторы в моей съемной квартире — это богатая летопись старинного семейства моли, каждое из поколений которого оставило свой след в истории проплешинами и дырами. Я эти кулисы судьбы стараюсь лишний раз не трогать — боюсь порвать на лоскуты.
Воображая, как волшебно я буду выглядеть в самодельных велюрово-кружевных штанах и романтичной блузке из пожелтевшего тюля, я оделась к выходу. О, ничего такого винтажного, просто самые обычные джинсы и толстовка.
О появлении новых гостей я узнала раньше, чем они о себе заявили: на лестнице акустика, как в филармонии, а дверь у меня тонкая и, стоя в прихожей, я слышу все, что происходит на площадке. Тем более что «находиться в прихожей» как раз и означает «стоять под дверью»: это помещение моей хрущевской однушки крайне невелико, отнюдь не бальная зала.
— Хотя при большом желании потанцевать возможно и здесь, — напомнил внутренний голос, шутливо намекая на хореографические упражнения агентов Смитов.
Вверх по лестнице морским приливом поднялся многоногий топот. Трель звонка влетела мне прямо в ухо и испуганной летучей мышью заметалась по мозговым извилинам.
— Кто там?! — сердито и, вероятно, слишком громко спросила я. — И, поскольку только что вспоминала визит агентов ФСБ, язвительно добавила: — Надеюсь, не ЦРУ?
За дверью сделалось очень тихо.
Пауза затянулась.
— Если это действительно агенты ЦРУ, то они до онемения поражены твоей невероятной проницательностью, — прокомментировал внутренний голос.
— Так кто там? — повторила я, теряя терпение.
— Откройте, это из домоуправления, — ответил мне мужской голос.
— Хорошая «легенда», — сдержанно похвалила я. — А чем докажете, что вы не жулики?
— Наталья, открой, это Марья Васильна! — Мужской голос за дверью трансформировался в женский.
— Доказали, — согласилась я и открыла дверь.
На пороге, с трех сторон окруженная мужчинами в спецовках, нарядной новогодней елочкой высилась бабушка-управдом. Сходство с праздничным деревцем ей придавали зеленый в красный горошек махровый халат, ниспадающий почти до пят, и венчающий верхнюю оконечность бабушки изящный ободок из золотистой пластмассы со стразами.
— Что-то случилось? — спросила я, потому что столь богатый наряд определенно требовал особого повода.
Серую повседневность Марья Васильевна собой не украшает. Ее обычная униформа — байковые халаты темных тонов.
— Пока нет и надеюсь, что не случится, — ответила бабуля-управдом, без приглашения внедряясь в мое жилище.
Четверо мужиков с чемоданчиками и ящичками последовали ее примеру, причем в отличие от Марьи Васильевны не задержались в прихожей.
Я оглянулась, провожая взглядом вторженцев. Они мгновенно рассредоточились по квартире и деловито завозились, хлопая дверцами шкафчиков, скрипя сдвигаемой мебелью, простукивая стены и щупая батареи.
— Это налет или погром? — уточнила я у оставшейся не у дел управдомши.
— Это внеплановая проверка сейсмоустойчивости! — важно объяснила она. — Не пугайся, ребята аккуратные, ничего не испортят. У меня даже пыли не натрясли.
— А у вас они тоже в ящички заглядывали? — усомнилась я.
— А то как же! — Марья Васильевна кивнула так энергично, что ободок перекосился. — Сейсмоустойчивость — это очень серьезно!
— Похоже, что так, — согласилась я и вздохнула. — А это надолго?
Рюрикович не сидит в офисе целый день. Гарантированно застать его в здании, где помещается контора «Лично в руки», можно только с часу до двух, и то лишь в случае, если знаешь, где искать: на первом этаже у нас кафе-хачапурная, которое держит тесть шефа дядя Ашот. Зятя он кормит бесплатно, и в обеденный перерыв Рюрикович почти всегда в кафе «Ахтамар».
— Собралась куда? — Марья Васильевна оценила мой внешний вид (одна рука в рукаве пальто, вторая держит сумку, ноги обуты в сапоги и нервно подергиваются). — Торопишься?
— Очень!
— Беги, я присмотрю, чтобы все в порядке было, — предложила бабуля. — Ключ оставь мне, я дверь закрою, вернешься — заберешь.
— Спасибо!
Я отдала бабке ключ и ушла, оставив квартиру под надежным присмотром.
Марья Васильевна — мировая старуха, за ней весь наш дом как за Великой Китайской стеной.
Очень заблуждаются те, кто думает, что работа в офисе — это тепло, уютно, ля-ля-ля и печеньки.
