Елена Кассирова - Пирожок с человечиной
Радеть собралось человек сорок пожилых людей в белых майках. Майки на пенсионерских корпуленциях сидели, как на корове седло. Сами пенсионеры сидели в четыре ряда на ковриках и покачиваниями показывали движение духа. Припоминали, казалось, парад гимнастов 30-х годов. Сзади пристроились трое Катиных парней и Костя. Парни качались почти всерьез. В белых футболках, они слились с группой. Но и Костя в желтом и с серьгой в носу не выделялся. Он в капюшоне, старики – шуты. Все квиты.
По углам стояли тренажеры из телерекламы «Звоните прямо сейчас». Никель поверхностей махрился от пыли.
Впереди посредине помещались бумбокс и пуф.
Из бумбокса звучало горловое пение ительменов. Видимо, запись тувинского ансамбля «Хуун-Хуурту».
Полчаса верные качались самостоятельно, потом крайний задний парень встал и вышел.
Пение перешло в воркование. Верные пригнулись. Парча отдернулась. Вышел Беленький Петр Яковлевич в черной тоге, и парча задернулась. Костя понял: он и есть Учитель.
Явился не жалкий старичок, а сам Авраам. Костя и узнал-то его только по профилю. Такой же длинноносый со срезанным лбом висел на их берсеневском доме на мемориальной доске Беленького-старшего.
Петр Яклич сел на пуф. Некоторое время он сидел молча. Верные клонились над своими ковриками. Из бумбокса гулькал дикарь.
Потом гульканье перешло в скрежет, верные выпрямились и выразили поднятыми руками высшую степень готовности, а Беленький заговорил.
Собственно, членораздельной речи не было. Слышалось что-то ритмическое, но бессвязное смыслово – слова, наложенные на ительменское пение.
Перед зеркалом, дома, Беленький явно отрепетировал.
Как понял Костя, был прабог, да сплыл во тьме начала, но поручил Учителю поддерживать и наполнять старость вечной молодостью.
Видимо, готовясь в великие гуру, Пет Яклич почитал брошюрки на уличных лотках и послушал «Радиоодин». Взял мещанские фантазии Штейнера, лукавство Порфирия Иванова, китайскую дыхательную гимнастику, добавил пафоса постсоветских неоязыческих игр на природе. Остальное шло от личного оскорбленного самолюбия и несправедливой пенсии. На базе всего этого основал учение.
Чернодокторианство – свет из черноты начала от прабога через гуру к преданным при мудром созерцании жизненного потока посредством лечебной, но щадящей физкультуры – оказалось идеальной духовностью для одиноких или замордованных стариков.
Никакого черного мяса беленьковская вера, вроде бы, и не требовала. Весь ритуал – абракадабра и покачивания под дикарские песни. Стариковская праздность преступной не была.
Спонсор, Канава-сан, конечно, имел свою выгоду. Возможно, каким-то двадцать пятым кадром внедрял в стариков мысль о неизбежности возврата Курил. И рассчитывал верно. Старперов не слушали, но, похоронив, говорили: «Прав был дедушка». А возможно, Канава отмывал доходы от левой суперэлектроники, вкладывая в бумбоксы и массажеры. Не хватало мессии, ширмы. В мидовских кадрах ему указали на старый хлам. Впрочем, японоватость сборища заключалась лишь в сидении на полу. В остальном был местный пенсионерский колорит.
Но дела Канавы процветали. Газетке «Это Самое» деньги он давал щедро. И вел себя европейски: ни Касаткину, ни другим не диктовал.
Три Катиных парня удивляли Костю веротерпимостью. Он решил наведаться к «докторам» вечером.
Школу запирали после семи. У чернодокторцев по договору был свой ключ, у китайцев – свой, от бокового пожарного хода. Эти существовали вообще автономно.
Поволяйка, которую Костя иногда поднимался доглядеть, дала информацию. Пока была человеком, она работала в школе техничкой. Косте она сообщила: «Напрвомэтжекотёркасведрми».
На первом этаже каптёрка с ведрами могла послужить укрытием.
Радение закончили нововерные к семи. Как раз дойти до дому включить новости и чаевничать. Костя выскочил из зала первым.
В пустом вестибюле на банкетке под объявлениями двое детей щекой к щеке рассматривали журнал. На выходе потолок подпирали две колонны. Костя зашел за колонну и толкнул каптерочную дверь. В каптерке были ведра, наверняка все еще поволяйкины, табурет и над ним на гвозде линялый черный халат.
Костя встал на табурет, завесившись халатом, и стоял.
Много раз громыхала входная дверь.
Наконец, рядом старушечий голос пробормотал:
– Суки старые.
Каптерку открыли, поставили еще ведро, высморкались, погасили свет, прошагали к выходу. Грохнула дверь, что-то позвенело. Наступила тишина.
Костя вышел из укрытия, прошел к лестнице и спустился.
В физзале было темно, но не тьма. Справа в громадные окна светили дворовые фонари, а слева из-за парчовой шторы пробивался луч.
Костя отодвинул штору. Слева и справа две двери в «ложи». В «общей» горел свет.
Костя подкрался и глянул в замочную скважину – старую, большую.
