Кирил Бонфильоли - Эндшпиль Маккабрея
Возвратившись домой, я как раз успел к грохотли-вому вестерну с Джоном Уэйном [55] по телевидению, коий я разрешил посмотреть с собой и Джоку. Мы выпили изрядно виски, ибо стоял все же субботний вечер.
Полагаю, на какой-то стадии я отправился в постель.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Но вот он начал прозревать смысл сада,
Коварного немого пред оградой
И существа, что сходно с псом и леопардом,
Подобострастно-лживого с ним рядом.
ДОЛЖНО БЫТЬ, ВЫ ЗАМЕЧАЛИ ВРЕМЯ ОТ ВРЕМЕНИ, МОЙ сибаритствующий читатель, что бренди — если только вы положительно не одурманиваете себя оным, — скорее прогоняет сон, нежели вызывает его. У дешевого бренди, как мне рассказывали те, кто его пил, такое воздействие еще отчетливее. С шотландским виски все иначе: благоприятная жидкость. Честь и слава, говорю я, тому человеку, кто его изобрел, какого оттенка ни была его кожа. Воистину единственная контроверза у меня с ним — из-за того, что пероральный прием шестнадцати жидких унций порождения его ума «пер дием» [56] в течение десяти лет или около того притупляет тягу человека к свершению первородного греха. Я было полагал, что мои никнущие силы — результат подступающей старости в сговоре с апатией, естественной для матерого «курёра», [57] но Джок вывел меня из такого заблуждения. Он это называет «висячкой пивовара».
Это как угодно, только я нахожу, что потребление здорового скотча двенадцатилетней выдержки в добром количестве дарует мне шесть часов безупречной дремы, сопровождаемой понуждением встать поутру и включиться в дневную суету. Соответственно я поднялся даже без милого призыва «бохи» и протопал вниз, намереваясь растолкать Джока и указать ему на преимущества раннего подъема. К легкой моей досаде, он оказался уже не только на ногах, но и вне квартиры, посему завтрак я себе готовил сам: бутылочку «Басса». От всей души рекомендую. Не стану кривить душой, я предпочел бы чашку чаю, но, сказать по совести, я несколько опасаюсь этих новомодных электрических чайников: по моему опыту, они прежестоко исторгают прямо на вас свои пробки, пока вы стоите подле, ожидая, когда они вскипят.
Для раннего воскресного утра в Лондоне существует лишь одно подобающее занятие — визит на Клубный Ряд. Я на цыпочках спустился по лестнице, дабы не потревожить мою мадам Дефарж, и дошел до конюшен. Все три автомобиля были на месте, но громадный Джоков мотоциклет, который вырабатывает мощь, достаточную для освещения небольшого городка, отсутствовал. Я этак причудливо, будто истинный галл, подмигнул и пожал плечами проходящему коту: вероятно, Джок опять влюбился. Когда у таких парней начинается гон, они, знаете ли, способны проехать много миль, предварительно совершив при необходимости побег из заточения.
Клубный Ряд раньше представлял собой вереницу подозрительных личностей, торговавших крадеными собаками; теперь же это невообразимо огромный рынок под открытым небом. Я бродил по нему около часа, но старая магия не действовала. Купил я всего лишь омерзительного вида пластиковый предмет, которым можно будет дразнить Джока — под названием «Драть твою псину», — и направился домой, чересчур ополоумевший даже для того, чтобы заблудиться. Подумал было заехать на Фарм-стрит и успеть на какую-нибудь громокипящую иезуитскую проповедь, но осознал, что в моем нынешнем расположении это может быть опасно. Благозвучная логика и прозрачность пришпоренных иезуитских творений воздействует на меня, как песни сирен, и меня не отпускает ужас, что настанет день и я Буду Спасен — точно женщина в менопаузу; и как же тогда будет хохотать миссис Спон! Они действительно омывают вас в крови агнца, или это Армия спасения так говорит?
Джок уже был дома, скрупулезно невпечатленный моим ранним подъемом. Мы не подвергли друг друга допросу. Пока он готовил мне завтрак, я тихонько сунул «Драть твою псину» канарейке в клетку.
После чего немного вздремнул, пока не позвонил Мартленд.
— Слушайте, Чарли, — прокрякал он, — ничего не выходит. Я не могу организовать всю эту дипломатическую канитель, Мининдел велел мне идти и себе в килт напрудить.
Я был не в настроении служить игрушкой в руках мартлендов этого мира.
— Очень хорошо, — бодро отбарабанил я, — давайте обо всем этом просто забудем.
И повесил трубку. После чего переоделся и проложил курс к «Кафе Рояль» и ланчу.
— Джок, — сказал я уже на пороге. — Вскорости мистер Мартленд будет телефонировать снова с известием, что все в конце концов уладилось. Скажи ему «Хорошо», будь добр? Хорошо?
