Юлия Климова - Вредная привычка жить
Любовь Григорьевна замерла и слушала.
– Ну запали вы на этого Крошкина, понятное дело, весьма стоящий мужик, но вам пора уже как-то действовать!
– Как? – заинтересованно спросила Любовь Григорьевна.
– Надо стать – какой?
– Какой?
– Незаменимой, единственной, такой, чтобы дух захватывало. Сколько вам лет?
– Сорок…
– Ну так я вам скажу, что в сорок лет следует уже как-то шевелиться, молодежь наступает на пятки, причем делает это грудью.
Любовь Григорьевна села на стул рядом с моим столом. Я, закончив уборку, любовно поставила выживший кактус на его законное место.
– Да, он мне нравится, – сказала тихо Любовь Григорьевна, теребя край стола.
– То, что вы признались, это хорошо, – многозначительно сказала я, – не каждый решается сказать подобное вслух, вы молодец!
Любовь Григорьевна выпрямила спину: по всей видимости, в этот момент она гордилась собой. Я знаю, как расположить к себе столь наивную душу, как Любовь Григорьевна, – просто надо ее приласкать.
– Надо бы вам имидж сменить, – сказала я, – и не растекайтесь перед ним, когда его видите, – боритесь, это вам не отчеты писать.
– Что же мне делать?
– Распускаете свой злобный пучок, идете и делаете стрижку, покупаете новые шмотки, причем покупаете их только в тех отделах, куда не ступала ваша нога, и побольше решительности и уверенности в глазах.
– Я так не смогу.
– У вас нет выбора, – сказала я, пожав плечами.
– Есть, мне и так хорошо, мы с ним видимся, и мне этого хватает.
– Даже не надейтесь, что ваша жизнь и дальше будет медленно тонуть в болоте, я повторяю – у вас нет выбора. Если вы не пойдете дорогой, которую я вам сейчас протоптала, я расскажу Крошкину, что вы в него втрескались.
– Нет! – вскочила Любовь Григорьевна.
– Да, – улыбаясь, сказала я, – и вы же знаете, что я это сделаю.
– Это шантаж!
– Не спорю.
– Какое ты имеешь право вмешиваться в мою жизнь?!
– Я добрая фея-волшебница, мне по должности положено.
– Ты, ты, ты… интриганка! А по должности тебе положено печатать и на телефонные звонки отвечать!
– Послушайте, чего вы боитесь? Того, что начнете себя чувствовать женщиной? Поверьте, это не страшно, я пару раз пробовала, это стоит того.
Любовь Григорьевна снова села на стул и заплакала.
– Вы это напрасно, – сказала я, – вам еще жить да жить.
Любовь Григорьевна заплакала еще громче.
– Вы же, как все нормальные люди, хотите быть счастливой, так чего вы ждете, доставайте свою харизму – и вперед!
– Я даже не знаю, что это такое, – всхлипывала Любовь Григорьевна, – это что-то неприличное?
Тяжело вздохнув, я включила компьютер, дунула на экран, в надежде, что пыль сделает самостоятельные выводы, и сказала:
– Обратной дороги нет, мужайтесь.
– Хорошо, в конце концов я ничего не теряю, хотя моя репутация…
– Ваша репутация покрылась паутиной, не будем о ней.
– Хорошо, – еще раз сказала Любовь Григорьевна, вытирая слезы.
Я облегченно вздохнула: Крошкин Илья Дмитриевич теперь от нас никуда не денется.
– А как там дела с трупом? – поинтересовалась я.
– Я сегодня звонила следователю, оказывается, этот человек умер не здесь.
– Не может быть, а где?!
– Я не знаю, но установили, что смерть наступила из-за сердечного приступа, такое бывает у мужчин в его возрасте.
– Да уж, надо проследить за Ильей Дмитриевичем, как бы его удар не хватил, когда он увидит ваше преображение.
– Аня!
– Молчу, молчу, – улыбаясь, сказала я. – Ну и что милиция?
– Говорят, что скорее всего нам его подбросили в шутку.
– И давно так принято шутить?
– Мне тоже показалось это странным.
– То есть вы хотите сказать, что сами бы так шутить не стали?
– Аня!
– Молчу, молчу.
– Дело, скорее всего, закроют, так как состава преступления нет.
– Ничего себе, а что, им все равно, кто его сюда принес?
Любовь Григорьевна пожала плечами, поправила очки и сказала:
– Мне это неизвестно, такое мог сделать любой случайный прохожий. Этот человек здесь даже никому не знаком.