В «ложе» было пятеро: трое Катиных парней и два шкета из вестибюля.
Парни развалились на диванчике. Один шкет держал перед ними свечку, другой стоял на четвереньках. На спине у него был расстелен платочек с очень знакомыми пирожками. Парни курили, кушали и запивали из пивных баночек.
Костя минут десять слушал чавканье и горловое пение-кривляние, потом вышел в зал и поднялся на первый этаж.
В углу у лестничного марша находилась еще дверь. Помещеньице за ней Костю интересовало. По логике оно не могло быть ни административным, ни учебным. На прочих висели старые таблички, а тут белел свежий листок с невинной надписью от руки: «Научно-технический кабинет».
У Кости был складной нож «викторинокс» для полярников, включавший всё. Имелись даже крошечная лупа, капсула с моточком бечевки и крючок, похожий на иглу, какой древние египтяне вынимали из мертвецов мозг перед бальзамировкой.
Но замок был скромно прост. Костя вставил лезвие викторинокса в замочный паз и надавил на дверную
ручку. Язычок под ножом подался, ручка внутри щелкнула, дверь открылась. Костя вошел в клетушку с окном. В углу помещался стеллаж с книгами, в другом – столик. На столике сейфик и сложенная карта. Сейфик был заперт. Костя развернул карту. На плане Москвы отчеркнуто Митино и по всей митинской территории проставлены фломастером крестики. Костя посмотрел на стеллаж. Ровными сплошными рядами стояли новенькие, пахнущие типографией черные книги с золотым тиснением на переплете: Хаббард, Хаббард, Хаббард.
22
КОГО ОНИ БОЯТСЯ?
«Всюду жизнь, – думал Костя. – И, куда ни ступишь, – скрытая».
Ушинскую он спросил про комнатку с Хаббардом напрямую. Не скрыл, что посетил «научный кабинет».
Костя ожидал нотацию. Но Ушинская стала равнодушной. Ласковых слов больше не употребляла. Отвечала из-под палки. «Подсобка? Я не в курсе. Ну да, правда, сдаю. Кому? Я не в курсе. Ну да, да, сайентологам».
Добрячка с изнанки была, как обычно, недоброй.
– А зачем им школа?
– Я не в курсе.
– Может, просто помещение поскромней?
– Да-да, поскромней.
– Зачем?
– Я не в курсе.
– Наверно, это просто контора.
– Да-да, контора. «Гуманитарного центра Хаббарда».
– А сами, наверно, ходят по каким-то своим митинским объектам, вербуют в секту, – развивал Костя.
– Наверно.
– Всех?
– Я не в курсе.
– Наверно, денежных.
– Наверно.
– А следователю вы сказали? Ушинская вздрогнула.
– Сказала. Ждала, как Антоша пропал, три дня, потом пошла и сказала.
Ольга сидела, сцепив пальцы, и на контакт не шла.
– Антон общался с ними?
– Я не в курсе. Антоша общался со всеми. Кстати, помещение просил у него Струков.
– Струков? Утюг? Он – агент сайентологов?
– Я, Костя, не в курсе. Может быть.
– Сайентологи, значит, наняли его. Назвались «гуманитарными» и вымогают у местных богатых. Струков им как представитель в самый раз. Опрятный проныра.
– Наверно.
– А что Антон?
– Что Антон. Антон пустил их в подсобку. И всё. Всё.
Ольга накапала в стаканчик капель, выпила и опять сцепила пальцы.
– Ну и школа у вас. Китайцы, «Доктора», Хаббард. Новый Вавилон. Не хватает хлыстов, мунитов и иезуитов.
– Куда я их помещу? – неожиданно серьезно спросила Ольга.
– Хлыстов в уборную, иезуитов в учительскую, мунитов в актовый зал.
– В актовом иногда вечера.
– А у мунитов иногда свадьбы. Вот и устроитесь.
– Не знаю…
– В любом случае, – решил успокоить Ольгу Костя, – Струкову безденежных ребят не резон было убивать и расчле… – он осекся.
Ольга подошла к тумбочке, вынула таблетки, проглотила две, села.
– Костя, говорю вам, я не в курсе.
– А что сказал следователь?
– Что у сайентологов всё в порядке. В полном.
– Хм-хм.
– Что – хм-хм? Бросьте, Костя! Зачем им мы! Они у нас и не бывают. Они далеко и высоко. Говорят, все олигархи – сайентологи. Ну да, надо же пристроить душу. А куда? Не к нашим же «Докторам»! – Ольгу вдруг прорвало. – И ну и что, что сдаю! Струков, действительно, аккуратный. Ведет учетность. Члены, взносы. Даже перечень благотворительности. – Ушинская что-то припомнила и улыбнулась. – Подарили нам лазерные карандашики. Газеты пишут, детям это вредно. Вредно бедно. Богато, Костя, тоже плохо, но зачем же крайности. Дети же. Детям надо. Кстати, Костенька, в Митино самый активный сайентолог – хозяин нашего овощного, Кучин Феденька. Возит картошку, а сам, дурачок, мечтает. Романтик. Он, – Ольга совсем увлеклась, – бывший любовник Ниночки Веселовой.