— Хорошо, мистер Чарли.
«Кафе Рояль» полнилось людьми, делавшими вид, что они заглядывают сюда частенько. Ланч мне понравился, но не помню, каков он был.
Когда я вернулся в квартиру, Джок доложил, что Мартленд являлся лично — приехал аж из того, что он называет Кэнонбери, чтобы попререкаться со мной непосредственно, однако Джок дал ему от ворот поворот.
— Он, черт бы его взял, чуть на коврик не нахаркал. — Так метко Джок обрисовал Мартлендово прощальное настроение.
Я отправился в постель и читал книжку непристойного содержания, пока не уснул, что случилось вскоре. Хороших неприличных книжек теперь не сыщешь, перевелись умельцы, понимаете? Эти шведские с цветными фотографиями — хуже всех, как считаете? Точно иллюстрации к справочнику по гинекологии.
Меня разбудила миссис Спон — ворвалась ко мне в спальню в красном и мокром на вид брючном костюме; напоминала она нелиняющую блудницу в пурпуре. Я сокрылся в простынях, пока она не поклялась, что всего-навсего пришла сыграть в кункен. Играет она в него божественно, но везет ей, бедняжке, просто кошмарно: обычно я выигрываю у нее шесть-семь фунтов, но, с другой стороны, она с меня содрала целое состояние за оформление интерьера. (Моя неизменная практика: играя в кункен, случайно оставлять одну карту в коробке — поразительно, сколько остроты извлекается из осознания того, что в колоде недостает, к примеру, девятки пик.)
Через некоторое время миссис Спон, как обычно, пожаловалась на холод — я не потерплю у себя центрального отопления, оно портит антикварную мебель и пересушивает трубы. Поэтому она, как, опять-таки, обычно, забралась ко мне в постель (послушайте, бога ради, да ей, должно быть, седьмой десяток), и мы какое-то время поиграли с ней в «ладушки». Затем она звонком вызвала Джока, и тот принес обнаженный меч, чтобы мы положили его между собой, а также множество горячих сэндвичей с пастрами на чесночном хлебе. Мы пили «вальполичеллу» — адски действует на прямую кишку, но вкусно и так недорого. Я выиграл у нее фунтов шесть-семь; у нас был такой славный вечер; слезы на глаза наворачиваются, стоит мне его вспомнить. Но какой толк лелеять подобные мгновения, когда они случаются? Они от этого портятся — их следует только вспоминать.
Когда она после финального раунда «ладушек» отбыла, Джок принес мне мой паек на сон грядущий: виски, молоко, сэндвичи с курицей и гидроокись алюминия для язвы.
— Джок, — сказал я, учтиво его поблагодарив, — мы должны что-то сделать с гадким Персом, юным мерзавцем мистера О'Флагерти.
— Я уже что-то с ним сделал, мистер Чарли. Утром, вы еще не встали.
— В самом деле, Джок? Ну честное слово, ты обо всем подумал. Ты сделал ему очень больно?
— Ну, мистер Чарли.
— Батюшки. Не?..
— Не-а. Хороший дантист исправит минуты за две. И это... он, наверно, пока не захочет ни за кем ухаживать, если вы меня поняли.
— Бедняжечка, — сказал я.
— Ну, — подтвердил Джок. — Спокойной ночи, мистер Чарли.
— И вот еще что, — бодро сказал я. — Меня тревожит гигиеническое состояние канарейкиной клетки. Ты не мог бы проследить за тем, чтобы в ней поскорее убрали, пожалуйста?
— Я уже проследил, мистер Чарли. Пока вы ходили на ланч.
— О. И все в порядке?
— Ну. Еще бы.
— Что ж, спасибо, Джок. Спокойной ночи.
В ту ночь я спал не очень хорошо.
Если бы Крампф либо Глоуг отошли от намеченного плана, я бы вынес его на своих плечах единолично, но два идиота в команде из трех человек — это уж как-то слишком. Когда Фугас Глоуг только вышел на меня, я ему сразу сказал, что в мои намерения не входит помогать ему с шантажом его августейшего Одноклассничка, — я был готов единственно познакомить Фугаса с Крампфом. Позднее же, когда Крампф предложил мне использовать фотографию — не ради грубой денежной дойки, а лишь в целях обеспечения экспорта ему «горячих» произведений искусства, — я ему позволил медленно выжать из меня неохотное согласие, но только при условии, что я сам напишу сценарий и сыграю как главную роль, так и комическую. Однако Шнобель Дуранте [58] никогда не уставал повторять: «Всем хочется залезть на сцену». Глоуг уже поплатился за эту горячку рампы, а теперь выходит, что и Крампф получает, по крайней мере, предварительный счет.