– Ну не знаю, если у вас принято вокруг офиса ходить с трупами…
– Я только поняла, что милиция вполне довольна тем, что его не убили, а он сам умер.
– А что Валентин Петрович? Где он, кстати?
– Он сказал, что с утра будет в банке, конечно, ему неприятно, что такое случилось у нас.
– Понятное дело, кому понравится такой подарочек…
– Я не понимаю, как это все произошло? – всплеснула руками Любовь Григорьевна. – Теперь все сидят и шушукаются по кабинетам.
– Не волнуйтесь, когда они увидят вас в новом обличии, они сменят тему.
– Аня!
– Молчу, молчу.
Любовь Григорьевна покачала головой.
В принципе все не так уж и плохо вырисовывалось: дело затухнет и нам с девчонками беспокоиться будет не о чем, но все же мне хотелось дознаться до истины.
– А что, это так просто – внести сюда труп?
– В каком смысле?
– А как же замки, охрана и так далее?
– Мы здесь не так давно арендуем офис, всего четвертый месяц, еще не все наладили, вернее, сигнализацию установили, но она потом сломалась, и как-то все руки, видно, не доходили до нее.
– Хорошо, сигнализация дохлая, но замки-то должны быть?
– Замки, конечно, есть, и они вроде как и не сломаны, – пожимая плечами, сказала Любовь Григорьевна.
– А сложно ли их открыть?
– Я не знаю, – замотала головой директриса.
– Вообще-то, кому надо, тот откроет отмычкой, был бы навык…
– Теперь-то сигнализацию приведут в порядок, Валентин Петрович велел сегодня же все сделать.
– Это правильно, – поддержала я столь мудрое решение своего руководителя. – А вы точно раньше этого человека не видели, того, который столь бесцеремонно лежал у меня на столе?
– Нет, – уверенно сказала будущая нимфа.
– Вспомните, может, он заходил к кому-нибудь в офисе?
Я надеялась, что Любовь Григорьевна вспомнит Федора Семеновича: я все же чувствовала, что какая-то связь тут есть.
– Точно нет, я бы такого запомнила.
Любовь Григорьевна отправилась в свой кабинет и там два часа просидела над бумажками Крошкина. Выйдя, она протянула их мне и сказала:
– Пойдешь в столовую, занеси в бухгалтерию, пусть исправят.
Бухгалтерия – это, как я понимаю, такое гнездо, где высиживают сплетни. Зиночка была типичным представителем класса подобных наседок.
Она сидела у окна и считала ворон. Я села рядом, дабы помочь ей в этом деле.
– О! Привет, – сказала она, поворачиваясь ко мне.
– Что в мире делается? – спросила я, кидая бумаги на стол.
Я сразу решила дать возможность Зиночке выговориться, было бы несправедливо с моей стороны лишать эту весьма рыжую и конопатую представительницу работников бухгалтерии права на разглашение всех мыслимых и немыслимых тайн.
– Пока ничего интересного, – с сожалением пожала плечами Зиночка, – вот только Лариска поругалась со своим.
– Понятно, – сочувственно кивнула я.
Почему бы этой Зиночке сразу мне не сказать, кто вздыхает по Ларискиным диванным подушкам? Все приходится самой выуживать.
– А что они не поделили? – спросила я, засовывая Зинкин карандаш за ухо: мой затупился и точить его было лень.
– Ты никому не скажешь?
– Даже не сомневайся, я в таких делах просто сундук, звонкие монеты падают на дно, и обратной дороги им нет.
– Валентину Петровичу не понравилось, что она в ночной клуб поперлась.
В венах забурлила кровь, понеслась волной вперед и ударила меня где-то в районе израненного жизнью сердца. Так вот кто обладатель хрустальной статуэтки по имени Лариска!
– Его понять можно, ревность неистребима, – сказала я, глядя на розовую Зинкину линейку: она как раз бы подошла к моему лаку на ногтях – тот же цвет бесконечных иллюзий.
– Я ей тоже говорю – сиди при нем, так ей же требуется всеобщее обожание!
– А Валентин Петрович вроде женат? – поинтересовалась я.
– Женат, ну и что, у них давно уже не брак, а так, живут там, как брат и сестра.
– Вот, Зинка, ты меня умиляешь! Ты кино смотришь, книги читаешь?
– Смотрю, читаю, – заискрились рыжие точечки на аккуратненьком носу.
– Мужики всегда так рассказывают своим любовницам, понимаешь?
– Это неважно, – отмахнулась Зинка, – он богат и даже симпатичный.
